До шести лет Лереси почти не выпускала его гулять, а потом, когда отец сказал, что в четырех стенах с книгами у него мозги заплесневеют, все же отступила.
Коррол казался Берту просто громадным. Высоченные стены, куча широкущих улиц и подворотен, огромные серые дома, туча народу. Раньше он не выходил дальше своего района с Великим дубом и редко видел сверстников. Видимо, родители не выпускали, опасаясь мародеров, поэтому остались только беспризорники. Да и те старались не высовываться. Теперь же, когда народ немного оклемался, ребят стало побольше. И уж с ними было куда веселее, чем дома.
Гилберт сразу влился в компашку, которую в городе называли мошкарой, потому что они постоянно ошивались возле таверны Дуб и патерица или дряхлой гостиницы Серая кобыла. В общем, там, где можно было поживиться съестным и подлакать в недопитых стаканах, которые оставляли гости. К тому же там часто играли музыканты и творились всякие пьяные потасовки. Берт узнавал много новых слов и подслушивал разные истории у пьянчуг. Мало что было понятно, но рассказывали очень смешно. Особенно когда он слушал вместе с друзьями.
От них же Берт учился кое-что подрезать у выпивох. Кто-то зазевается или отключитсятогда вытягиваешь у них из кармана монетку или снимаешь с пояса целый кошелек. За это, правда, и по шее надавать могут, если поймают, а там и страже сдать. Но Берт не забывал хвастаться перед мошкарой тем, что у него отец служит в карауле. Может и прикрыть.
К тому же Лереси перестала задерживаться у них дома, потому что у самой начались какие-то склоки с мужем. Так что было некому нудеть и запрещать долго гулять.
Гилберт бы чувствовал себя распрекрасно, если бы не то, как его называли.
Девкан! Лови!
Берт отвел глаза от девчонки-виночерпия, ходящей по залу (ему очень нравилось, когда она наклонялась и из-под фартука выглядывала ложбинка ее груди) и едва успел поймать маленький холщовый мешочек. Такой легкий, что сперва показался пустым.
Они с мошкарой сидели в Дубе и патерице в углу зала. Кроме него было еще четверо мальчишек, но Берт знал только троих. За окном сгущались сумерки, а в тавернетепло и светло. Пахло горящими поленьями и свежим хлебом.
Мешочек кинул Гаффер, его старший приятель. Кинул и уставился на Берта с глупой ухмылкой.
Прекрати меня так называть, придурок! крикнул Гилберт и швырнул мешочек обратно. Гаф поймал и кинул снова.
Да ты посмотри, что там!
Сперва извинись!
За что? засмеялся Нивенир, другой товарищ, тоже постарше. На правду не обижаются, ты в курсе? Выглядишь, как девка, вот и терпи.
Ты вообще заткнись! огрызнулся на него Берт, схватил со стола пустую кружку и замахнулся: А то зубы устанешь собирать, понял?!
Но Нивенир вместо того, чтобы в испуге юркнуть под стол и задрожать, рассмеялся. Он упал на плечо Лирена, единственного друга из компании, кто не дразнился.
Лирен, данмер, был всего на два года старше Берта, но казался умнее и взрослее всех. Потому что в основном молчал и слушал. Да и одевался так жево всякие строгие робы. Берт думал, это от того, что его отец служит в храме Стендарра, а все они там обычно покладистые. Глаза у Лирена хоть раскосые и бордовые, но все равно щенячьи. И его почему-то никто этим не колол.
Посмотри, я там не ссыкнул? задыхаясь от смеха, простонал Нивенир. Кажется, брызнул маленько! Очень страшно, Берт, очень!
Гилберт грохнул кружку на стол и вытянул руку с непонятным мешочком к Гафферу.
Чего ты мне всунул, идиотина?
Он и не заметил, как перенял у Лереси ее словечки. Она бы, конечно, шикнула на него и сказала, что за такое по губам дают, но ее тут нет. Поэтому Гаффер идиотина, и Берт не будет об этом молчать.
Так ты развяжи и увидишь, Гаф присосался к своей кружке. С уголков рта потекла красноватая струйка вина.
Гилберт угрюмо вздохнул и стал распутывать шнурок на горловине мешочка. Он все больше думал, что там пусто. Или Гаффер туда плюнул.
Этот дикарь пару раз чихал в напитки отлучившимся гостям, а остальные хохотали так, что хватались за животы. Кроме Лирена. Он не смеялся, а называл их варварами. Берт слабо представлял, кто это такие, но, глядя на гогочущих друзей, начинал понимать. И мысленно с ним соглашался.
