Гордеев явился к ним спустя три дня после прихода бабушки, вечером, когда вся семья была в сборе. Отец с тётей Нюрой ужиналипо обыкновению, с бутылочкой. Павлик спал, а Алана примостилась с книжкой возле телевизора. Через неделю начинались занятия в школе, но ей казалось, что за это лето она позабыла всё на свете. Она тихонько листала учебник, прислушиваясь к звукам за дверью детскойне проснулся ли брат. Услышав звонок, девочка замерла в ожидании приказа бежать к двери, но на этот раз отец почему-то отправился открывать сам.
Какие люди! услышала Алана и по папиному тону сразу поняла, что гость пришёл незваный.
Ради этого визита дядя Миша надел новенький китель, на погонах красовались две большие звезды. Отец насуплено смотрел на него из-под бровей. Когда-то в прошлой жизни (а на самом делевсего несколько лет тому назад) они были очень дружны, но с тех пор много воды утекло, и сейчас он был совсем не рад встрече.
Гордеев тоже не собирался тратить время на досужие разговоры с бывшим товарищем. Он прошёл мимо слегка ошарашенного отца в комнату, где Алана сидела в своём углу, вцепившись в учебник и втянув голову в плечи. Дядю Мишу, она, как и отец, не ждала, но моментально смекнула, что последствия могут оказаться для неё, мягко говоря, нежелательными.
Привет малышка! Гордеев навис над девочкой и погладил её по голове. Говорил он ласково, успокаивающе, но спокойнее ей почему-то не становилось. Давно не видел тебя. Выросла. Как поживаешь?
Хорошо, ответила Алана, непроизвольно теребя рукой страницы книги. Дядя Миша своей спиной загораживал ей весь обзор. Это нервировало.
Папа тебя не обижает? вдруг спросил дядя Миша.
Алана затряслась. Глядя на мужчину в форме, она уже заранее чувствовала себя виновной в каком-то ужасном преступлении и хотела только одногостать невидимкой.
Нет, прошептала она и вжалась в спинку кресла.
Громыхая по линолеуму подошвами тапок и попыхивая перегаром, в комнату завалился отец. Он напоминал большого обрюзгшего тюленя. Майка в жирных пятнах задралась на животе, и папа не особо успешно пытался натянуть её обратно.
Слушай, а тебе чего здесь надо-то? напустился он на дядю Мишу. Я не понял ни хрена, это чо за генерал хренов? Заходит, значит, как к себе домой, и чо? Какого хрена, спрашиваю я, тебе понадобилось от моей дочери?
В придачу к страху Алана теперь ощущала ещё и жутчайший стыд. Папа уже хорошо "накатил" и потому чувствовал себя орлом. Из-за его спины выглядывала любопытная тётя Нюра, нос её покраснел, глаза нетрезво блестели. Чудо, что за "родственнички", врагу не пожелаешь.
Гордеев выпрямился. Он был выше отца и шире в плечах. Рука его лежала на кобуре, и Алана спросила саму себя, есть ли в ней пистолет? Видимо, тот же вопрос интересовал и отцалицо его приобрело настороженное выражение.
Андрей! Никиткин отец говорил громко и чётко, в его голосе слышались железные нотки. До меня дошли слухи, что твоя дочь целыми днями нянчится с ребёнком. Это правда?
Папа задумался. На лице его отразилась дилемма, которую он в срочном порядке пытался решить своим затуманенным алкоголем мозгом: а именно, как лучше поступитьвыкинуть наглеца за дверь немедленно или всё же не нарываться на скандал? Вдруг соперник окажется сильнее? В конце концов, здравомыслие всё же взяло верх.
Что за бред? отец развёл руками. О чём ты? Да, Алана помогает нам с малышом. Как же без этого, ведь дети должны помогать своим родителям. Но мы вовсе её не экспла эксплура не эксплуа тьфу!.. тируем! Кто это вообще придумал?
Было не совсем ясно, что он имел в виду: какой нехороший человек осмелился допустить, что любящий папуля эксплуатирует свою любимую дочь или кто придумал такое сложное в употреблении слово? Со стороны эта сцена кому-то могла показаться смешной, но Алане было не до смеха. Как дядя Миша не может понять, что делает только хуже? Зачем, зачем он пришёл?
