Я бы в Морровинд уехала, вздохнула Бьюли. Или в Хай Рок. Там, наверное, дела получше. Там ведь помнят Барри.
Она посмотрела на Берта с заговорщической улыбкой. Барритак звал Барензию ее идиотина-любовник Строу. Гилберт восхищенно раскрыл рот.
Значит, она все-таки прочитала про королеву.
Берту вдруг показалось, что сама Бьюли могла быть Барензией, а ЧумаСтроу. Сердце гулко застучало, к лицу прилила кровь.
Он улыбнулся и опустил глаза.
Барри? игриво переспросил Чума, взял ее за подбородок и повернул к себе. Что за Барри? У тебя кто-то кроме меня есть?
Нет, она смотрела на него влюбленными глазами, как смотрела бы Фишка. Из книги просто.
А мне что-то не верится, Чума заигрывающе понизил голос и приблизился к ее лицу. Их носы чуть не касались. Мошкара завороженно наблюдала. Давай, признавайся. У тебя кто-то есть?
Нет, Чамбер.
И кто я тогда?
Мой единственный.
Он впился в ее губы, прикусил нижнюю и чуть оттянул зубами. У Берта отвисла челюсть. Он понял, чего так сильно хотел с того вечера в «Дубе». Ее губ.
Чума еще раз поцеловал Бьюли, а потом легонько шлепнул ее по щеке.
Не забывай, поняла?
Да.
Он отслонился от нее и присосался к бутылке эля. Мошкара возбужденно выдохнула, а Лирен с растерянностью посмотрел на Берта.
Барриэто правда из книжки, посмеивался Джерси. Не помню, из какой.
Отвали, беззлобно кинул Чума, не отлипая от бутылки.
Подлинная Барензия, улыбнулась Бьюли. Почитай, она правда интересная.
Я тебе потом устрою интересное, Чума оскалился и снова прильнул к ее губам.
Мошкара засмеялась, а Берт потупил глаза. Украдкой он все же наблюдал, ощущая внутри колючую волну жара. Странную, но приятную.
Вот, как ей нравится. Она прямо не отстает от Чумы, даже если он ее обижает.
Гилберт глянул на Лирена и встретился с ним глазами. Между ними будто металась одна мысль: нельзя нам тут сидеть.
Слышишь, девкан? Джерси решил разрядиться. Уже заторчал?
Чего?
К сахару привык уже?
Фуфел перевел на Берта извиняющийся взгляд.
Нет, не заторчал. Одна
Шашка, подсказал Фуфел.
Одна шашка в день, и все.
Это пока ты мелкий, деловито сказал Джерси. Потом будешь закидываться во всю.
Не буду, нахмурился Берт. Перестань обзываться.
А что, ты не мелкий?
Не твое дело, понял?
Да ты уже взрослый у нас, усмехнулся Чума. Берт сразу сник. В Дубе ты не такой борзый был.
Ну и что?
А ничего, голос Чумы звучал уже заинтересованно. Растешь.
Бьюли с нежностью посмотрела на Берта и протянула к нему руку мимо Фуфела. Берт ощутил ее сладко пахнущую ладонь у себя на плече.
Конечно, растет, сказала она. Вы ведь тоже росли.
И Барри росла, улыбнулся ей Гилберт.
Да, и Барри.
Ближе к вечеру мошкара решила пойти пострелять зайцев в лесу. У Фуфела было только два арбалета, для себя и для Джерси, а Чума сгонял домой за луком. Лирен и Берт согласились просто посмотреть, а Бьюли сказала:
Ой, я не пойду, это жуть какая-то. Там скоро стемнеет.
Мошкара стояла у городских ворот и готовилась выходить. Чума подошел к ней и мягко взял за шею.
Боишься, да?
Да, она виновато улыбнулась, глядя на него, как заколдованная. Может, ты мне ключик дашь, и я у тебя дома подожду?
Разбежалась. У себя дома жди, я сам приду.
Ладно.
Чума снова шлепнул ее по щеке и отошел к остальным. Берт смотрел, как Бьюли не моргая смотрит ему вслед.
Дура набитая, сказал в голове голос Лереси. Гилберт заглушил его и осторожно шагнул к Бьюли.
Хочешь, я тоже с ними не пойду?
Она опустила на него умиленный взгляд. Лирен, стоящий между мальчишками, испуганно оглянулся.
Нет, иди, конечно, Бьюли погладила его по плечу. Ты же сам хотел.
А теперь не хочу.
Мошкара усмехнулась и зашепталась, а Лирен так и смотрел на него с тревогой.
Ну, как знаешь.
Остаешься, мелкий? Фуфел поправил колчан с болтами на поясе.
Да.
Мгм. Погнали тогда.
