Допустим, есть, Аксель подошел к ним и сел на корточки. Курносый, как Гилберт, стриженый ежиком и всегда ухмыляющийся. От него пахло куревом. Но я ж не даю просто так, сам знаешь.
Да знаю, вздохнул Берт, угрюмо трепля Фишку по груди. А дорого будет?
Договоримся.
Не надо, Берт, шепнул Лирен. Правда, не надо, а то станешь, как те пьяницы в таверне.
Да не станет, Фуфел расплылся в ленивой улыбке. Они-то старперы, у которых нихера за душой не осталось, а этому еще жить и жить, он снова посмотрел на Берта: Десятка за кошель. Я кладу туда обычно пять шашек, но тебе подгоню еще одну. Короче, шесть за десятку.
Какие шашки? Сахар, в смысле?
Мгм. Ты же не станешь за раз все закидывать?
Да нет, Берт не совсем понял вопрос, но не хотел показаться дуриком, Вряд ли.
Одной в день тебе хватит до жопы, ты ж малой еще.
Ага, снова наугад согласился Гилберт.
Вот и лады. Завтра днем принесу. Ты будь с деньгами, само собой.
А пораньше можно?
Не-а. У меня поставщик утром.
Ну, ладно.
Фуфел деловито кивнул и оглянулся на остальных, которые уже сломали доски и распахнули дверцу. Теперь они стояли, разминая натруженные руки.
Пасет оттуда пи*дец, сообщил Нивенир, поморщившись. Будто сдох кто-то.
Да крыс там замуровали, наверное, Гаф наклонился над проходом и тоже скривился, зажав нос. Ох, сука!
Берт с горящими от любопытства глазами проследил, что же сделает Чума. Тот просунул голову в люк и выпрямился с искаженным от отвращения лицом.
Е*ать меня в рот!
От сердца отлегло. Значит, можно не притворяться.
Туда целую телегу этих крыс свалили что ли?
Зажги факел, сказал Фуфел, отцепил древко от пояса и подал Гафу.
Тот ушел на мостовую, чтобы подобрать огня от уличной жаровни. Берт и Лирен отошли от Фишки и встали рядом с остальными. Из погреба тянулся горячий воздух и так густо пахло разложением, что в носу засвербело, а горло стиснул приступ тошноты. Гилберт отвернулся и закашлялся.
Во-во! согласно закивал Чума. Ну его нахер, не хочу я лезть в эту вонищу. Закрываем.
Да давай хоть посмотрим, сказал Фуфел. Что воняет-то?
А вдруг там правда труп? забеспокоился Лирен. Или зомби? И что тогда делать?
Если б был зомби, мы бы услышали, усмехнулся Нивенир. Я таких видел, они ворчат вот так.
Он по-старчески закряхтел, высунув язык. При этом нарочно понизил голос, даже жутко стало. Мальчишки доверчиво закивали.
И он бы сразу на нас кинулся, добавил Нивенир. Они такие злые мрази, что ворон считать не станут.
А если дохляк?
А нам-то что? Не мы ж кокнули. Уйдем и все.
Вернулся Гаффер с факелом. Он передал его Чуме и оглянулся, не идет ли патруль.
Давай по-быстрому, а то там стражник скоро пойти должен.
Мошкара сгрудилась над люком. Факел рассеял темноту слабым рыжим светом. И тут все увидели, что дохляк и правда есть.
На земляном полу погреба лежал иссохший труп, даже, скорее, обтянутый кожей скелет. Одежда истончилась и превратилась в лохмотья. А вокругскопище пустых бочек и ящиков, поросших густым мхом. Было душнои и сыро, как в парилке.
Я сейчас блевану, чесслово, сдавленно сказал Нивенир и отвернулся во двор, прижав руку к груди.
Это Валус?! в ужасе отпрянул Берт. От вони слезились глаза. Он впервые видел труп, да еще такой старый.
Да нет, отмахнулся Чума. Валус на ферме с сыновьями сидит. Когда он съехал, мы в дом пробрались, но люка там не нашли. Запрятал, наверное. Он этим погребом лет сто не пользовался, вон как все заросло. И трупешник аж завялился.
Фу, скривился Гилберт. Взгляд никак не мог отлипнуть от лица мумии.
Ему вдруг почудилось, что она вскочит и побежит к ним, скрипя костями и рыча, как показал Нивенир. Сердце застучало в горле, он опасливо отошел от люка и встал за Фишкой, которая все это время равнодушно сидела на траве и наблюдала. Лирен тоже попятился.
Как девка, опять завел Гаф. Чего «фу»?
Ну, согласился Чума. Трупешник как трупешник. Вяленый к пивку.
