День клонился к закату. Павлик спал, Алана листала учебник. Взглянув на часы, она подумала, что брату пора бы уже проснуться и покушать. Уроки она почти доделала (остались какие-то мелочи) и, отложив книгу, отправилась на кухнювскипятить воду, вымыть бутылочку и приготовить всё необходимое для кормёжки. Но большая жестяная банка из-под смеси оказалась пустой. Алана недоумённо потрясла её и нахмуриласькак же она умудрилась забыть купить смесь и едва не оставила Павлика голодным?
Девочка вновь посмотрела на часы. Половина шестого. Папа придёт с работы не раньше, чем через полчаса, и то при условии, что нигде не задержится по дороге. Прикинула, что до ближайшего магазинчика, торгующего детским питанием, минут десять ходьбы, значит, бегомпять, плюс пять там, плюс пять обратно по всем подсчётам выходило, что она успеет, главное, чтобы Павлик не проснулся. Но даже если проснётсяничего страшного, она же быстро
Можно было, конечно, попросить Марию Михайловну с первого этажа, которая сидела с Павликом, пока Алана была в школе, подняться к ним и покараулить малыша. Но пенсионерка такая нерасторопная, и притом ужасно болтливая, от неё точно не получится избавиться до папиного прихода. А если отец застанет Марию Михайловну у них в такой час, то он будет очень недоволен. Ведь перекладывать свои обязанности на другихэто то, чему Алана лучше всего научилась в этой жизни, и папа не жалел никаких усилий, чтобы исправить в ней эту отвратительную черту. Нет уж, лучше она сама.
Алана оделась по-солдатски, за сорок пять секунд, натянув на себя колготки, пальтишко и шапку, и всунув ноги в сапоги. Ей повезлов магазине оказалась нужная смесь, и совсем не было очереди. Довольная таким удачным стечением обстоятельств, она полетела домой но, едва ступив на порог, поняла, что на этом её везение закончилось.
Павлик по-прежнему спал, но посреди коридора, наклонившись к обувнице, стоял отец. Просто сегодня его окончательно допекла вся эта канитель на работе, он сказался больным и ушёл на четверть часа раньше.
Ну, и где мы ходим? поинтересовался папа.
Голос его звучал обыденнотихо, спокойно, безэмоционально. Как всегда. Посторонний человек, окажись он случайно рядом, ни за что бы ничего не заподозрил. Все свои "воспитательные" речи с дочерью отец, как правило, начинал самым дружелюбным тоном, но Алана-то прекрасно знала о том, что стоит за этой наносной доброжелательностью, и моментально сжалась в пружину. Желудок свело судорогой.
Папа выпрямился и повернулся к ней.
Это значит, так ты смотришь за братом? А я давно подозревал, что ты бросаешь его одного!
Алана вросла в пол. Взгляд её уперся в отцовский пиджак в районе выступающего животатуда, где на месте оторвавшейся пуговицы торчали нитки. Но это же неправда! Она никогда не бросала Павлика, надо же было такому случиться именно сегодня. И почему ей не пришло в голову "обревизовать" банку со смесью десятью минутами раньше?
Прогуливаемся, значит? С мальчишками, небось? С этим своим хануриком рыжим?
Алана продолжала молчать. Что такое "ханурик" она не знала, но догадывалась, что речь идёт о Глебе, и что ничего хорошего под подобным словом папа подразумевать не мог. Она никогда ничего не рассказывала отцу о своих друзьях, и дома у неё Глеб ни разу не былприглашать к себе ребят она боялась до одури. Но как-то он всё-таки узнал, видимо донесли "добрые люди".
Отец задумчиво смотрел на свою рослую, длинноногую дочку. Даже сейчас, в неполные одиннадцать лет, не смотря на дешёвое клетчатое пальтишко, рукава которого были ей коротки, и смешную вязаную шапку с помпоном, съехавшую на затылок, было видно, что она вырастет красавицей. "Ты представляешь, соседка Люся рассказывала, что с мальчиком видела её. Провожает каждый день до дома, сумку носит. Уже мальчишки начались, это в пятом-то классе!" сказала недавно ему жена. "Точно в подоле принесёт в пятнадцать лет, скрипнул он в ответ зубами. Пусть только попробует. Убью на и сучку, и подкидыша!"
Отвечай! как это обычно и бывало, безо всякого предупреждения, от дружеского тона враз не осталось и следа. Где шлялась? С рыжим своим? Зажимаетесь уже, небось, во всю ивановскую?