Но в мешочке была не слюна, а небольшой розоватый кристаллик. Грани переливались в свете люстры.
Это что? Берт недоверчиво наклонил мешочек и показал кристалл Гафу. Остальные вытянули шеи, чтобы заглянуть.
Соль, не видишь что ли? Гаффер недобро улыбнулся и переглянулся с мошкарой.
Какая еще соль?
Сахар, с укором сказал Лирен. Лунный сахар. В Эльсвейре такой делают. Из тростника, там, потом скуму гонят. Брось ты его.
Берт посмотрел на Лирена так же недоверчиво. Потом приблизил мешочек к лицу и вдохнул. Сладковатый запах осел в носу и слегка согрел. Мышцы размякли, но сразу взбодрились. Гилберт мотнул головой и отклонился.
Странный такой
Брось его, серьезно тебе говорю, Лирен перегнулся через Нивенира и попытался выхватить кошель, но Берт успел прижать его к груди и откинуться на спинку лавки.
Да пусть девкан попробует! засмеялся Джерси, друг Нивенира. Давно пора!
Не называй меня так, сука! рявкнул на него Гилберт и пнул стол. Кружки звякнули, а две початых бутылки чуть не полетели на пол. Столешница ткнула Джерси в живот.
Сука. Еще одно слово, которое в сердцах выдыхала Лереси, когда что-то роняла. Она надеялась, что Берт ее не слышит, но он в последнее время стал уж очень любопытным и держал ушки на макушке, когда дело касалось новых интересных слов.
Оух! На правду не обижаются! повторил Джерси, потирая ушиб.
Придурок, кинул напоследок Гилберт и выудил кристаллик сахара. Он был почти горячим из-за того, что Гаффер носил его за пазухой.
Не надо, Берт, попросил Лирен. А то привыкнуть можно.
Да ты попробуй, подзуживал Нивенир. От одного раза ничего не будет.
Не надо.
Да давай!
Давай, девкан! Гаффер подался вперед и застучал костяшками по столешнице. И тогда я перестану тебя так звать!
Да как же. Он обещает это с самого начала. Гаф науськивал тырить септимы у задремавших пьянчуг, каждый раз говоря, что если Берт не струсит, перестанет обзываться. И вот Гилберт уже обчистил дюжину таких запивох, а Гаф все продолжает дразнить. Потому что он идиотина. В этот момент Гаф напомнил ему конюха Строу из книг про Барензию.
Но сейчас Берт даже не стал на него злиться. Этого единственного сладкого вдоха вдруг показалось ему очень мало. Все мысли слиплись в одно простое слово: еще. Образ переливчатых розовых граней засел в голове и стал крутиться перед глазами.
Не надо, правда, Лирен умоляюще смотрел то на него, то на мешочек. Хуже будет.
Суй в рот, девкан! выкрикнул Джерси.
Эта фраза почему-то показалась всем очень смешной (кроме Лирена, конечно). Они заржали, запрокинув головы. Гилберт переводил взгляд с одного на другого, задерживаясь на Лирене. Тот настоятельно качал головой.
Если попробую, то ты по-настоящему перестанешь обзываться, со всей строгостью сказал Берт Гафу, пока он кряхтел от смеха.
Отвечаю!
Гилберт посмотрел на кристаллик, зажатый между пальцев. Прекрасно зная, что даже если бы Гаф ответил: да черта с два, останешься девканом на всю жизнь!, все равно бы попробовал. Потому что ХОТЕЛОСЬ. Со страшной силой. Этот сахар за секунду стал самой желанной вещью на свете. Рот заполнялся слюной, а ноздри трепетали в ожидании еще одного теплого приторного вдоха.
Суй уже!
И Берт сунул. Положил на язык, припер к щеке и стал рассасывать. Тотчас во рту все онемело, даже вкуса почти не было, только на вдохе чувствовалась сладость. Он начал сглатывать, и с каждым разом мышцы все больше расслаблялись. В голове расползся розовый туман. Очертания друзей и зала плавно рябились, словно Гилберт смотрел из-под воды.
Ну, как? Гаф расплылся в тупой улыбке.
Берт не нашелся со словами. Рассеялись в приятной неге. Он прислонился к спинке скамьи и закрыл глаза. Под веками плыли причудливые ажуры. Желтые, белые, розовые, рыжие. В них потерялся весь мир, все голоса, вся память.
О-о-о-о, как сплющило! голос Нивенира казался ему глухим отзвуком из далекого-далекого мира. Или чарующего сна, где все происходит тихо и медленно.