Мальчишки заржали. Гилберт и Лирен переглянулись, как бы спрашивая друг друга: «чего смешного-то? Это ж жуть!»
Закусон собственного производства, еле дыша от смеха, простонал Фуфел.
А чего он его на веревку через весь погреб не повесил? Гаф привалился к стене и закрыл лицо руками, хохоча в ладони.
Перестаньте! взмолился Берт.
О, а давайте ему привезем? продолжал Нивенир. Скажем: «закуску подогнали, с тебя горилка». Хорошо ж посидим!
Они хохотали, пока Берт и Лирен недоуменно переводили между ними взгляды. Фишка, похоже, тоже оценила запах дохлятины, подошла к люку и просунула в погреб любопытную морду.
Не надо, подруга! Чума отодвинул ее, все еще смеясь.
Интересно, подумал Берт, Бьюли таскается за ним еще и потому, что он шутит про такие гадости? И ей смешно?
Он снова подошел к погребу мимо гогочущей мошкары и заглянул внутрь.
Ну, да, мумия страшная. Облезлая, коричневая, с выступами костей. Челюсть покосилась и валяется на земле. Но она и правда похожа на какую-нибудь вяленую рыбу. Только большую и более вонючую.
Он попытался улыбнуться от этой мысли, но улыбка налезла сама, вторя смеху мальчишек. Нивенир хохотал заразнее всех, будто конь издыхал, и Гилберт невольно захихикал.
А кто это, если не Валус? Лирен оставался серьезным и смотрел на всех с укором. Наверное, от отца научился.
Поди разбери! ответил Чума и вытянул руку с факелом подальше, чтобы лучше осветить труп. Там особо и не поймешь. Но похоже на мадаму. У нее юбка была, видите, длинная тряпка на ногах? И тонковата для мужика.
А у Валуса разве была жена? спросил Фуфел.
Все разом на него посмотрели и умолкли. Через тишину вдалеке вдруг различилось тяжелое бряцание сапог по брусчатке. Чума быстро засыпал факел землей и закрыл люк. Мошкара затаилась, присев у стены.
Шаги приближались к их кварталу.
Будем говорить? шепнул Берт.
По кой хер? Нивенир тяжело дышал, прижимаясь к его плечу.
Ну, кивнул Чума. Зачем палить? Может, это и не жена, а просто шлюху какую-то давно пришил, в погреб сунул и забыл. Он колдырил знатно, так что мог. Старый к тому же.
Это же убийство, возмутился Лирен. О таком и надо страже говорить!
Да забей. Кому не плевать?
Лирен с Гилбертом снова переглянулись. Шаги патрульного звучали уже напротив дома. Свет его факела залил улицу светом. Мошкара затихла. Даже Фишка сообразила послушно лечь на траву.
Шаги замерли. У Берта кровь застучала в висках.
Мучительная тишина длилась, кажется, целую вечность. Но потом ее разрезал знакомый голос.
Выходите-ка вы, ребята.
Сердце сжалось в комок. Гилберт вспомнил, что у отца сегодня смена.
Сука, выдохнул он. Это папа.
Приплыли, бл*дь, подытожил Чума и шепнул: Уползайте, малые, а мы отмазать попробуем.
Мошкара поднялась, и у каждого на лице была написана безысходность, усталая и небрежная. Лирен с Бертом тихонько пошли за соседнюю стену.
Парни вышли из-за дома в круг света от факела и скрылись за углом. Гилберт услышал папин голос:
Чем занимаетесь?
Просто сидим кудахчем, ответил Чума без нотки волнения.
Почему от вас пахнет мертвечиной?
Да мы с псиной обжимались, а она походу в дохлятине извалялась, сказал Нивенир и окликнул: Фишка! На-на-на!
Берт услышал, как она всполошилась и побежала к ним.
Вот как, недоверчиво проговорил папа.
Потом все утихло, только Фишка довольно поскуливала. Берт и Лирен стояли за углом и выглядывали на улицу с другой стороны. Был виден только край отцовской клейморы, которую он вешал на спину.
Вдруг она исчезла, когда папа двинулся на задний двор мимо мошкары.
Что такое? заволновался Гаффер.
Но папа не ответил. Их шаги переместились за дом. Тогда Гилберт с Лиреном выскользнули на дорогу и юркнули за соседний дом, а оттуда побежали в сторону Часовни. Вслед доносились голоса мошкары:
Да это не мы ломали! Зачем оно нам надо?
Так уже было, когда мы пришли!
Они вскочили на крыльцо дома Лирена и пригнулись за оградой, притулившись друг к другу и наблюдая за улицей. Дом Одила был далеко, так что свет факела казался маленькой точкой среди темноты.