"Папа, ты сошёл с ума! Глеб мне просто друг", вертелось на языке, но Алана прекрасно понимала, что скажи она эти слова, и её не спасёт уже ничто на свете. Поэтому она лишь робко протянула отцу руку с пакетом, в котором болталась банка с детским питанием и, запинаясь, пролепетала:
П-па-па я всего лишь в магазин десять минут П-павлик смесь
Отец не дал ей договорить. Выхватив одной рукой пакет (Алане показалось, что он едва не оторвал ей при этом кисть), другой наотмашь ударил дочь по лицу.
Так ты ещё и врёшь? Сучка! Братом прикрываться вздумала? Да как у тебя язык повернулся, чёртова кукла!
Алана отлетела в угол, больно ударившись при этом затылком, и медленно сползла по стене на пол. От неожиданности она даже не вскрикнула. Во рту появился солоноватый привкус, а из носа потекло что-то тёплое. Машинально вытерев нос, она увидела на своей руке кровь и уставилась на неё, как на какое-то великое чудо.
Ещё раз, грозно сказал отец, тыча в неё указательным пальцем, ты оставишь брата одного, и я выдерну тебе руки и ноги, и поменяю их местами! А если кто-нибудь скажет мне, что снова видел тебя с твоим тощим хахалемзакопаю обоих!
Алана медленно приходила в себя. Павлик проснулся и начал плакать, но папа и не собирался успокаивать сына. Выпустив пар, он уже расхаживал по кухне, гремел кастрюлями и, как ни в чём не бывало, насвистывал песенку. Кое-как девочка поднялась с пола и побрела в ванную. Смыв кровь, она посмотрела на себя в зеркало. Собственный вид её испугалверхняя губа распухла, нос тоже, глаза красные, волосы всклокочены. Однако страдать было некогдамладший брат звал всё настойчивей, и Алана помчалась к нему.
******
В последующем рукоприкладство стало для отца обычным делом. Не успела вымыть посуду: "весь день валяла дурака" получи подзатыльник. Задержалась в школе: "шлялась с мальчишками, как обычно" на тебе затрещину. Павлик разрисовал фломастером обои в комнате: "опять уставилась в телек и не следила за братом" оплеуха гарантирована. Со временем Алана научилась распознавать настроение отца по шагам, чтобы лишний раз вообще не попадаться ему на глаза, но повод для взбучки всё равно находился, папа оказался большим мастером придумывать его буквально на ровном месте. Алана смирилась, и почти перестала обижаться на тычки и пинки, молила бога только о том, чтобы отец не трогал братишку.
Однако сердцем она чувствовала, что Павлику не избежать её участи. Пока брат был совсем малышом, у отца хватало вменяемости не применять к нему свои "воспитательные меры". Но Павлик рос, наблюдал за тем, как жестоко обращаются с его любимой сестрой, и всё чаще Алана замечала в его больших голубых глазах какое-то странное выражение. Она могла бы поклясться, что когда-то уже видела нечто подобноеточно так смотрела Лёлька, перед тем, как нанести удар. Но в отличие от своей никогда не виденной сестры, Павлик был скрытен и слишком рано научился держать эмоции в себе. Лишь однажды, когда после очередного нагоняя, полученного из-за какой-то ерунды (просто у папы в тот день было совсем плохое настроение) Алана рыдала, лёжа на своей кровати, брат забрался к ней, обнял за шею и прошептал в самое ухо: "Я его ненавижу".
Алана похолодела. Слышать подобные слова от мальчугана, которому не так давно исполнилось четыре, было дико и страшно. Родители не осознавали, что своим поведением калечат душу ребёнка, а объяснить им это, и тем более как-то с ними бороться, у неё не хватало сил. Что она могла противопоставить взамен их жестокости и равнодушию, кроме своей любви?
Глава 10
И всё же это случилось. Настал момент, когда отец не смог совладать со своей яростью и таки обрушил её на маленького сына. В тот злополучный день с Аланой произошло сразу три событияона лишилась скрипки, едва не сошла с ума, и вместе с тем нежданно-негаданно перед ней открылась совершенно новая дверь.
Четырёхлетний Павлик любил слушать, как сестра играет на скрипке, а с некоторых пор начал просить научить и его "так тоже". Памятуя о том, что сама она была совсем немного старше братишки, когда бабушка впервые отвела её в музыкальную школу, Алана решила, что вполне справится с ролью учительницы для начинающего скрипача.