Это точно соседи, сволочи, настучали! высунулась из-за отцовской спины тётя Нюра. Врут они всё, гражданин начальник, врут, потому что ненавидят нас и завидуют! А мы дружно живем, и детей не обижаем. Аланка с Павликом иногда сидит, но вы бы знали, какой он спокойный! Ангел, а не ребёнок, спит почти всё время! И мой магазин вон туточки, в двух шагах
Тётя Нюра ткнула пальцем в окно и с пьяным воодушевлением заверила:
Я всё контролирую, гражданин начальник. Всё! Даже не сомневайтесь. А соседилгуны и мерзавцы! Вот Люська из пятой, например
Да заткнись ты уже! рявкнул отец.
Тётя Нюра сделала обиженное лицо и демонстративно отвернулась. Про магазин, кстати, она сказала единственную чистую правдуон действительно располагался в нескольких метрах от их подъезда, прямо во дворе. Дядя Миша подошёл к окну и отодвинул пальцами занавеску, как будто лично хотел в этом убедиться.
Занятия в школе начинаются через неделю, заметил он, как бы мимоходом. Ты уже отдал документы Аланы? Где она будет учиться?
Отец стоял посреди комнаты, молча, и свирепо вращал глазами.
Да, сказал он, наконец. Конечно.
Это было враньём. Про то, что на носу первое сентября, а в доме, кроме грудного младенца есть ещё и ученица, они с тетей Нюрой просто-напросто забыли. Как-то раз, набравшись храбрости, Алана подошла к отцу и напомнила, что скоро начинается учебный год. "Потом!" недовольно отмахнулся папа, и больше на эту тему она не заикалась. Втайне даже надеялась на то что, может быть, её оставят в старой школе, хотя и понимала, что это несбыточные мечты. Добираться туда ей пришлось бы больше часа на двух автобусах с пересадками, а кто же в это время будет сидеть с Павликом? Переплачивать няне за два лишних часа в деньтакую роскошь родители себе позволить не могли. Тем более, ради Аланы.
Так где? не отставал дядя Миша.
Отец уже начинал беситься, что было хорошо заметно по его багровеющему лицу. Как же надоел ему этот несчастный мент! Как же хотелось стереть с его физиономии эту самодовольную ухмылку!..
В школе! гаркнул отец, сжимая руки в кулаки. Разумеется, в школе, где же ещё?
В какой?
Гордеев подошёл к папе вплотную, теперь они стояли друг напротив друга, буравили друг друга глазами, и ни один не намеревался отступать. Алана мысленно молила бога, чтобы о ней забыли. Ей безумно хотелось уйти, но она не могла найти предлога. Хоть бы Павлик заплакал, что ли? Почему, когда не надо, брат может орать часами, а когда надодаже не пикнет?
Слушай, я не понял, я тут что, на допросе? спросил отец, голос его прозвучал неожиданно тихо и трезво. Может, это ты мне ответишь, наконец, зачем пришёл? Ты чё здесь всё ходишь, вынюхиваешь, чёрт легавый? Кто тебя подослал? Эта старая сука? Она никогда не получит моей дочери, можешь так ей и передать.
Дядя Миша не ответил. Он немного подумал, поскреб пальцем щёку, и вдруг резко повернулся к Алане:
Принеси мне свою школьную форму и портфель! Быстро!
А? взглядом затравленного зверька девочка переводила глаза со своего отца на Никиткиного и обратно. Да что же это такое, сколько же командиров развелось на неё одну! Слёзы неслышно потекли из глаз, Алана глотала их, боясь расплакаться вслух. Тётя Нюра, несмотря на своё не совсем трезвое состояние, сообразила, что дело пахнет керосином, и поторопилась скрыться в кухне, бросив её на растерзание этим двум мучителям. А они, кажется, вовсе не собирались останавливаться.
Покажи мне, в чём ты собираешься идти в школу! чеканя слова, повторил Гордеев, и тут, наконец, спасая Алану, из приоткрытой двери раздалось хныканье Павлика.
Алана пулей подорвалась с места и исчезла в детской. Чем закончился разговор дяди Миши с папой, она так и не услышала.
******
Стараясь не шуметь, отец прокрался в детскую. Там было темно и тихо. Неярко светился голубой ночник в виде раковины с жемчужиной внутри, Алана качала кроватку и поила Павлика водичкой.
Стучишь? спросил отец.
Голос его звучал вполне спокойно и миролюбиво. Просто папа решил поговорить по душам со своей дочкой, почему бы и нет? Что в этом особенного? Однако Алана инстинктивно съёжилась.
И ведь как оперативно успела нажаловаться! в наигранном восхищении папа поднял руки ладонями вверх и закатил глаза. Молодчина! Старуха и три дня как не успела вылезти из-под капельницы.
Алана не ответила. Братишка закряхтел и, наклонившись над кроваткой, девочка начала тихонько гладить его по одеяльцу.