Больше никогда не пойду шарить, шепнул Лирен, тяжело дыша. Я этих дохляков и так в крипте Часовни навидался.
Это же первый раз так, ответил Гилберт.
Все равно не пойду, хватит. Я уснуть не смогу.
Берт сразу вспомнил, что вчера тоже долго не засыпал из-за мыслей о Бьюли. Ее дом был совсем рядом, через два других.
Щеки залила краска. Сердце, почти утихшее после бега, снова затрепыхалось. В Гилберте вдруг поднялась волна смелости, и он подумал, как будет здорово, если он придет к ней посреди ночи и
Что-то обязательно сделает. Берт не представлял, что, но очень хотел.
Вдруг они с Лиреном увидели, как мошкара вышла из-за дома, а отецза ними. Они побрели вверх по улице в сторону трактира. Парни шли, беспокойно оглядываясь на папу, только Чума казался невозмутимым.
Куда они? спросил Гилберт.
Может, в замок? голос Лирена дрогнул. Вдруг он труп нашел? И их будут допрашивать?
Зачем их, если не мы виноваты? Это же Валус
Им надо всякие бумажки писать. Потом и до Валуса дойдут. Но, может, их и не в замок ведут, а домой прогоняют?
Дома только у Чумы и Гафа есть, напомнил Берт. А Фуфел и Нивенир в таверне живут.
Да, просто так говорят.
Они проводили мошкару и отца взглядами. Выпрямились, когда свет его факела исчез за Часовней. Улицу снова заполнила тишина.
Страшно как-то, шепнул Лирен.
Почему?
А вдруг их в тюрьму посадят, за то, что доски ломали?
Тут и Гилберту стало страшно. Ведь если Фуфела и правда кинут за решетку, то не видать ему сахара, как своих ушей. Ни завтра, ни послезавтра, никогда.
Но ведь тогда посадят и Чуму, а значит, Бьюли не с кем будет ходить. А значит
Берт впервые ощутил и радость, и ужас одновременно. Он посмотрел на дом Бьюли, примостившийся через два чужих крыльца, и уже приготовился рвануть к нему, как вдруг Лирен сказал:
От нас ведь тоже мертвечиной пахнет! он приставил локоть к носу, вдохнул с рукава и помотал головой: Надеюсь, смогу пробраться в уборную мимо мамы.
Берт тоже понюхал воротник куртки, задрав его пальцами к лицу, и глаза у него округлились. Ведь папина смена заканчивается ночью! Таскотня с мошкарой по замку (если они и правда пошли в замок) его, может, и задержит, но вряд ли надолго. А чтобы нагреть достаточно воды для ванной, нужна целая уйма времени.
Вот сука! он быстро хлопнул Лирена по плечу и спрыгнул с крыльца. У меня он тоже скоро придет! Давай, пока.
Пока!
Лирен стал судорожно возить ключом в замке, а Гилберт побежал за Часовню, чтобы срезать путь до дома в обход. За спиной он слышал сначала скрежет замочной скважины, а потом скрип створок. Оглянулся и увидел, как Лирена проглотила темнота коридора и захлопнулась дверь.
Он побежал быстрее, пересекая заросший пустырь за Часовней. В траве трещали сверчки. Берт продирался сквозь пырей и лебеду, тускло бледнеющую в темноте. Надеялся, что запах травы собьет дохляцкий душок. Жесткие стебли хлестали его по ногам и рукам, в лицо то и дело влетали ночные мушки.
Когда Гилберт добрался до дома, его снова ошпарила мысль, что у Лирена он так и не спросил про кое-что, скребущееся в душе. Не так сильно, как Бьюли и судьба Фуфела с сахаром, но тоже назойливое.
Он вытащил из кармана ключ и мельком обернулся на улицу, боясь увидеть идущего издалека отца. Но было пусто и тихо.
Внутри Берт стал впопыхах набирать холодную воду в бадью (к счастью, утром он натаскал порядочно ведер). Решил, что растапливать очаг и греть ее времени нет. Он скреб себя мылом и мочалкой, стуча зубами и прислушиваясь к улице. В любую секунду на крыльцо могли подняться лязгающие папины шаги. Отмываться горячей водой было бы в разы легче, поэтому Берту пришлось просидеть в ванной гораздо дольше. Пена тяжело смывалась с покрытой мурашками кожи, и пальцы задрожали от испуга. Гилберт уже представлял, как отец открывает дверь и застает его в уборной, насквозь пропахшего дохлятинойкак его друзья, которую он лихорадочно пытался смыть. И тогда пиши пропало.
