Тут поблизости твой тезка живет. В Везерлехе. Это ферма такая. Только его зовут Гильберт. Тебя, наверное, в честь него назвали?
Не знаю, полусонно говорил Берт. Вряд ли.
Он разглядывал белеющую в сумерках шею Бьюли. Ее светлые волосы до плеч. И потихоньку понимал, что никакая она не лохудра. А очень даже симпатичная.
Ты только не обижайся на Чамбера, тихо сказала она. В таверне приглушенно балаганил народ, так что Берту пришлось поднапрячь слух, чтобы разобрать ее слова. Просто встал не с той ноги. А так он хороший.
Почему не с той ноги?
Да просто так говорят, улыбнулась Бьюли и посмотрела ему в глаза. Когда у человека день плохой. Боги
Она снова вздохнула и обхватила колени руками.
Ты такой маленький Куда ж тебя занесло?
Я не маленький, серьезно ответил Берт. Мне уже шесть с половиной. А осенью будет семь. И я умею подрезать.
Что делать?
Из карманов воровать. А ты умеешь?
Бьюли опустила уголки губ и покачала головой. Она стала похожа на маленькую девочку, хотя была, наверное, ровесницей Чумы. И Берта снова охватило необъяснимое желание ЧЕГО-ТО.
Я на колдунью учусь в Коллегии Шепчущих, с детской виноватостью объяснила она. Я и не должна такое уметь. Зато могу призвать скампа.
Я таких в бестиарии видел, похвастался Гилберт и по памяти произнес по слогам: Да-эд-ри-ческом.
Тебе нравятся Даэдра? на губах Бьюли расцвела чудесная улыбка. Самая чудесная, какую видел Берт за свою недолгую жизнь.
Ну
Он попытался вспомнить имя хотя бы одного Даэрического Принца, с усилием продираясь сквозь дурман.
Я знаю некоторых, раздумчиво произнес Берт, лихорадочно копаясь в памяти, и наконец нашел: А! Мне Сангвин нравится. И Шеогорат. И кто-то еще А другие скучные. Но мне еще нравится Лорхан, только он не Даэдра, а М-м
Аэдра, помогла Бьюли.
Да. И Барензия. Ты читала про Барензию?
Это же человек, хихикнула Бьюли и подперла подбородок костяшкой указательного пальца. Ты много читаешь, да?
Ну, наверное.
Умничка.
На щеках Берта вспыхнул румянец, а спину окатила волна жара. Сердце взвилось под горло. Берт спешно отвел глаза в сторону Великого дуба , точно увидел там что-то интересное.
Лереси только один раз назвала его умницей, но это не было настолько приятно. А сейчас он захотел прыгнуть до облаков от радости, напрочь забыв, что его только что вышвырнули из таверны под гогот друзей. Все тревоги и обиды вдруг стали такими пустяковымиаж смешно.
Он снова повернулся к Бьюли и встретился с ней глазами. Внутри все застыло. Берт забыл, о чем они только что говорили и что было в таверне.
Хочешь, я тебя провожу? тихонько спросила она. Уже ведь и правда темно.
Нет, как можно тверже сказал Гилберт, с трудом удерживая дрожь в голосе. Это ведь мальчики должны провожать.
Кто сказал?
Все это знают.
Провожают те, кто хочет, просто ответила Бьюли и встала. Пойдем.
Нет, я тебя провожу, Гилберт услышал свой обиженный тон и постарался нахмуриться, чтобы казаться серьезнее, но вышло слабовато. Я тоже хочу.
Бьюли усмехнулась и спустилась к нему на мостовую.
Ладно, пошли. Я рядом с часовней живу.
По дороге они разговаривали о Барензии, о Даэдра и Аэдра, о книгах в целом. Дурман в голове уже почти растаял, и Берт мог соображать по-прежнему резво. Сумерки густели по мере того, как в домах гасили свет. Вдалеке лаяли собаки Рены Бруйант, раздирая ночную тишину.
Бьюли говорила, что есть кое-какие книги, которые Гилберту пока читать нельзя.
Потому что я не пойму?
Просто они
Бьюли умолкла, подбирая слова. Берт украдкой смотрел на нее снизу, разглядывая розовые губы. Они вдруг стали очень притягательными, почти такими же, как ее грудь. Про губы Лереси ничего не говорила, поэтому Гилберт решил, что на них можно смотреть хоть до одури.
Их шаги разносились по темной аллее гулким эхом, и от этого было почему-то очень хорошо.
Ну, не для детей, сказала наконец Бьюли. Они похабные.
Как это?
