На башнях всегда держали зоркую сторожу, да казаки всегда были начеку, хотя в последнее время немножко расслабилисьбольно уж все стало спокойно, нудно. Охотились, промышляли рыбалкойеды в остроге, слава богу, хватало, иное делосоль: выпаривали из морской воды, горькую ну хоть такая. Заваривали вместо сбитня морошковые и смородиновые листья да покусывали губы в ожидании поспевающей на болотах морошкивот с нее и бражицы бы! Добрая выйдет бражица, духовитая.
Возле болота, под защитою грозных башен острога, была устроена верфьказаки, под руководством Костьки Сиверова достраивали очередной струг. Молодой казак Костька, а вот, поди ж ты, большого доверия удостоил его атамани струги выходили ладные! Не такие, конечно, как на настоящей верфи, но все же плавали, не тонули, и добра изрядно везли. Специально для стругов устраивали дерзкие вылазки в колдовские лесаза шкурами ящеров-драконов. Самой хорошей считаласьот длинношея, и прочная, и по размерув аккурат, чуть похужеу длинноголова, ну, на худой конец, годились и зубастые змеи-нуерыих шкуры натягивали внахлест. Вот и сейчас казаки как раз и занимались этим делом, атаман, подойдя, не стал отвлекать, лишь махнул рукойработайте, мол, да отошел к морю, напряженно вглядываясь в даль. Ждал отправленный за «белым золотом» струг. Да его все в остроге ждали. Время к лету шло, нужно было бы поскорей загрузить пару судов бивнями да отправить на запад, к Печоре-реке. К Строгановым.
Отбитое у колдунов золотоа его уже накопилось изряднохитрые казаки показывать Строгановым не спешили, справедливо полагая, что те тут же пошлют еще ватагу, а то и несколько. А зачем? Нет уж, лучше самим все захватить, богатыми и уважаемыми людьми сделаться! Затем ведь в эти гиблые места и явились, так и на кругу порешилиоставаться здесь, обратно не уходить да раздобыть в землях сир-тя побольше золота.
Поглядев на старательно трудящихся казаков, Иван Егоров сын Еремеев оглянулся на башни и неспешно зашагал к дальнему концу островаверсты три, там, за ельником, располагался пологий холм, с которого вполне можно было углядеть струг Силантия Андреева. Уж пора бы ему возвратиться, пора.
Обходя болото, атаман свернул к берегу и там, в плавниках, повстречал возвращающихся обратно в острог женщинполногрудую осанистую Онисью (пассию немца Ганса Штраубе, давнего Иванова сотоварища и друга) и крутобедрую смуглую Устинью, чем-то похожую на большеглазого подростка. Вместе с ними шли женщины сир-тябывшие пленницы, а ныне полноправные казачьи женыпростоватая хохотушка Тертятко и подружка ее, Митаюки-нэ, красавица с зовущею походкою и пронзительным взглядом. Муж ее, добрый казак Матвей Серьга, был от своей женушки без ума да эти колдовские девы многих с ума сводили.
Здоровы будьте, девицы! атаман с улыбкой приветствовал женщин. За лыком ходили?
За травами, поставив тяжелые корзины, женщины дружно поклонились. Да за глиной. Кувшинов, горшков налепимводой запастись.
Воду брали с реки, в версте от острога, привозили в лодкахв бочонках да в больших корчагах. Супруга атамана Настякареглазая красавица с каштановыми вечно распущенными волосамитоже отправилась сегодня с подружками да вот что-то не видать ее было.
А где Настена-то?
За ельником, атамане, осталась, потупив глаза, пояснила Онисья. Там, на опушке, цветы увидала, нарву, говорит, да наберу на болоте морошковой шелухи.
За ельником, говорите Ну, господь вам в помощь, девы.
И тебе, атаман, не хворать.
Простившись с девушками, Иван зашагал к ельнику, не оглядываясь а вот кое-кто из дев оглянулсякрасавица Митаюки-нэ. Обернулась, проводила атамана долгим подозрительным взглядом
Ишь, ходит, распоряжается
Так он же вождь! несмело откликнулась Тертятко. Он же должен.
Должен. Митаюки скривилась. И я кое-что должна. Ладно, подруженька, пошли, потащили корзину. Как муж твойУхтымка? Не вернулся еще?
Не вернулся. Тертятко удивленно скосила глаза. Ты ж знаешь.
Знаю. А спросилатак просто. Ну, пошли.