Или ты не к ней? задумчиво, как бы самому себе, задал вопрос отец. Может, ты побежала сразу к этому легавому? Отвечай! зарычал он.
Алана вцепилась в кроватку. Павлик захныкал сильнее.
Что ты молчишь? подгоняемый неукротимой злобой отец продолжал наступать на неё. ЧТО ты молчишь? Кому ты нажаловалась, маленькая дрянь? Кому?
Он схватил её за плечи и поднял в воздух. Алана тряслась в испуге и не могла проронить ни слова, лишь часто-часто стучала зубами.
Говори! отец с силой тряхнул её раз, другой, третий. Говори, тварь! Я заставлю тебя говорить!
Павлик уже кричал что есть мочи, но отец не обращал на него никакого внимания и продолжал трясти Алану. "Он сейчас убьёт меня! мелькнуло в голове, вот так просто возьмёт и убьёт!"
Она изо всех сил пыталась вдохнуть. Лёгкие свело невообразимой болью, в ушах звенело. Павлик в своей кроватке захлёбывался плачем, но сестра не могла сейчас ничем ему помочь.
Однако отец её не убил. Даже не стал битьв этот раз. Неожиданно он обмяк и как будто сдулся, словно огромный резиновый мяч, из которого выпустили воздух. Швырнул Алану на софу и в молчании побрёл из комнаты.
В дверях он резко обернулся и наставил на дочь указательный палец:
Если ты ещё раз нажалуешься кому-нибудь, что с тобой здесь плохо обращаются, отец помолчал, слегка перевёл дух. Или если ЕЩЁ РАЗ этот хрен переступит порог моего дома!.. имей в видуя излуплю тебя так, что ты неделю будешь, есть стоя. И никакие защитнички тебе уже не помогут. Я всё сказал!
Отец вышел из детской, хлопнув дверью так, что с туалетного столика посыпались ватные палочки.
Успокой ребенка! проорал он уже из коридора.
Времени жалеть себя у Аланы не было. Кое-как восстановив дыхание и удостоверившись, что сердце её, не смотря ни на что, продолжает биться, она сползла с софы и вытащила Павлика, который уже закатывался от крика, из кроватки. Малыш описался, но у неё не осталось сил перепеленать его. Алана прижала братишку к груди, устроилась на краешке софы и начала медленно-медленно раскачиваться взад-вперёд, до тех пор, пока Павлик не успокоился и не заснул.
******
Немногим позже Алана все же решилась покинуть детскую. Нужно было отнести в стирку грязные пелёнки.
Дядя Миша ушёл, и отец с тётей Нюрой, как ни в чём не бывало, продолжили ужинать. С кухни раздавался звон рюмок и уже совсем нестройные голоса. Видимо, после неприятного визита супруги решили "снять стресс" и надраться уже в хлам. Пахло жареной картошкой с луком, и от этого запаха у девочки заурчало в животе. Ужинала она давно, ещё до прихода отца. Тётя Нюра сунула ей тарелку и велела, чтобы Алана поторапливалась: "Не барыня, небось, по два часа рассиживаться. Поела, и маршсмотреть за ребёнком!".
Алана быстро, без аппетита поклевала и вернулась к Павлику, а вот теперь почувствовала, что проголодалась. Но пойти и попросить еды после того, что с ней сотворил отец, она не рискнула бы ни за что на свете. Уж лучше терпеть до утра, или может, ночью, если Павлик проснётся, удастся утащить кусочек хлеба, пока она будет готовить ему бутылочку со смесью. Грудью тётя Нюра малыша не кормила, по какой причине, Алана не интересовалась. Ей бы всё равно не ответили, в лучшем случае сказали бы, что это не её ума дело.
Проглотив слюну, девочка незаметно прошмыгнула в ванную комнату и закинула в корзину испачканные пелёнки брата. Затем пощупала чистые, висевшие на верёвке. Кажется, высохли. У стены стояла невысокая табуретка, она взобралась на неё, с намерением снять бельё. И тут из двери ванной, оставшейся приоткрытой, донеслись пьяные слова отца, от которых Алана едва не свалилась на пол:
Аня, ну почему она, а? Вот ты мне скажи, отчего судьба такая несправедливая? Почему она, а не Лёлька заболела тогда этой чёртовой ветрянкой?
Перед глазами поплыли красные пятна. Ноги подкосились, и Алана с трудом спустилась на пол, потащив за собой сухую чистую пелёнку.