Кристаллик таял, остужая язык. Берт был слишком далеко отсюда, от самого себя, чтобы заметить, что снова мог им двигать. Жизнь вдруг стала сияющей и изумительной. НЕВЕРОЯТНОЙ. Его охватила неописуемая любовь ко всему, что существует и чего существовать не может. Ему захотелось стать всем и ничем одновременно, чтобы слиться с воздухом и всех, всех, всех любить!
Только когда сладость во рту растворилась, Гилберт смог ощутить на плече чью-то руку и тряску. Он с трудом разлепил веки и увидел, как цвета вокруг насытились яркостью. Лица друзей казались ядовито-розовыми, а горящий очаг в углу залабезумно рыжим. Берт слабо повернул голову и чуть не клюнулся носом в Нивенира.
Что, неплохо жмучит?
М-м? Гилберт едва мог напрягать связки, точно после резкого пробуждения.
Круто, да? посмеивался Гаф, глядя на него с соседней стороны стола.
Лирен недовольно обвел товарищей глазами.
Зачем вам это надо было?
А вдруг из девки в пацана превратится! хихикнул Джерси. Дурью прижучит, и получай!
Берт обхватил голову руками и поставил локти на стол. Мозг, казалось, расплавился и бултыхался в черепе, как розовый бульон. Того глядишь и потечет из носа или ушей. Но было даже приятно чувствовать себя совершенно иначе, не человеком, а какой-то жидкостью, закупоренной в тело. Ничего не хотелось, даже вмазать Джерси за то, что обзывается.
Хотелось плавать в своей молчаливой любви ко всему миру.
Он бы так и уснул, если бы Гаф не ткнул его ладонью в макушку и не шикнул:
Подъем! Там Чума идет! Кралю свою прихватил!
Берту пришлось изо всех сил напрячься, чтобы поднять голову и всмотреться в зал. Только что зашел Чамбер, редгард, местный кошмарила. Он был старше всех в компании (на днях ему, кажется, исполнилось семнадцать). Из тех, кого обычно называют породистыми: черноволосый, с черными глазищами и насыщенной карамельной кожей. Квадратным подбородком можно было орехи колоть. По всему лицу рассыпались кратеры от подростковых прыщей. Девчонки от него таяли, потому что Чума высокий и крепкий, как добротный шкаф. Такой перед кем угодно защитит и кого угодно отмочалит.
С ним часто таскалась дылда Бьюли. Совершенно невзрачная девчонка, даже смотреть скучно. Светлые волосы, да и все. Если бы не грудь (совершенно удивительные круглые штуки, на которые Берт не мог не смотреть, сам не зная почему), никто бы даже ее не замечал. Даже вряд ли кто-то интересовался, сколько ей лет. В городе жили и другие девочки, но все они были мелковаты. Даже без груди. Ерундища, в общем.
Чума прошел к их с мошкарой столику и господски остановился над мальчишками. Бьюли замерла рядом. Гилберт сразу прилип взглядом к ее груди. Хотя Лереси говорила, что так себя ведут только дикари, но он ничего не мог с собой поделать.
Чума молча пожал руки Гафферу и Джерси, пока изучал остальных. Когда глаза наткнулись на Берта, Чума оскалился:
А это что за недомерок? Гаф, вы где этого пи*орюгу отрыли?
Все слова, похожие на пи*ор, Гилберт для себя расшифровывал как нечто вроде дурака и не особо обижался. Мальчишки часто так друг друга называли, когда сильно злились. Но Чума видел его впервые и не успел чем-то взбеситься, поэтому с чего вдруг такое слово, Берт не понял.
Хотя остальные вполне себе поняли и залились одобрительным гоготом. Лирен же как-то помрачнел и отвел глаза, а Бьюли цокнула.
Гилберт оторвался от ее груди и недоуменно посмотрел на друзей.
Чего?
Ничего, передразнил Чума нарочито писклявым голосом. Топай-ка домой, пацанам поговорить надо. Ты тоже, он обернулся на Бьюли и кивнул на дверь.
Мы же только пришли, растерялась она. Выпить хотели.
Дома попьешь, я передумал. Давай, двигай.
Да пусть посидит, Гаф обхватил ее за таз и примостил на край лавки рядом с собой. Затем подвинулся вплотную к Джерси, чтобы та села как следует.
Берт почувствовал цветочный запах ее духов и чего-то жутко захотел. Почти так же сильно, как хотел сунуть в рот кристаллик лучшего на свете сахара.
Чума угрожающе нахмурился, но промолчал. Снова посмотрел на Берта и увидел, как тот таращится на Бьюли.
Попутал что ли? окликнул Чума, пощелкав загорелыми пальцами у него перед лицом. Кому сказал, топай отсюда!