Неприличные. Там пишут такое, что детям читать рановато. Да и не всем взрослым нравится.
А тебе нравится?
Бьюли растерянно улыбнулась и оглянулась по сторонам.
Так неудобно с тобой об этом говорить. Давай ты подрастешь сначала? Тогда сразу скажу, честно.
Гилберт остановился и вкрадчиво сказал:
Я никому не скажу. Мне же интересно.
Бьюли замерла в паре шагов от него и снисходительно покачала головой.
Нет уж. А то твой папа мне предъявит.
Я совсем никому не скажу, даже ему. Совсем-совсем никому.
Снова она помотала головой, на этот раз с виноватой улыбкой. Берт насупился и отвернулся к часовне. Он уже думал над тем, чтобы бросить Бьюли и уйти домой, раз она считает его малышней. Но перед глазами все еще стоял образ ее губ и груди. Он-то и пригвоздил к земле. Очень уж нравился. Ну просто очень.
Больно надо, буркнул под нос Гилберт и пошел за Бьюли. Я тогда тебе про Детей неба не расскажу. А там такое
Но он рассказал.
Стоя на пороге ее дома. Он рассказывал про нордов с могучими Голосами и смотрел ей в лучистые серые глаза. А потом Бьюли погладила его по голове и сказала, что он солнышко.
Солнышко.
Гилберт зачарованно прокручивал в памяти это слово перед сном. От него было так жарко, что Берт скинул одеяло и долго ворочался, прежде чем уснуть.
***
На следующее утро он хотел встать пораньше, чтобы застать папу, пока тот не ушел в караул, и рассказать о Бьюли. Берт предвкушал его расспросы и молчаливую гордость во взгляде. Может, он даже бы рассказал, что значит «похабный».
Но не вышло. Гилберт спал даже дольше обычного, ведь ночью он долго не мог заснуть. А еще вчерашний сахар хорошенько его «притопил», как сказал бы Гаф. Идиотина Гаф, который не защитил от Чумы и дал этот тупой сахар. Безусловно лучший на свете, но тупой, потому что Гилберт мог думать только о нем и о Бьюли.
Но о сахаре больше.
Он набирал воду в колодце за домом, слушая непривычно громкий птичий щебет в кронах. Раньше Гилберт выходил рано утром, когда было еще тихо, чтобы поскорее закончить всякую возню по дому и пойти шляться с мошкарой. Или подняться к себе и почитать.
А сейчас птицы орали вовсю, и Гилберт чувствовал странную оторванность от времени. Да и мысли о Бьюли уносили его куда-то далеко. Будь папа рядом, Берт бы все ему рассказал, потому что сгорал от непонятного желания смотреть ей на губы и слушать. Целую вечность.
Он стал крутить ручку на вороте, наматывая веревку с ведром. Вода в нем тяжело плескалась и искрилась в солнечных бликах. Берт докрутил до упора и стал вытягивать ведро на бортик, когда услышал за забором голос Лирена:
Привет.
Гилберт обернулся, положив руку на отодвинутую крышку колодца. Лирен стоял смирно, даже не облокотившись на ограду.
Привет.
Ты не обижаешься? заискивающе спросил Лирен.
На тебянет. Ты же ничего не делал.
Я просто подумал, что не надо было молчать. А то все как-то плохо получилось. Ты извини.
Берт тихо вздохнул. Хоть Лирен и не должен был извиняться, от этих слов все равно стало потеплее. Он подошел к забору и прислонился спиной к перекладине.
Ты-то зачем извиняешься? Тебе не надо.
Ну, просто папа говорил, что в стороне стоять тоже неправильно. А я стоял, вот и извиняюсь.
Ладно. Тогда прощаю.
Они помолчали, слушая птиц, шелест листвы и невнятную болтовню на площади. Лирен смотрел на заросли осоки в углу участка, а Берт на ведро с водой, оставленное на колодце.
Зато я Бьюли вчера домой провожал, буднично сказал он, и сердце у него заколотилось.
Здорово, улыбнулся Лирен и глянул на него с искренней похвалой. Жалко ее.
Гилберт недоуменно обернулся.
В смысле, что она с Чумой ходит, поспешил объяснить Лирен. Он же ее обижает.
«Пол ею вытирает», сказала бы Лереси. А еще назвала бы ее круглой дурой. Берт согласился бы, если бы все утро не думал о Бьюли и не считал ее лучшим человеком в мире. За то, что назвала его умничкой и солнышком. Рядом с ней Лересипросто старая грымза.
Ну, да, Гилберт снова перевел глаза на ведро.