Парни ушли. Лирен остался и переводил взгляд с Бьюли на Берта и обратно.
А ты чего не пошел? спросил тот.
Да как-то не хочется одному со взрослыми. И так долго гуляем. Я лучше домой пойду, меня мама ждет.
Гилберт вдруг понял, что не хочет, чтобы он уходил. Он и Бьюлирядом с ними было хорошо. Под этим рыжеющим закатным солнцем на теплой летней улице. Вместе.
Пойдемте в таверну, Бьюли словно услышала его мысль. Я хочу сидра купить.
Берт с Лиреном переглянулись. И молча сказали друг другу: а пойдем.
В Дубе и патерице Бьюли взяла себе грушевый сидр и спросила, хотят ли мальчики себе чего-нибудь, но Таласма-трактирщица сразу заявила:
Не собираюсь я спаивать детей!
Берт уже открыл было рот, чтобы сказать, что ему уже шесть с половиной и потому никакой он не ребенок, как Бьюли его опередила:
Тогда я еще возьму для себя. Что мне взять, мальчики?
Мальчики сказали взять сладкий ягодный сидр.
Берт впервые как следует попробовал алкоголь. До этого ему давали только немножко лакать из недопитых стаканов, которые оставляли гости, и пойло это было паршивым. Кислым и ядреным. А этот сидр вкусный, с пузырьками.
Они сидели в зале, глядя через окно на огненно-рыжее небо, и болтали. Лирен рассказывал про морровиндский Трибунал. Берт удивился, узнав, что там состояла Альмалексия и что Барензия была с ними на короткой ноге. Вокруг гоготал народ и стучали кружки.
Когда начало темнеть, Лирен засобирался домой, сказав, что его там и правда ждут. Как только он ушел, Берт тихо спросил у Бьюли:
А почему ты любишь Чуму?
Он хороший, так же тихо ответила она, водя пальцем по оконному стеклу.
Берт молча разглядывал ее лицо сбоку. У нее такие же серые глаза, вдруг подумал он, как были у мамы. Папа говорил, у нее серые глаза и темно-русые волосы, как у Берта.
Не знаю, добавила она еще тише. Просто не знаю. Так получается.
Он не хороший. Он же тебя обижает.
Нет, все в порядке.
Гилберт отвел глаза в окно. Может, она за это и любит? За то, что обижает? За то, что вот так кусает ей губы и шлепает по щеке? За то, что говорит, как «устроит интересное? За то, что делает интересное?
По телу пробежали жгучие мурашки. Из-за сидра в голове пустовало.
Бьюли?
Она повернулась.
Что?
Сам себя не помня, Берт резко наклонился и прижался к ее губам.
Горячим и мягким. Как те булочки, которые печет Лереси.
Он ощущал носом ее гладкую кожу. Сладкий запах духов. Ее рот еще хранил вкус грушевого сидра. Берт потерялся во всем этом и не хотел освобождаться, но Бьюли отодвинулась первая.
Ты чего? ласково улыбнулась она и погладила его по щеке.
Не знаю
Ему захотелось рухнуть под землю. Ноги окаменели. Он неподвижно смотрел ей в лицо и не представлял, как теперь быть.
Ничего, сказала Бьюли и положила его голову себе на плечо. Глаза Берта невольно опустились ей на грудь. Не бойся, ты растешь.
Я хочу еще, Гилберт не верил собственным ушам и голосу. Можно еще?
Бьюли вздохнула. Ее грудь высоко взмыла и опустилась.
Ладно, только не так быстро, хорошо? Поаккуратней, я тебе помогу.
Ага.
Он поднял голову с плеча, бережно приблизился к ее лицу и коснулся губ. Бьюли взяла его руки и положила себе на щеки. Она стала медленно двигать губами, будто обнимая ими. Было очень, очень приятно делать так же, чувствуя ее горячее дыхание, пахнущее сидром.
Тук-тук-тук!
Оба вздрогнули, словно по телу пустили электрический ток, и посмотрели в окно.
С улицы на них смотрели Фуфел и Чума. Тот стучал по стеклу и улыбался.
***
Боги, Бьюли смотрела на них, широко распахнув глаза. Берт слышал, как ее сердце бешено колотится в груди.
Сам он вдруг ощутил, как внутренности обледенели и рухнули куда-то вниз. В горле что-то дрожало.
Чума переводил с одного на другую пугающе довольный взгляд, а Фуфел за его спиной посмеивался в ладонь.
Боги, Боги, застонала Бьюли, когда Чума пальцем поманил их на улицу, не переставая улыбаться. Боги Боги
Она суетливо поднялась и пошла наружу. Едва ноги переставляла. Чума проводил ее взглядом, а потом вернул глаза на Берта и снова поманил.