Они занимались уже несколько недель и, глядя на то, с каким упорством Павлик пытается овладеть непослушным инструментом, Алана невольно преисполнялась чувством гордости за младшего брата. Конечно, несмелые фуги были ещё очень далеки от идеала, но его настойчивость в этом нелёгком деле вызывала и удивление, и восхищение. Мальчик определённо был талантлив и трудолюбив, то есть, обладал самыми необходимыми для любой творческой личности качествами. Жаль только, что ему, как и Алане, вряд ли светила в будущем профессиональная музыкальная карьера. Папа считал, что скрипачэто не профессия (ровно так же, как и пианист, и трубач, и хренов барабанщик).
Впрочем, о своём будущем четырнадцатилетняя Алана пока ещё вплотную не задумывалась, а её брати подавно. Октябрь в том году выдался на радость тёплым, и девочка приоткрыла балкон, не особо беспокоясь об ушах соседей, вынужденных битый час выслушивать Павликовы "рулады". А зря. Кто бы мог подумать, что именно в этот день отец придёт с работы гораздо раньше обычного?
На самом деле ушёл он не по собственному желанию. Его выставил прочь начальник, после того как, приняв "на грудь" во время обеденного перерыва, папа за что-то обиделся на коллегу и едва не устроил с ним потасовку прямо посреди столовой, полной людей. Это была официальная версия. Но существовала ещё и неофициальная (папина), согласно которой его начальникпросто гнида, завидовавшая папе лютой завистью и потому находящая любой повод, чтобы придраться. Отец, к слову, работал уже на новом местес предыдущей работы его давно "попросили", но начальник был таким же гадом, как и прежний. Вообще начальники на всех его работах друг от друга практически не отличалисьзавистливые сукины дети, строящие папе всяческие козни и категорически отказывающиеся терпеть пьянство такого ценного сотрудника. Папа считал, что это карма.
Понятное дело, после такого позора настроение у него было препакостнейшее. А тут ещё и соседка по лестничной клетке случайно подлила масла в огонь, обронив на ходу: "Твои-то скрипачи! И "пилят", и "пилят". И "пилят", и "пилят". Скоро все мозги выпилят, никакого спасу нет от них!"
Обо всём этом Алана и её брат даже не догадывались, проводя за закрытой дверью детской свой маленький импровизированный урок музыки. Папа появился на пороге комнаты так внезапно, что они даже среагировать не успели. Если бы Алана хоть услышала, как он вошёл!..
Но она не слышала, и Павлик не слышал, слишком были увлечены своим занятием. Павлик так и застыл, удерживая скрипку подбородком и распахнув на пол-лица удивлённые голубые глазищи.
Сыно-о-ок! радостным голосом пропел отец. А чем это ты здесь занимаешься?
Ничем, быстро ответил Павлик и спрятал смычок за спину. Для своих четырех лет он был слишком смышлён, и слишком рано распознал цену показушного папиного "дружелюбия".
Ничем? отец широко улыбнулся. Со стороны могло показаться, что сейчас он взъерошит сыну волосы и звонко чмокнет его в макушку, а потом позовёт всех на кухню пить чай с конфетами.
Только Алана и Павлик знали, что этому не бывать.
Дай сюда! потребовал отец, протянув руку к инструменту. Павлик не шевельнулся. Алана судорожно прикидывала, как поступить, но в голову ничего не лезло, просто абсолютно ничего.
Дай мне скрипку! повторил отец.
Павлик помотал головой. Отец удивлённо приподнял брови. Алана видела, как наливаются кровью его глазакак у быка перед броском на тореадора.
Не дашь? отец подошел вплотную к сыну и навис над ним, будто каменный колосс. Павлик обнял скрипку двумя руками. Смычок валялся на кровати за его спиной, и Алана вдруг подумала, что он действительно не отдаст. Что будет драться из последних сил. Что её добрый и улыбчивый братишка на самом деле гораздо храбрее и бесстрашнее её самой.
И тогда она испугалась. До сих пор отец не трогал Павлика. Мог прикрикнуть на него, будучи в дурном расположении духа, часто ворчал, что сын растёт "девчонкой". Но побоев брату пока избежать удавалось, зачастую благодаря самой Алане, которая собирала на себя все шишки за обоих. Пока. Но далеко ли было до того часа, когда зверь вырвется из клетки, сметая всё на своём пути?
