Вздохнула и побрела, покачиваясь, в кубрик - выспрашивать нитки для починки одежды. Братец обещал купить, но когда он еще вернется!
В маленьком помещении темно, тесно, но чисто - капитан заставляет скоблить палубу каждую неделю, чистить ручки, сушить одежду. Строг капитан, строг, порой даже слишком, а за порядком следит ревностно, держит судно в чистоте.
Поскрипывает дерево, качается неубранный кем-то гамак, сверкнула из угла глазками крыса, исчезла, едва слышно стуча коготками. Зашуршала за спиной ткань, звякнуло что-то. Лючита обернулась резко, едва не отпрянула, вглядываясь в темный силуэт.
Рыжий Йосеф ухмыляется, рад, что напугал. Плечи сами собой распрямляются, все тот же высокомерный поворот головы, надменный взгляд. Лючита осматривается, но в кубрике кроме нее и юнги нет никого. Глупо уходить, не спросив искомого, и девушка подает голос.
- У тебя нитки есть?
- Что, белоручка, решил одежду поштопать? А пальчик не уколешь? Смотри, а то братик ругаться будет, что бо-бо деточке сделалось.
Девушка молчит, только выше вздергивает голову, сощуренными глазами поглядывая на мальчишку. Тот продолжает изощряться.
- Что, обиделся, хороший мальчик? Сказать нечего?
- Есть, да только тебе не понравится.
- А ты рискни.
- Пожалуй, не стану, - голос спокоен и холоден, хоть внутри все кипит. - С дураками не общаюсь.
- Да ты просто боишься!
- Тебя?
Свысока окинула презрительным взглядом, будто на насекомое посмотрела. Мальчишка занервничал, кулаки сжимаются, белея, дергается кадык, заострившийся уже по-мужски.
- Белоручка! - бросил он.
- Недоумок! - огрызнулась Лючита.
Подскочил совсем близко, толкнул в плечо, девушка едва удержалась на ногах, вцепившись в перила.
- Что, жаловаться побежишь?
- Не побегу, - хмуро отозвалась она.
- А что делать будешь? Что?
Навис, злой и торжествующий. Так удобно стало его пнуть, что она не сдержалась. Йосеф ойкнул и согнулся пополам. Корабль качнулся на волне, мальчишка не удержал равновесия, руки схватили воздух, но нашли только ногу девушки. Начал заваливаться назад, потянул на себя Лючиту. Она, пискнув, покатилась по лестнице. Упала, неловко вывернув руку, рядом рухнул Йосеф. Тряхнул головой, глаза смотрят зло. Прошипел какое-то ругательство на родном языке, приподнялся, сухой кулак ткнулся в живот, девушка задохнулась. На глаза навернулись слезы обиды, в груди заклокотала ярость, а мудрое тело подобралось будто само, вздергивая на ноги. Чита встала, переводя дыхание, хмуро глядя, как поднимается противник. Едва лишь разогнулся, налетела коршуном, метя в лицо и по ногам. Мальчишка в долгу не остался, щеку ожгло болью, после еще, она сама била и пинала, толком не глядя, как и куда.
Застучали, будто в отдалении, шаги по лестнице, ненавистное лицо и рыжие волосы пропали, ноги оторвались от пола. Повисла как щенок, взятый за шкирку, все еще размахивая руками.
- Тише, тише, бешеный мальчик! Подрались и хватит.
Девушку встряхнули для верности, она затихла, огляделась подбитым глазом, между делом убирая выбившиеся волосы за уши и под рубашку, думая с запоздалым испугом: не заметил бы кто. В кубрике полно народу, все собрались на шум. Йосефа держат, как и ее, он в ужасном виде: губы и нос разбиты, рубаха разодрана до пупа, на вороте кровь. И это она сделала? Мама миа!
- Чего не поделили, а?
Старпомовский рык раздается из-за спины, крепкие руки его легко держат на весу. Йосеф подергивается в тисках великана Бартемо, светловолосого кряжистого олланца, дальнего своего родственника.
- Да ненормальный он! Я ж пошутить хотел!
Васко, матрос-ильетец, невысокий и гибкий, хохотнул, глаза-маслины поглядывают то на одного юнгу, то на другого.
- Похоже, он твоей шутки не оценил.
Лючита молчит хмуро, внутри уже все успокоилось, и начинает дергать болью щека и почему-то бок. Хочется сесть, а лучше, лечь, и никого не видеть. Но висит, и скользят по ней взгляды - удивленные, сочувственные... одобрительные даже, кажется.
- Успокоился?
В голосе старпома прозвучала насмешка, девушка кивнула, и лишь тогда опустил. Ноги от неожиданности подкосились, упала бы, не поддержи моряк.