Себе на уме была Митаюки и власть над мужем имела крепкую как и Тертятко над своим Ухтымкою. Сами-то казакии Ухтымка, и Матвей Серьгав простоте своей полагали, что сами по себе в пленниц сир-тя влюбились. Наивные! Коли б Митаюки не сварила приворотное зельетак еще неизвестно, как бы обернулось все. Были бы живы пленницы? Остались бы в наложницах, которых всякий Или сбежали б уже явились бы в свой род опозоренные, никому не нужные А такуважаемые почти уважаемые, замужние женщины. Особенно казаки Митаюки-нэ уважали, а многиетак даже и побаивались, в чем ничего удивительного не было: Митаюки еще в доме девичества в селении своем родовом Яхаивар считалась одной из лучших, подающих большие надежды колдуний. Митаюкиколдунья, а Тертятко-нэтак
Иван обнаружил жену на опушке, у ельникачто-то напевая, Настя увлеченно собирала цветыкрупные желтые одуванчики, розовый клевер, ромашки
Зачем они тебе? подойдя ближе, тихо протянул атаман.
Девушка дернулась, обернулась:
Ой! Ты как подобрался-то?
Больше песни пой, улыбнулся Иван. Вернейгромче. Так и колдун с неба на драконе своем прилетитне заметишь.
Уж колдуна-то замечу, девушка весело засмеялась.
Именно такдевушкамолодой жене атамана едва исполнилось восемнадцать.
Егоров уселся в траву:
Так цветы-то тебе зачем все-таки?
Клевер с ромашкамизасушу, пригодятся. А одуванчики Настя смущенно улыбнулась. Больно уж они красивые, крупные ровно солнышки. Вот у нас дома, помнится Потому и сорвала, сейчас венок сплету. Подождешь? Или куда идти надумал?
Надумал. Но подожду. А ты плети, плети, люба.
Рассмеявшись, Иван взъерошил ладонью волосы супруги, обнял, целя в губы Руки его скользнули под короткую кухлянку Насти, нащупав теплую шелковистую кожу спины.
Да подожди ты Венок-то дай доплести
А пальцы атамана уже бежали по девичьей спине, то поднимались вышек лопаткам, то спускались к ягодицам, к ямочкам у копчика, залезая под узкие замшевые штаны, коина ненецкий манерносили в остроге все женщины.
Ой Ой! Щекотно!
А ложись-ка, мила, на травку
Иван и сам сбросил уже с себя и кафтан, и рубаху, да, заголив юной супруге живот, начал целовать пупок а потом добрался и до груди, накрывая губами коричневато-розовые твердеющие сосочки.
Стащив с Насти кухлянку и штаны, Иван опустился перед женой на колени и какое-то время стоял так, смотрел, любуясь невозможно красивыми изгибами нежного и гибкого тела, потом снова поцеловал грудь, спустился к пупку, к лону
Юная женщина застонала, облизывая губы, в карих блестящих глазах ее запрыгали солнечно-золотистые искорки-чертики Настя приняла мужа с такой страстью, какой почему-то давно уже не испытывала в избе, может быть, потому, что там все же было темновато, а вот здесь, на поляне здесь как-то все было по-новому: синее бездонное небо над головой, пьянящий запах смолы, теплый, ласкающий разгоряченные тела ветер.
Дева почему-то совсем не стеснялась своей наготы, ну, может быть, чуть-чуть, самую капельку, хотя полагалось бы стеснятьсятак, строго подняв указательный палец, говаривал в недавно выстроеннойточнее, восстановленной из отбуксированных лодками от старого острога бревенцеркви священник, отец Амвросий. Церковь посвятили Святой Троице, так и новый острог называлсяСвятой Троицы или простоТроицкий. А отец Амвросий
Ой!!!
Оттягивая высший момент наслаждения, девушка старательно думала о чем-то постороннем: о священнике, об остроге, церкви Помогало это малоприятный жар, быстро распространяясь по всему телу, взорвался в лоне, да так, что Настена, застонав, изогнулась дугою, едва не расцарапав спину своего атамана.
А тот, испытав наслаждение, не переставал ласкать любимую женушку, только ласки стали куда более нежными, томными, словно бы терпкая волна страсти, накрыв супругов с головою, схлынула, уступив место штилю чтоб вновь вернуться, ударив с новою силой! Так, чуть погодя, и случилось, только на этот раз этой волной была Настя. Именно она, едва переведя дух, накинулась на мужа с новою силой: обхватывая, сжимая бедрами, уселась сверху, ощущая спиной и талией крепкие ласковые руки, наклонилась, целуя Ивана в губы, сама заходясь в страсти, провела твердыми сосками по его груди, чувствуя, как пробежались по спине нежные пальцы мужа, а по всему телу заходили мурашки
Ой!!!