Теперь Алана знала, что этот зверь куда страшнее красноглазого чудовища, которое когда-то они придумали с Лёлькой. В отличие от того, этот зверь был реален, он жил в их отце, и имя ему былоЯрость. Слепая и беспощадная.
Павлик, отдай! выдохнула она. Папа поглядел в её сторону, и губы его тронула едва заметная, довольная усмешка. Он отлично воспитал свою дочьона шарахалась даже от его тени. Теперь настала очень маленького паршивца, который, кажется, забыл, кто в доме хозяин. Как-то он упустил этот момент из поля своего зрения.
Отдай, Павлик! повторил отец, буравя сына взглядом. Но посмотрите-ка на него! Мальчишка и не собирался опускать глаз, вцепился в эту чёртову скрипку и пялится на родного отца с неприкрытой ненавистью. Папа даже подумал что, кажется, он недооценил малого. С него ещё мог выйти толк потом.
А сперва он собирался, как следует вправить ему мозги.
Отдай! Это последнее предупреждение. Я не шучу!
Никогда я тебе её не отдам, ответил мальчик. Пальцы его, сжимавшие корпус скрипки, побелели от натуги. Ни за что не отдам, можешь хоть убить.
Внезапно отец запрокинул голову и громко захохотал. Это было как-то поперёк обычного сценария. У Аланы даже появилась робкая надежда, что он не тронет Павлика. Или выпустит своего зверя на неёпо привычке.
Тут же она поняла, что ей надо сделать, и подскочила с места. Нужно забрать скрипку у брата. Ей он отдаст. Забрать и пусть отец делает, что хочетчёрт с ней, со скрипкой. Только не Павлик!
Но она опоздала, "тормознула", как сказал бы Никита. Опоздала на секунду.
Отец схватил мальчика за шиворот с ловкостью змеи. Схватил, и поднял в воздух. Алана вскрикнула, а брат завопил, что есть мочи.
Отдай мне эту дрянь, гадёныш! одной рукой отец держал трепыхающегося ребёнка, а второй принялся отбирать у него скрипку. Павлик бился, как мог, даже умудрился укусить "доброго папеньку" за запястье. Но силы были слишком неравны, отец буквально выдрал инструмент из рук мальчика, а его самого швырнул на кровать. Павлик упал на спину, но сразу, же подскочил.
Ненавижу тебя! выкрикнул он с глазами, полными слёз. Ненавижу! Гад, фашист проклятый!
Павлик зарыдал. Отец повернулся к Алане. Выглядел он озадаченным.
Ты слышала? Он меня ненавидит.
Алану била мелкая дрожь. Хотелось броситься к Павлику, но ноги приросли к полу. Папа почесал в затылке. Глаза у него покраснели, будто он собирался заплакать следом за своим малолетним сыном.
Он меня ненавидит. Менясвоего родного отца! жалобно посетовал папа, как бы приглашая дочь разделить с ним его горе. Вот так, рожаешь их, воспитываешь, по ночам не спишь. Вкалываешь, как треклятый, только чтобы сынок, кровиночка ненаглядная, ни в чём не нуждался!..
Папа повысил голос, да что там, он уже практически орал, упиваясь жалостью к самому себе. Чуть слезу не пустил. Алана с тоской наблюдала за этим цирком, не зная, чего ждать от пьяного родителя дальше. И поделать она ничего не могла, и на помощь никто не придёт. Они с братом полностью во власти съехавшего с катушек чудовища.
А может, мне выпороть его? внезапно отец оживился, как будто нащупал удачную идею. Выдрать как Сидорову козу, чтобы неделю спал на животе, а? Может, после этого он, наконец, научится любить и уважать отца, подарившего ему жизнь?
Не надо, папа, прошептала Алана.
Не надо? отец хмыкнул и положил скрипку на стол. Ты уверена?
Это было какое-то очень странное явление. Впервые в жизни папа советовался с ней, как с равной. Советовался, не выдрать ли ему как следует её брата. А она стояла, вне себя от ужаса, с трясущимся подбородком и ничем, абсолютно ничем не могла помочь Павлику.
Я вот думаю, что ты не уверена, отец положил скрипку на стол и начал медленно расстегивать штаны. Детей нужно учить, иначе они могут свернуть не на ту дорожку. Так?
И тут случилось, казалось бы, вовсе невообразимоепапа ей подмигнул. От этого её охватила такая паника, что стало трудно дышать. Она будто увидела оскал, проступивший из-под улыбки.