******
Алана сидела на полу, забившись в угол между стиральной машиной и корзиной для белья, и глотала соленые слёзы. Ей удалось ни разу не заплакать за весь сегодняшней вечер, даже когда озверевший отец тряс её, насмерть перепуганную, под оглушительные вопли младшего брата. А вот теперь удержаться не смогла. Она даже не боялась, что её найдут здесь, и тогда ей, наверное, точно не избежать порки. Да лучше бы папа избил её до потери чувств, чем слышать такое!
Осознание того, что отец люто ненавидит её всего лишь по той простой причине, что она осталась жива, оглушило Алану и навалилось на плечи неподъёмной каменной глыбой. Она была жива, в то время как Лёлька навсегда исчезла из этого мира. И неужели в этом, лишь в этом заключалась её страшная вина?
А ведь когда-то (очень смутно, но Алана и это помнила), папа её любил. Да, он чаще тискал, катал на шее и подбрасывал в воздух её сестру, но и Алану не обижал, и ей вполне хватало отцовской ласки и любви. Куда это всё подевалось? Неужели тоже сгорело в том проклятом поезде?
Внезапно её пронзила острая обида на сестру. Ей-то сейчас хорошо! Никто не орёт на неё, не трясёт, как тряпичную куклу, не заставляет круглосуточно нянчиться с грудным младенцем. Действительно, почему Алане, а не Лёльке, так не посчастливилось подцепить эту дурацкую ветрянку? Она бы не сидела здесь, утирая слёзы байковой пелёнкой, одинокая и глубоко несчастная, а лежала бы себе спокойно в могилке. Улыбалась бы своим родственникам с цветной фотографии на надгробной доске, а они рыдали бы навзрыд и вспоминали, какой она была хорошей, умной, красивой, ну просто замечательной девочкой!
И Лёлька Лёлька бы рыдала!
Позже Алана нещадно корила себя за эти ужасные мысли. Её маленькая пропавшая сестрёнка, разумеется, ни в чём не была перед ней виновата. Лёлька любила её, и никогда не оставила бы одну плакать в душной ванной, если бы если бы некоторые обстоятельства не вмешались в их жизнь и не разлучили, безжалостно разорвав пополам.
И Алана продолжала жить, не смотря ни на что, продолжала жить и нести в своём сердце частичку памяти, капельку боли и огромную, непрекращающуюся любовь к сестре.
Но с той самой ночи она перестала ждать, что Лёлька когда-нибудь вернётся.
Глава 9
Смеркалось. День закончился, но ночь пока не успела вступить в свои права. Алана, сидела за столом, смотрела в окно. С её места были видны лишь тёмные кроны деревьев да верхние этажи соседних домов. В окнах горел свет. Там люди жили своей жизньюужинали, смотрели телевизор, укладывали детей спать, занимались любовью. А что делала она?
Внезапно ей стало страшно. В животе похолодело, по коже поползли мурашки, ладони покрылись неприятным липким потом. Весь день ею будто управляла какая-то неведомая сила, заставлявшая делать вещи, неподвластные разуму. Она не сопротивлялась этой силе, полностью доверилась её власти, не задумываясь о том, к чему это может привести. Просто слепо уверовала в то, что так и надо.
Но кому надо и для чего? И что эта сила собиралась заставить её сделать сейчас? Провести спиритический сеанс и вызвать из небытия дух давно исчезнувшей сестры?
******
Сны сны преследовали её постоянно, в течение всей сознательной жизни. Особенно часто снился один и тот же.
Им с Лёлькой по пять лет. Они играют в мяч посреди огромного пустыря, заросшего травой и цветами. Всё вокруг необыкновенно яркоенебо синее-синее, трава такая зелёная, что больно глазам. А в траве растут макиогромные, красные, похожие на брызги крови.
Лёлька в красном сарафане, с двумя косичками, непоседливо подпрыгивающими за спиной. Живая и невредимая, настолько реальная, что, кажется, проснёшьсяа она вот, никуда никогда не пропадала. Весёлая.
Алана бросает мяч сестре, но неожиданно тот взмывает ввысь и летит над Лёлькиной головой. Лёлька смеётся, прыгает, пытается его поймать. Но жёлтый с синей полосой резиновый мячик пролетает мимо, не касаясь её руки. Алана и сама удивлена безмерно оттого, что ей удалось послать его так высоко.
Мяч летит прямо в разбитое окно старого дома, внезапно выросшего за Лёлькиной спиной. Секунду назад его не было и в помине, Алана точно это помнит. Но она не особо удивлена, это ведь сон, не так ли? А во сне предметы иногда ведут странно, да и не только предметы.