Мужские ладони сжали гибкий стан, бедра, и лоно вновь наполнилось жаром. Отпрянув, Настя застыла, продлевая пряный накал страсти, и, не выдержав, задергалась, застонала, закрыла глаза, отдаваясь томной любовной неге, лучше и слаще которой, наверное, не было ничего в этой жизни.
Бедный отец Амвросий
Ах
Дергаясь и изгибаясь, словно быстроногая лань, девушка вновь прижалась к груди мужа затем открыла глаза и снова закрыла, ощущая, как волна удовольствия вновь накрывает ее и супруга.
Они так и пропустили вернувшийся с дальнего похода стругне заметили, проглядели, да ведь не до того и было, какой там струг, когда тут
Струг увидали, уже подойдя к острогу.
Вернулись, выпуская из руки горячую ладошку супруги, атаман улыбнулся. Надеюсь, не пустые.
Да ну, Настя повела плечиком. Пустые уж не вернулись бы. Наверняка с добычею. Вон, какие бегают радостные.
И в самом деле, вернувшиеся казаки Силантия Андреева швартовали струг с шутками-прибаутками, а вот уже, перебросив мостки, принялись таскать бивни.
Стойте, стойте! замахав руками, закричал атаман. Куда выгружаете-то? Все однодень-два, и обратно грузить! Настя ты домой иди, а я тут я тут распоряжусь.
Домойэто пока было сказано довольно сильно. Все казаки ютились в крепости, в башнях, на разных ярусах, и вот только сейчас, в конце весны, решились ставить избы. Первую, конечно, для атаманской семьисруб уже стоял ладный, а вот крышу еще тесом не успели покрыть, затянули пока шкурой нуера, да еще нужно было ладить печь, здесь, на взморье, погода держалась прохладная, а зимой хотя особых морозов и не было, но все ж таки выпадал снег.
За лето все женатые ватажники задумали поставить себе избыи кормщик Кольша Огнев с недавно разродившейся дочкой белотелою Авраамою, и Матвей Серьга с Митаюке-нэ, и молодой Ухтымка с Тертятко. Даже вечный насмешник немец Штраубеи тот захотел отдельную избу, чтобы было куда привести осанистую, дававшую всем от ворот поворот Онисью. А вот Маюни об избе не думал, и вовсе не потому, что маловат еще, что не допускает его покуда к себе ненаглядная Ус-нэ Устинья. Зналпридет время, уж всяко чум запросто сладит или хижину.
Молодые казаки, конечно, женатым завидовали, и по этому поводу полегоньку назревало в остроге тихое мужицкое недовольство, рано или поздно грозившее вылиться в открытый бунт. Женщин все ж таки на всех не хватало, да и те, что имелись, оказались в ватаге случайнорусских дев отбили еще в Кашлыке, освободили из полона татарского, вот они и прибились с тех пор к казакам, еще появлялись ненецкие девки, многие из которых, увы, были убиты колдунами и менквами, впрочем, большая часть, как подозревал атаман, благополучно вернулась в родные свои стойбища, ведь ватажники пленниц хоть и пользовали, да не стерегли. Ежели не любо, так пусть на все четыре стороны катятся, ловить их не собирался никто. Вот и полоняницы сир-тя сбежали к своим потихоньку, только две и остались, те, что любовь свою нашли, а точнее дажесами и создали. Тертятко-нэ, правда, сильно привязалась к своему Ухтымке, да и юная колдунья Митаюки мужа своего, Матвея Серьгу, жаловала и всячески ублажала. Носебе на уме была и очень хотела власти.
И еще появлялись иногда в остроге странные особыто молодая смуглявая полонянка сир-тя, то справная светлоокая казачка Елена, коей в отряде отродясь не было, а тостаруха, страшная, словно смерть. Старуху эту, колдунью Нине-пухуця, сами же казаки и спасли когда-то от лютой казни, когда так вовремя напали на селение Яхаивар. Оттуда же, из этого селения, были и Митаюки с Тертятко. Но только Митаюки знала-ведала, что и странная смуглянка, и непонятно откуда взявшаяся казачка Елена, и Нине-пухуцясуть одно и то же явление, три стороны единого целогозлобной трехсотлетней ведьмы. Знала о том Митаюки-нэ, но никому не говорила и вовсе не потому, что старую колдунью побаивалась.