Жгло желание наконец покончить с работой и побежать к себе в комнату, чтобы еще подумать о Бьюли. Ее лицо перемежалось в мыслях с образом сияющих гладких граней кристаллика сахара. В носу стоял приторный запах. Сахара и ее духов.
Пойдешь сегодня шарить? спросил Лирен. Пацаны задумали снова к Валусу Одилу попробовать.
В последнее время мошкара начала пробираться в погреба жилых домов. Даже не для того, чтобы утащить какую-нибудь безделушку, а просто пощекотать нервы. Это и называлось шарить. Дом Одила стоял заброшенным уже много лет, и двери там заколотили будь здоров. Для мошкары это стало своего рода вызовом и делом принципа, когда они не смогли сломать доски на подвальном люке за домом.
Берту нравилось шарить, но теперь уже не так сильно. Ведь мошкара вчера обзывалась и даже не удосужилась защитить перед Чумой. Все они суки, теперь Гилберт в этом был почти уверен. Так что идея плюнуть на них и остаться дома казалась все заманчивее.
Не хочу, мрачно ответил он, не глядя на Лирена.
Да, плохо вышло, повторил тот и сочувственно кивнул. Но они же не хотели. Это все Чума. Он всех пугает, мне Гаффер сам сказал по секрету.
Его рука дернулась ко рту, будто он испугался того, что проболтался, но успокоился и опустил ее. Берт этого даже не заметил. Он нахмурился и отвел глаза еще дальше.
Да ну их.
С нами Фуфел еще пойдет, продолжал подбивать Лирен. Помнишь его?
Берт ощутил волну мурашек на руках. Фуфел (хотя по-настоящему его звали Аксель, но мошкаре это слово казалось очень смешным) торговал дурью. В основном самокрутками с разными наполнителями, но бывали лунный сахар и скума. До вчерашнего дня Гилберт даже не вникал, что это такое и зачем, но стоило Лирену напомнить про Фуфела, в голове у него все сложилось в единый стройный рядок.
И Фуфел стал казаться даже важнее, чем Бьюли. Совсем капельку.
Гилберт бодро повернулся к Лирену:
Точно пойдет?
Да. Мы утром договаривались. Пойдет он, Гаф и Нивенир.
Самые старшие из мошкары. Они-то смогут сломать доски на люке.
Гилберт вдруг подумал, что будет глупо, если он зажмется дома и не пойдет. Тогда он точно останется в их глазах девканом, нюней и размазней. Джерси называл таких обидушка е*аная. Последнее слово Берт не понимал (хотя ему нравилось, как оно звучало, и потому запомнил), но обидушка заиграла для него новыми красками. Уж ей он точно становиться не хочет. И уж тем более е*аной, что бы это ни значило.
К тому же там будет Фуфел, а значит, наверняка и сахар.
Ладно, пошли, с наигранной неохотой согласился Берт. Когда встречаемся?
На закате. Как обычно, у трактира, Лирен подумал и добавил: Могу за тобой зайти.
Ага.
Тогда пока.
Пока.
Лирен ушел. Гилберт постоял у забора еще немного, думая о Фуфеле и сахаре. Мысли о работе и Бьюли выпорхнули из головы. Глаза бездумно смотрели в угол участка.
Тут-то он и вспомнил, про что забыл спросить у Лирена.
***
Забыл спросить и вечером по дороге к Дубу и патерице. Дело в том, что днем Гилберт прочитал Последователей Серого Лиса, и теперь стал расспрашивать Лирена, правда ли существуют Гильдия Воров и Темное Братство и какие они. Тот тоже мало что знал, поэтому они с Бертом стали придумывать им мрачные убежища. Какие-нибудь огромные черные замки или глухие пещеры с леденящими кровь правилами и законами.
У таверны их ждал только Гаф. Едва увидев Гилберта, он как-то замялся и потупил глаза.
О, пошел все-таки.
Берт молча остановился рядом, будто не заметив его, и обратился к Лирену:
А остальные где?
Лирен пожал плечами и вопросительно посмотрел на Гаффера.
Возле дома уже, сказал тот, глядя на Гилберта. Да ладно, хорош дуться. Как девка, блин.
Берт вспыхнул и в ярости пихнул его в живот.
Ты достал!!!
Ну извини-извини! Гаф слегка отшатнулся и засмеялся. Больше не буду, честно. И за вчерашнее залупу не держи.
Залупа тоже была непонятным, но смешным словом, которое Гилберт невольно кинул в копилку. Если бы он не бесился на Гаффера, то даже бы спросил, что это такое.
Ты просто идиотина, сказал Берт, стараясь звучать как Лереси. А на идиотин не злятся.