- Сильно болит? Ничего, поболит, и перестанет.
Мистер Нэд, старпом, - как его в миру кличут, мало кто знает, - говорил почти ласково, Лючита глянула удивленно на моряка, крепкого и тертого, как калач. В черной бороде запуталась усмешка, но серые глаза холоднее родниковой воды. Просверлил взглядом, но и она взора не опустила, упрямая. Мужчина мгновенно стал серьезным, рявкнул, поднимая глаза на собравшихся:
- Ну, чего стоим? Пшли прочь, чтобы я вас тотчас не видел! Дел что ли мало? У, канальи!
Девушка будто очнулась, едва заметно прихрамывая, поспешила к лестнице - со старпомом шутки плохи. Заныл бок, стрельнула щека, голова загудела тяжестью. Одно лишь порадовало - Йосеф выглядит не лучше, стонет и морщится.
- Чито, ты куда это? Обстени-ка паруса, мы еще не закончили.
Замерла на первой ступеньке, с неохотой отошла в сторону, пропуская переглядывающихся матросов. Мистер Нэд заставил встать рядом, мальчишка скосился взглядом, она сделала вид, что не замечает.
- Зачем к нему полез?
Голос грозен, девушке не по себе, хоть и смотрят не на нее, а на соседа. Тот ежится, вздыхает, пытаясь оправдаться, мол, это не он, но мужчина прерывает.
- Да знаю я тебя! Почему ты ответил, и думать не надо, - это уже к Лючите. Хмыкнул, разглядывая помятые лица ребят. - Чтобы больше такого не было. Увидит капитан, затемнит обоих. А если так, то лучше уж вам отвалиться в первом порту.
Девушка переглянулась с Йосефом, тот скорчил мину, будто наелся лимонов.
- Мы не будем, - ответила твердо она.
Старпом всмотрелся в лицо: нежное, породистое, серьезное, с непривычки обветренное, под глазом синяк новенький, тонкие брови хмурятся, губы жмутся в линию. Мальчишка знает, что говорит.
- Идите. Но чтоб я вас...
- Да знаем мы! - оборвала Лючита, скривила гримасу в ответ на удивленно вскинутые брови моряка и вприпрыжку унеслась по лестнице.
- Вот чертяка! - долетел возглас старпома, и смешались в нем странным образом раздражение и восхищенье.
* * *
После обеда вернулся капитан с первыми покупателями: толстым отцом, одышливой матерью и тоненькой дочкой. Лючита наблюдала за ними из-за двери. Девушка напомнила ее саму, бледную под шляпкой и вуалью, надушенную, всю в кружевах и атласе, но с глазами живыми и блестящими. Внешне Чита, может, и не сильно изменилась - не будем считать синяки и ссадины, - но внутренне очень. Появилась большая живость, даже чуть-чуть нахальность, выросшая из гордости, и веселая злость, помогающая справляться с самыми нудными и тяжелыми делами. Ее не нагружали сильно, нет, - об этом позаботился милый братец, - но и того с непривычки хватало. Работали они много и тяжко, но одно думалось: да, ты раб, пусть и с малыми правами, но - раб, сам выбравший свою участь.
Свобода пьянила, кружа голову. Или это все качка?
Первые покупатели отбыли и потянулись вереницей вторые, третьи, четвертые... показалось, что весь город вознамерился побывать на корабле.
Женщины перебирают разноцветный шелк и тинто, блестящий атлас, невесомый газ, тяжелую парчу, плотную хлопчатую и тонкую льняную ткань, разглядывают мешочки с пряностями, вертят сапоги и туфли, оценивая крепость и красоту, восхищаются тонкими сервизами, изящными статуэтками, набирают горстями булавки, нитки и иные мелочи. Мужчины спускаются в трюм поглядеть дерево, проверить сахар или в каюту - осмотреть оружие и дорогую мебель. Прицениваются, торгуются, платят деньги и грузят в лодки или уплывают ни с чем. Мальчишки, быстрые и вездесущие, покупают сладости и незатейливые игрушки. Девочки-дворянки с обязательными для этих мест дуэньями, или небогатые горожанки в скромных платьицах присматриваются к фарфоровым куклам, белолицым, тонким, с чудесными золотыми кудрями и легкими кружевными платьицами. Только у одних есть деньги на забаву, у других - нет. Вторые вздыхают, провожая завистливыми взглядами обладательниц кукол-красавиц.