Возле крепости, прямо напротив башен, возвышалась красивая одноглавая церковь Святой Троицы, срубленная казаками «в лапу» еще в старом остроге и теперь любовно перенесенная в новый. В церкви этой с охоткою правил службу ватажный священник, отец Амвросийеще не старый, слегка за тридцать, опытный воин и неистовый проповедник с пронзительным взглядом синих, как небо, глаз. Широкие плечи, окладистая светло-русая борода, волосы пышною гривойлюбо-дорого посмотреть а вот попадьи, матушки, у отца Амвросия, увы, не было, вовремя обжениться не успел и теперь вот маялся, каялся и молился, особенно после того, как стала являться к нему смуглая крутобедрая дева. Обычно являлась та обнаженной и вытворяла такое, что молодой священник не в силах был совладать со своей плотью о чем потом сильно жалел и беспрестанно замаливал грех. Вплоть до новой встречи.
Знал, что наваждение это, морок, посланное бесовское наваждение знал, молился но покуда ничего с собой поделать не мог. Однакопытался. Еще недели две назад присмотрел отец Амвросий небольшой островок, куда мористее, нежели тот, где стоял острог Святой Троицы. Совсем маленький был островок, саженей десять на тридцать, скалы, камень, но и трава росла и даже несколько сосенок. Вот там-то, среди сосенок, и решил священник поставить небольшую часовенку, пустынь, куда бы время от времени мог удаляться, очищая душу и разум. Дело сие отец Амвросий ладил вдвоем с добровольным своим помощником и пономарем, нескладным, с покатыми плечами, малым Афоней по прозвищу Спаси Господи (верным клевретом, как выразился однажды мекленбургский наемник и справный казак немец Ганс Штраубе). Сплавали на ношве на островок, нарубили, ошкурили сосенки, оставили сушиться на ветерке да на солнышке, теперь вот осталось сложить сруб.
Вот уж туда-то, в часовню, как надеялся священник, уж никак не доберется проклятая бесова девка! Да и не узнаетоткуда? насчет островка и часовенки отец Амвросий с Афоней особенно-то не распространялись, держали языки за зубами.
Нынче же священник как раз уплыл в пустынь, но уже вскорости должен был вернутьсяуже небось узрел струг. А как без молитвы святой отправить казачков к Печоре-реке по бурному морю? Вестимо, никак. Вот и не собирался отец Амвросий бросать свою паству на произвол судьбы, просто ненадолго отлучилсямолился, каялся.
А старая ведьма Нине-пухуця бродила тенью неслышною по болотамсильно ее интересовала сила бородатого русского бога, прозываемого Иисус Христос, в эту силу верил и ее использовал, отметая все чары сир-тя, красивый и сильный русский шаман Амвросий так почему бы не попользоваться столь чудесной силой и ей, Нине-пухуця, обреченной могучими колдунами на позорную и лютую смерть? Ее собственное колдовство да волшебство русского богавот и выйдет такая сила, что мало не покажется даже самым сильным колдунам! И тогда И тогда народ сир-тя наконец пробудится от векового сна, отвратится неги и праздности, ибо в этом мире выживут только сильные, только те, кто ищет войны, кто не жалеет кровини своей, ни чужой. Такие, как эти неистовые бледнокожие дикариказаки-ватажники, такие, каким был когда-то древний народ колдунов. Да, великие предки сир-тя вынуждены были бежать от сильных и могущественных врагов. Но они не сидели сложа руки, не плакали, не стенали. Они познали древнюю мудрость, обрели колдовство, создали и зажгли яростное второе солнце, дав новую жизнь этой суровой северной земле!
Тертятко-нэ, вернулся ли славный муж твой? ведьма Нине-пухуця, незаметно для караульщиков миновав ворота, объявилась за спиной смуглолицей девы, радостно ожидающей возвращенья супруга в отгороженном оленьей шкурой углу на втором ярусе воротной башни.
Ой девушка обернулась увидев перед собой обычную белолицую казачку коих постоянно друг с дружкой путала.
А что? Девки русские все бледные, как поганки, с лицами вытянутыми, словно у длинноголова, глаза у всех одинаковыевыпученные, круглые, словно у сойки. Так как тут не перепутать таких пучеглазых?
Вот и сейчас Тертятко, как звать эту деву, не вспомнила. Лишь махнула рукой да на всякий случай улыбнулась:
Да, вернулся уже светлоокий супруг мой. Приплыли. Сейчас большую лодку погрузят идомой, сюда явится. Буду лепешки печь!
Лепешкиэто хорошо, улыбнулась ведьма.
Затмить рассудок Тертятко для нее не стоило совсем ничего иное делоМитаюки-нэ, но та и в доме девичества подавала большие надежды в отличие от своей бесталанной подружки.