Да, да, Гаф беззаботно потрепал его по плечу. Пошли, там без нас, наверное, уже все доски сломали, а я хотел тоже топором помахать.
В переулке за домом Одила было так темно, что они едва разглядели мошкару. Но Берт сразу увидел, что пацанов больше, чем говорил Лирен. Вместо двух стояли трое. И собака, виляющая хвостом. Кто-то из мальчишек присел рядом с ней, стал гладить обеими руками и сюсюкать.
Чем ближе Берт подходил, тем четче слышались в ночи их голоса. И тут у него рухнуло сердце.
С собакой сюсюкал Чума. Гилберт узнал его притворный писк, ведь таким он передразнил его в таверне вчера.
Уфастая бабака? нежничал он. Пуфыфтая бабака?
Нивенир и Фуфел возле него посмеивались, трепля пса по спине и за ушами. Берт испуганно замер, и идущий позади Гаффер наткнулся на него животом.
Да угомонись ты, усмехнулся тот и подтолкнул вперед.
Они подошли к мошкаре, и Чума обернулся. Губы у него растянулись в улыбке, отчего Берт ощутил неприятную резь в животе и поежился.
Здорóво, простецки бросил тот. Ну че, как там с Бьюли?
Никак, промямлил Берт, ища глазами помощи у Фуфела и Нивенира.
Что, не трахнул все-таки?
Знать бы еще, что это значит. Гилберт потупил взгляд в землю.
А я вот трахнул.
Издевается, что ли?
Да не ссы, я ж шучу, рассмеялся Чума и слегка отодвинулся от собаки: На, погладь.
Ее вовут Фиха. Фифка, то биф, прошепелявил Фуфел, как обычно что-то жуя. Она у Февой кобылы куковала.
Берт с трудом удержался от того, чтобы кинуться на него с расспросами про сахар, и недоверчиво посмотрел сперва на Фишку, потом на Чуму. Собака была лохматая и рыжая. Пацанам она доставала до пояса, а Берту почти до груди. Фишка замахала хвостом, разматывая им густые заросли осота, и радостно чихнула.
Гилберт опасливо прошел мимо Чумы, будто тот мог в любой момент схватить за шкирку, как вчера, и протянул к собаке руку. Сразу почувствовал от нее запах мокрой шерсти. Он положил ладонь на огромную теплую голову и осторожно погладил. Фишка преданно смотрела в глаза и поскуливала. Рядом присел Лирен и тоже стал гладить ее по спине и шее.
Ну что, ломаем? Гаф подошел к трем сваленным у люка топорам и поднял один. Он подкинул его на ладони и взмахнул. Лезвие со свистом рассекло воздух.
Поехали, Нивенир взял второй топор, а Чума третий.
Они стали с хрустом расколачивать доски, прибитые к люку. Чума, самый крепкий, замахивался выше всех, и Берт видел, как под рубашкой округлялись его мышцы. Он мельком пощупал свое плечо и горечью ощутил, что рука у него такая же тоненькая, как
Как у Бьюли. Сука.
На душе сразу стало так гадко, что даже влюбленный взгляд Фишки его не трогал. Гилберт вяло ерошил ей макушку, слушая удары топоров и треск ломающихся досок.
Интересно, Рена Бруйант ее видела? размышлял Лирен. Она бы ее, наверное, приютила Хотя куда ей еще одна собака?
Берт промолчал и снова посмотрел на Чуму. Тот иногда опускал топор и проводил рукой по волосам, убирая их назад.
Его-то девканом никто бы не посмел обозвать. Его все боятся. Потому что у него мышцы. Потому что он сам кого хочешь обзовет. И Бьюли его за это любит. Ходит с ним повсюду. И он ее тр
Аксель? окликнул Берт.
Фуфел неподвижно стоял поодаль, засунув руки в карманы и жуя. В темноте он был похож на статую.
М? Фуфел даже не обернулся.
У тебя есть сахар?
Мгм. А тебе вафем?
Ну Надо мне.
Фуфел повернулся к нему. В темноте Берт не смог разглядеть его ехидную улыбку, но уловил ее в голосе.
Подфел фто ли, мелкий?
Нет! Просто еще хочется.
Это и навывается подфел, дурик.
Лирен слушал их, нахмурив брови. Он искоса наблюдал за Бертом и очень боялся рассмотреть в нем признаки торчка, как сказал бы Нивенир.
Так у тебя есть? уперся Гилберт, не сводя глаз с Фуфела. Тот хитро улыбнулся и выплюнул то, что жевал. Берт вдруг вспомнил, что обычно он мусолил во рту листик табака.