Знатных покупателей ведут в капитанскую каюту, где он самолично предлагает тяжелые украшения с материка и более изящные, изукрашенные резьбой и гравировкой, а то и каменьями, серьги и ожерелья с бывших когда-то доступными Ильеты и Хистаньи. Есть здесь и диковинные монеты, и индейские статуэтки; вещи - на любой взыскательный вкус. Все есть у Каэтано Сьетекабельо.
Лючита вздохнула и уселась на койке. Пальчики тронули щеку, поморщилась - больно. О том, как выглядит, и думать не хочется, да и что брату говорить...
Будто притянутый мыслью, в дверь постучал Кортинас. Выждал положенное, девушка как раз успела притвориться спящей, повернулась на дергающий бок. Так неудобно, но зато и синяков в полумраке не видать. Энрике залетел радостный, в руках ворох свертков.
- Спишь все? Чита! Смотри, что принес!
Пробормотала из уголка, опасаясь поворачиваться лицом:
- А, это ты...
- А ты кого ждала?
Не удостоенный ответа, свалил покупки на кровать. Скрипнуло дерево - подошел ближе, застонала, принимая его, ветхая койка. Развернул за плечо, вытянулся, присматриваясь к синеватой, с кровоподтеком, скуле. Лючита попыталась отвернуться, но юноша перехватил за подбородок.
- Что это?
- Ничего, - хмуро ответила девушка. На взгляд упорных синих глаз пояснила, - упала.
- С лестницы скатилась? - уточнил, дотрагиваясь до припухлости на запястье. Голосом, холодным-холодным, произнес, - нельзя же быть такой неосторожной.
- Нельзя, - легко согласилась она.
- Кто?
- Знаешь, братец, не твое это дело.
- Кто?!
Глянула дерзко в глаза - ей никто не указ, и делает, что хочет. И за последствия отвечает сама. Куснула губу, гася усмешку.
- Его легко узнать... все приметы на лице.
Кортинас неожиданно улыбнулся в ответ.
- Узнаю сестренку. Только не делай так больше, хорошо?
Девушка поджала губы.
- Не обещаю.
- Я же за тебя беспокоюсь!
- Излишне.
- Ничуть. Ты хрупкая, наивная, нежная, да и вообще, девушка! Беспомощное, по сути, создание.
- Еще чуть-чуть, и мне придется вызвать тебя на дуэль, - проворчала Лючита, поглаживая рукоять складного ножа-навахи.
Энрике ухмыльнулся, пальцы взъерошили короткие волосы.
- Мала еще. Или думаешь, взяла пару уроков ножевого боя, и теперь вояка заправская?
- Вояка или нет, но кое-что могу, - немного обиделась она, понимая все же, что прав, прав Кортинас. - Братец, и с каких это пор ты стал сварливым?
- С тех самых, как встретил тебя, сестренка.
- Тебе это явно на пользу не пошло.
Он серьезно покивал, но не выдержал и улыбнулся.
- Ты невыносима.
- Не больше тебя, братец, не больше тебя.
Уселась, поджав ноги, глаза сверкнули интересом.
- Ну, что ты мне принес?
- Для начала, зеркало...
- Только не это, - простонала девушка, - не хочу видеть себя такой!
- А придется, - мстительно заметил брат. - Еще сладости, иголки с булавками, нитки, отрез хлопковой ткани - будешь учиться шить. Может, мастером станешь, будет, чем на жизнь зарабатывать...
- Хам ты и негодяй, братец. А еще насмешник, каких свет не видывал!
- А ты, сестренка, самый честный человек из всех, кого я знаю. Особенно в стремлении говорить комплименты.
Лючита состроила рожицу и тут же скривилась - уже от боли.
- Как ты?
- Жива, как видишь. Нет, братец, действительно, ну не впервой же мне драться...
- Не впервой?
Кортинас демонстративно вскинул брови.
- Ну, почти...
- Ох, сестренка, когда же ты поймешь...
- Никогда, братец, никогда не пойму, почему не могу делать то, к чему душа лежит и чего от меня требует совесть, и жить так, как того хочется. Объяснишь если, я пойму... попытаюсь понять, а нет - так изволь не задавать больше дурных вопросов.
Энрике покачал головой. Младшая сестренка не привыкла отступаться от своего.
* * *
В городе Лючита так и не побывала, снялись, как ждала, в воскресенье - капитаны всегда стремились задействовать единственный на торговых судах выходной. Дон, чем-то недовольный, покинул берег, ругаясь. Матросы ходили тихие и под руку не лезли, девушка, когда возможно, благоразумно скрывалась в каюте.
Но прошли дни, капитан уже не рычал, бриг, подгоняемый зюйд-вестом, исправно скользил, разрезая волны. Время потекло неспешно.