Но тот примерз к полу. Колени дрожали. В пустой разгоряченной голове встала простая, спокойная мысль: он меня убьет.
Все сейчас закончится. Он просто меня убьет.
Берт увидел, как Бьюли появилась за окном и бросилась к Чуме, в мольбе вытянув руки. Но едва она приблизилась, он размахнулся и ударил ее по лицу. Даже изнутри Берт услышал звонкий, мясистый шлепок. Бьюли отшатнулась и чуть не грохнулась навзничь, но Фуфел успел ее подхватить. На щеке у нее вспыхнуло красное пятно, и из горла сразу потянулся жалобный вой.
Берт глухо вскрикнул и побежал на улицу.
Не бей!
Но Чума уже схватил ее за плечо, точно соломенное чучело, и снова замахнулся. Фуфел перехватил его руку и пытался опустить.
Легче, легче! Хорош, Чам!
Чамбер, всхлипывала Бьюли, держась за щеку.
Чума отпихнул Фуфела ногой, перехватил Бьюли за волосы и врезал ладонью снова, расплющив ей нижнюю губу о зубы. По подбородку Бьюли заструилась кровь. Она зарыдала, зажав рот ладонью, а другой рукой беспомощно схватилась за грудки его рубашки.
Не надо! закричал Берт, кинувшись оттягивать его за рукав и закрывать собой Бьюли. Живот стискивал спазм.
Прохожие с опаской оборачивались и ускоряли шаг. Для них это была очередная семейная разборка, в которую если полезешь, получишь пару ласковых.
Боги, стражу бы что ли позвали, говорили они друг другу. Но никто не звал, думая, что позовут другие.
Я тебе устрою не надо! Чума швырнул Бьюли на мостовую и вцепился в воротник Гилберта. Он повалил его на брусчатку и пригвоздил, больно вдавив в камни затылком.
Фуфел бросился утешать рыдающую Бьюли и поднимать ее на ноги.
Оставь ты его! кинул он Чуме. Он же мелкий!
Вот пусть вырастает! с его губ не сходила спокойная, сосредоточенная улыбка, когда он приподнял Берта и грохнул о мостовую. Лопатки и затылок прострелила боль. Берт вскрикнул.
Не вей ефо, Бьюли едва шевелила разбитыми губами. Всю нижнюю часть лица ей заливала кровь. Мы пофто бавовавифь!
Баловались они, е*ать! усмехался Чума, молотя Гилберта о брусчатку. Тот вскрикивал при каждом ударе. В голове уже звенело, перед глазами мелькали красные точки. Чума схватил его за горло и низко наклонился к лицу, пахнув кислой вонью изо рта. Берт смотрел на него слезящимися глазами и мелко-мелко дышал. Я же не из ревности, понимаешь? Я же не дурак ее к тебе ревновать. Просто раз она к тебе прилипла, то с другими пойдеттолько отвернись. Так что ничего личного, девкан.
Он выпрямился и взмазал по щеке крепкой ладонью. Голова Берта мотнулась набок, в глазах вспыхнули ослепительные белые шутихи.
Ты че?! Фуфел подскочил к Чуме со спины, схватил под руки и рывком оттащил. Кинул его на брусчатку и взял Гилберта за плечи: Ты живой хоть, мелкий?
Берт всхлипывал и еле держал глаза открытыми. Голова вдруг стала такой тяжелой, словно ее залили свинцом. На щеке пылал красный след ладони.
Фуфел сгреб его в охапку, прижал к себе и оглянулся на Чуму. Тот пошел к стенающей Бьюли. Она попятилась, сидя на мостовой, и заблеяла:
Фамвер, повавуфта
О, ты меня еще бу-у-у-удешь умолять, с колючей лаской улыбался он, подходя ближе.
Угомонись, Чам! окликнул Фуфел.
Я тебе еще устрою, Чума схватил Бьюли за волосы и грубо поднял на ноги. Она взвизгнула и прижалась к нему.
Б-ли, лепетал Гилберт, обессиленно пытаясь выбраться из рук Акселя.
Куда? оттаскивал его Фуфел. Еще хочешь?
Чума так и поволок Бьюли по улице, держа ее за волосы на макушке. Остальные свесились и закрывали ей лицо. Она еле успевала переставлять ноги и всхлипывала, все бормоча:
Фамвер, повавуфта Фамвер
Народ боязливо расступался перед ними, шепчась, что неплохо бы позвать стражу.
Никто не звал.
Гилберт смотрел им вслед, прерывисто дыша в плечо Фуфела. Голова трещала от боли, будто готовая лопнуть, как спелая тыква, брошенная из окна. Глаза заплыли от слез.
Ты зачем к ней полез, дурик? шептал Аксель, осторожно поднимая его на ноги.