Он немного успокоился, когда все же смог оттереть пену, но теперь надо было выливать воду в канализационную решетку на улице. Берт наспех напялил ночную рубашку, чтобы не околеть, стал быстро зачерпывать мыльную воду из ванной и вытаскивать тяжеленное ведро на улицу. Несколько таких забегов, и он едва стоял на ногах от усталости. Мышцы горели, но хотя бы стало теплее. Следов преступления нет. Все чисто.
С бешено колотящимся сердцем и на негнущихся ногах Гилберт поднялся по лестнице на второй этаж и еле доплелся до своей комнаты в конце коридора.
Закрыл дверь, выдвинул засов и рухнул в незастеленную с утра кровать. Он лежал с закрытыми глазами щекой на подушке и слушал, как стучит в ушах.
Во сне ему показалось, что папа вдалеке спрашивает: и как это понимать?
Растешь
Утром он проснулся от щебета за окном и ярких летних лучей, жгущих щеку. Он разлепил тяжелые веки и поднялся. В голове гудело. Нос заложило. Дышать было горячо, горло будто загорелось. Лицо тоже пылало. Берт приложил руку к носу и попытался себя понюхать. Но ничего не учуял.
У папы сегодня отгул, вспоминал он, вяло одеваясь. Внизу слышались шаги и бренчание посуды. Берт с осторожностью вышел из комнаты и перегнулся через перила лестницы, стараясь зацепить папу взглядом. Оценить обстановку. Так сказал бы Фуфел.
Гилберт его не увидел, но отчетливо слышал, как он возится на кухне, что-то затачивая, и сипло дышит. Берт знал, что папа наверняка уловил скрип открывшейся двери, и то, что он сразу не побежал разбираться, уже хорошо. Но знал и про затишье перед бурей. Вычитал где-то, хоть не особо понял. Но теперь смутно его ощутил.
Он спустился и пошел в кухню. В животе больно заурчало, едва в нос проник запах выпечки (почему-то слабый), и только тогда Гилберт вспомнил, что крошки во рту не держал со вчерашнего дня.
Кухню заливал горячий солнечный свет. Из окон тянулись косые лучи, а внутри плавали сверкающие пылинки. Посередине стоял продолговатый стол, и свет ложился на него яркими пятачками. Берт с удивлением увидел за ним Лереси (вечно ее никогда не слышно). Она отщипывала желтоватое тесто из кадушки, лепила из него мячики, обмакивала верхушкой в блюдце с кучкой молотых семечек и клала на шкворчащий поднос над печью. Папа точил ножи.
Они оба обернулись, когда Берт появился из-за угла и сел за стол с другого края от Лереси. Рядом стояла корзинка с готовыми булочками, кувшинчик молока и три кружки. Берт жадно схватил одну булкутеплую и мягкую, и вцепился зубами. Вкуса он почти не ощущал. Будто держал во рту горячую глину.
Явилсяне запылился, сказала Лереси, хитро покосившись на него. Выглядела она не ахти: как-то осунулась и обрюзгла. Под раскосыми глазами залегли круги, волосы небрежно зачесаны на эльфийский манер, кожа подобвисла.
Наверное, у себя дома собачится и не спит целыми днями. С чего она вдруг пришла?
Угу, прошамкал Берт с набитым ртом. А фофему фы вдефь?
Прожуй сперва.
Он кивнул и потянулся к кувшинчику, чтобы налить в кружку молока. Папа задумчиво посмотрел на его и отвернулся, продолжив точить.
Ты возле ванной кое-что вчера оставил.
У Берта дрогнула рука, и струйка молока выплеснулась на стол. Он спешно поставил кувшин и вытер лужицу краешком полотенца, подложенного под миску с булочками.
Фто?
Одежду. Я уже положил ее замачиваться.
Папа обернулся, отложив точильный камень и нож. Берт смотрел на него, не моргая.
Почему она пахла дохлятиной так же, как твои друзья, которых я поймал ночью за домом Одила?
Лереси настороженно обвела их взглядом, снимая противень с печи и сваливая готовые булки в миску.
Не внаю, промямлил Гилберт и отпил молока. Тоже никакого вкуса.
Ты с ними был?
Неф.
Зачем ты врешь?
Я не вву. Я пофто
Он медленно проглотил, судорожно думая, и добавил первое, что пришло в голову:
Я собаку гладил. Другую, не Фишку.
Берт услышал, что голос как-то осип, и заметил, что лицо Лереси сморщилось. Она отвращенно высунула язык, мотнула головой и продолжила лепить.
Если ты с ними не был, откуда знаешь про Фишку? устало спрашивал отец.
Ну Просто видел, как она с ними уходила. А эта другая была.