С командой Лючита старалась общаться поменьше, опасаясь разоблачения. Во многом помогал Кортинас, загружая работой, не требующей лишних разговоров, но это же и мешало. Матросы на нее косились и, Чита чувствовала, зубоскалили за спиной. Она не знала, что с этим делать, смущалась, злилась и - погружалась в работу, находя в этом неведомое доселе удовольствие.
* * *
- Эй, парень!
На бухте каната сидит Висенте Феррер, чуть-чуть ильетец, немного олланец, на каплю рандис, плавающий на хистанском корабле. Старый моряк, худой и высокий, весь состоящий из скрученных жил, морщинистый и голубоглазый. Никто больше него не знает о парусах и ветре, за что ценят и кормят отлично.
Выцепил взглядом юнгу, поманил пальцем, хлопнул рядом - садись. Юнга, вздохнув, сел.
- Ну, как наука? Много узнал?
- Много, - буркнул мальчонка, худенький, темноглазый, слишком бледный для моряка. Голова плотно замотана косынкой, шляпа надвинута на глаза, рубаха висит, в штанах можно утонуть.
- А это что?
Узловатый палец ткнул в хлопающий над головой парус.
- Фок.
Голос прозвучал немного обиженно - такую малость спрашивает, будто подобное можно не знать.
- А выше? - старик хитро сощурился.
Темные глаза глянули с подозрением, не издевается ли, ответил быстро:
- Фор-марсель, фор-брамсель, фор-бом-брамсель... дальше продолжать?
Мужчина оскалился остатками зубов, хекнул добродушно.
- Молодец, девочка.
Лючита вспыхнула до корней волос, глаза забегали.
- Что вы имеете...
Старик взял за подбородок, развернул к себе лицо.
- Ты слишком легко краснеешь, кожа нежная, бедняга, ты ж сожгла ее, ручки тонкие, к работе непривычные, сама худенькая, похоже, из знатных. И волосы...
Лючита смотрела в ужасе. Мужчина спросил мягко:
- Энрике, он кто тебе? Любовник?
Девушка гневно ударила по руке, отшатнулась.
- Брат, - выплюнула она с презрением.
Развернулась и ушла, медленнее, чем хотела, приноравливаясь к качке.
Полдня ждала, что придут и разоблачат, и накажут, непременно накажут, ведь женщина на корабле - к беде. К вечеру нервы не выдержали, сама нашла Висенте, спросила требовательно:
- Почему вы не сказали?
Старик огляделся, утянул ближе к фальшборту.
- А зачем?
Лючита растерялась. Пальчики, действительно длинные и тонкие, слишком нежные для мальчика, потеребили выползший из штанов край рубахи.
- Ну... не знаю, так положено.
Моряк покачал головой.
- Ты хорошая девочка, незачем тебя губить. Капитан не поймет, ссадит в первом же порту, а тебе не это надо, так? Так. Не знаю, почему и зачем вы здесь, ты и красавчик Энрике, который якобы брат...
- Брат, - твердо сказала девушка.
Глаза цвета шоколада глянули упрямо в насмешливые бледно-голубые.
- Пусть будет брат, не возражаю. Ты мне нравишься, - старик прищурил один глаз, наклонив голову вбок. - И ходи шире, а не семени, будто под дюжиной юбок!
Щеки предательски загорелись, Лючита выдавила:
- Спасибо.
Хотела убежать, но Висенте схватил за локоть, рука его, сухая, но крепкая, легко удержала на месте.
- Один раз спрашиваю: хочешь учиться? Если да, то слушай, нет, так проваливай!
Выдернула локоть, встала прямо и спокойно.
- Слушаю.
Старик щербато усмехнулся.
* * *
В голове, будто от грозы или неумелого обращения, легко путаются штаги, бакштаги, брасы, топенанты - все те тросы, веревки и веревочки. С парусами проще - их куда как меньше, но и сложнее: веревочками надо уметь их повернуть, подвернуть, приспустить, закрепить, убрать. И не сверзиться с высоты нескольких десятков футов.
Палуба ходит ходуном, дергается, исчезая из-под ног, но это с непривычки. Лючита не ходит, а перебегает вдоль борта, сшибая все, что можно сшибить. Ноги в синяках, губы искусаны до крови - больно порой так, что хочется орать, но не орет, и дома не позволяла себе такого, какой уж здесь! Висенте учит, настойчиво, терпеливо, раз за разом объясняя говоренное. Иной раз зубы сводит от его нудности, крикнуть бы "хватит!", но встречается взглядом с выгоревшими от времени и солнца глазами, и прикусывает язык, и кивает, пытаясь запомнить то, что кажется, запомнить не суждено.