Пацанам поговорить надо, как эхо, повторил Джерси, хищно улыбнувшись.
Ну, время позднее, детям пора бай-бай, подхватил Нивенир.
Даже через розовую пелену Гилберт ощутил, как волна горькой обиды обдала жаром спину. В животе что-то неприятно сжалось. Он с надеждой посмотрел на Гафа и Лирена:
Да почему?
Потому что нечего тут бабам делать, резко ответил Чума и махнул рукой в сторону двери, глядя то на Берта, то на Бьюли. Уходим!
Гилберт переглянулся с ней (не с ее сиськами, как обычно) так, будто они вдруг стали самыми близкими товарищами по несчастью. Тогда он заметил, что у Бьюли очень даже милые глаза. Серые. Но полюбоваться он не успел, потому что Чума тряхнул его за плечо.
Тебе, может, скорости поддать?
В нос ударили запах табака и вонь от нечищенных зубов. Берт отклонился и от неприязни, и от страха, уткнувшись затылком в плечо Нивенира. Но тот отпихнул его назад, и Гилберт чуть не стукнулся с Чумой лбами.
Чего ты вертишься? зловеще улыбнулся Чума, зацепил его за рукав и вытащил с лавки. Но не отпустил, а перехватил за шкирку и придирчиво осмотрел с ног до головы. Красивая?
Он указал на Бьюли. Та с тревогой метала между ними взгляд, как и Лирен. Остальные заинтересованно наблюдали.
Берт с трудом различал его слова из-за дурмана. Противный запах Чумы немного его отрезвлял, но не давал соображать как следует. Гилберт рассеянно посмотрел на Бьюли и снова на него.
Не знаю.
Знаешь, раз так пялишься. Говори.
Не надо, а? промямлила Бьюли.
Завалилась, рыкнул на нее Чума.
Он смотрел на Берта с колючей усмешкой. И если бы Гилберт не плыл от сахара, он бы додумался пнуть его в живот и убежать.
Ну, красивая, слабо ворочая языком, ответил он.
Вот и подрочи на нее сегодня, с наигранной лаской улыбнулся Чума. Берт увидел у него под деснами желтый налет. Знаешь, как это?
Ребята прыснули и издали заинтригованное у-у-у. Лирен и Бьюли стыдливо опустили глаза.
А Берт не знал, поэтому промолчал. Больше всего сбили с толку слова на нее. Гилберт бы даже на свежую голову не придумал, что можно делать НА красивую девчонку.
Точно, ты ж девка, с притворным озарением воскликнул Чума и грубо отпустил воротник Берта. Он пошатнулся и едва не повалился обратно на скамью. Ноги были точно деревянные.
Девкан, подсказал Гаффер.
Чума обернулся на него, одобрительно подняв брови.
Хорош! Точно!
Он снова посмотрел на Берта.
Чего стоим, девкан? Топай! И эту с собой забери, Чума вытянул с лавки Бьюли и провел ее с Бертом к двери. Трахать ее тебе все равно нечем. А я попозже приду.
Мошкара посмеивалась вслед. Берт едва понимал, что сказал Чума. Он шел, чувствуя на лопатках его руку и запах Бьюли. Ночной воздух обдал лицо прохладой, когда Чума вывел их на улицу и закрыл дверь.
Бьюли сразу привалилась спиной к стене и сползла по ней на землю. Подол светло-голубого платья красиво облегал ее колени и расходился широким полукругом на гранитных плитах. Она молчала и смотрела на соседний дом, будто ничего и не случилось.
Из головы Берта немного выветрился дурман. Он потер глаза запястьями и оглянулся, как если бы видел эту улицу впервые. А потом пришло и осознание произошедшего. Сердце больно застучало об ребра.
Он посмотрел на Бьюли и сразу же отвел глаза. Мало того, что обозвали, так еще и выгнали вместе с ней, как двух придурочных подружек. Было бы в сто раз лучше, если б выгнали одного. Даже в миллион! Но теперь будут до конца жизни считать таким же лохудриком, как эта Бьюли. И такой же девкой.
Остатки сахарной неги не позволили ему разозлиться, поэтому он хмуро спустился на мостовую и уже готов был пойти домой, но тут Бьюли спросила:
А как тебя зовут?
Берт едва ее расслышал. В голове еще мутилось. Он замер и вяло оглянулся.
Гилберт.
М Красивое имя. А меня Бьюли.
Я знаю.
Она улыбнулась, вздохнула и подняла глаза в звездное небо. А Берт смотрел на нее. И снова хотел ЧЕГО-ТО, не в силах оторвать взгляд.