Н-н Н-не знаю
Не знает он Пошли, домой тебя отведу.
Они медленно побрели в другую сторону от той, куда Чума утащил Бьюли. Гилберт без конца оборачивался, и каждый раз едва не спотыкался. Аксель ловил его и поддерживал под обе руки. Люди косились на них и обходили за несколько шагов.
Вляпался ты, конечно, по уши, бормотал он. Это хорошо, что Чума тебе черепушку не расшиб, а так бы все.
Почему она с ним ходит? чуть не плакал Берт и от боли во всем теле, и от обиды. Он же ее не любит! Он ее бьет! Ну почему?
Е*аная штука эта любовь. Поймешь, как вырастешь.
***
Когда они дошли до дома Берта, была уже ночь. В окне горел свет. Фуфел аккуратно помог Берту подняться на крыльцо и постучал в дверь.
Папа не разрешал с тобой гулять, всхлипнул Гилберт и стал торопливо вытирать глаза.
У тебя вон светило какое на щеке, ему вообще не до меня будет.
Из глубины коридора они услышали тяжелые шаги отца.
А вообще да, мне оно зачем? Аксель отпустил Берта и побежал с лестницы. Целее буду. Давай, мелкий!
Едва он успел шмыгнуть в кусты, папа открыл дверь и замер в проеме.
Сын пришел среди ночи, зареванный, с синяком на щеке.
Папины глаза округлились.
Кнопка? он втащил Берта в дом. Что случилось?
Гилберт стоял на половике в прихожей и дрожал. Из гостиной сюда слабо проникал свет от камина и окрашивал его лицо в болезненный желтый свет. Синяк при этом становился черным, как сухая клякса.
Берт, не молчи, папа сел напротив на корточки и взял за плечи. Тебя кто-то побил?
Но Гилберт молчал и смотрел в гостиную ошалевшими глазами. В голове гудела боль. Затылок и спину саднило. Папа повел Берта в комнату и усадил на кушетку.
Говори, прошу тебя, папа сел рядом и повернул лицо Берта на себя. Кто тебя ударил?
«Чума бы не позволил никому себя бить. Он сам побил. И Бьюли, и меня, и кого угодно побьет. Потому она Чуму и любит».
Никто, едва слышно ответил Гилберт, глядя на отца.
Не ври. Пожалуйста, скажи, кто тебя побил?
Никто.
Отец вздохнул и сжал челюсти. Уголок верхней губы у него дернулся, словно кто-то потянул ее ниточкой к носу.
Это кто-то из твоей компании? Из мошкары?
Нет.
Это Аксель?
Нет.
Чамбер?
Берт сглотнул.
Нет.
Тогда кто?
Никто.
Папа стиснул его плечи и спросил сдавленным голосом:
Тогда откуда у тебя синяк? Почему ты тогда плакал?
Я упал. На улице. Я
Он прерывисто вздохнул и закрыл глаза. Вдруг почувствовал себя жутко уставшим. Осознание всего произошедшего придавило каменной плитой. Ему захотелось только доползти до комнаты, накрыться одеялом с головой и уснуть до конца жизни. Или
Или взять вторую шашку лунного сахара. Одну он рассосал днем перед тем, как пойти с мошкарой в Кобылу.
Что? папа смотрел ему в глаза с такой горечью, какую Берт еще у него не видел. Папа весь за эту минуту изменился и сидел перед ним совершенно другим человеком. Очень одиноким, расстроенным. Даже его мягкий бас теперь звучал как-то ржаво.
Я споткнулся, слабо сказал Гилберт. Можно я пойду спать?
Отец помолчал, глядя то ему в глаза, то на синяк на щеке. Большие пальцы погладили плечи.
Ты не хочешь говорить, да?
Берт опустил голову. Он хотел только сахара и забыть все, кроме поцелуя с Бьюли. Папа снова замолчал. Весь дом замолчал. Берт дышал запахом хмеля и спирта от папы и смотрел себе на руки, а тотна его опущенную голову.
Иди, наконец шепнул отец и отпустил плечи. Помочь тебе умыться?
Нет.
Когда Берт ополоснулся, папа покрыл его синяк какой-то горько пахнущей жгучей мазью. Затем Гилберт поднялся к себе, сразу подбежал к кровати, упал перед ней на колени и просунул руку под матрас. Пошарил в поисках кошелька с сахаром. Пальцы не наткнулись на него в том месте, где Гилберт его запрятал.
Из горла вырвался отчаянный писк. Внутренности скрутило. Берт вскочил и из последних сил поднял тяжелый край матраса. Одеяло и подушка повалились на пол. На деревянных перекладинах кровати было пусто.
Берт застыл, держа матрас трясущимися руками. Потом уронил его и только тогда увидел, что белье на постели новое.