Тогда это и случилось.
Камень лег Эми на грудь. Ее пригвоздило к ложу немыслимой тяжестью.
О, мама! Ты купила мне розы! сказала Джина.
Да, но они не растут в тропиках. Пусть лежат в сумке, а дома мы поставим их в вазу.
Букет красных роз с шипами, который мать внезапно подарила на день рожденья своей девочке, убрали в сумку. Ни о чем не подозревая, Джина поставила ее на крышку солярия и заперла подругу внутри.
Эми никогда не верила тому, что другие вампиры говорили о розах. Это казалось сказкой. Цветы были слишком прекрасны, чтобы пленить нежить.
Но факт оставался фактом: она в ловушке. Заперта в солярии.
Из своей клетки Эми слушала, как Джина и другие девочки притворяются, что плавают в море и греются на солнце. Они плескались и бегали по лагуне в бикини. А Эми всю вечеринку пролежала в похожем на гроб солярии, в соседней комнате, не в силах закричать, двинуться и позвать на помощь, прислушиваясь к веселью, которое пропустила.
Это была смерть, но она оставалась в сознании.
Джина пыталась веселиться, как могла. Но, если честно, была зла на Эми, что та не явилась на ее день рожденья. Она поклялась никогда не говорить с ней вновь.
Прошли часы, прежде чем комната опустела. Букет роз забрали, поэтому у Эми хватило сил поднять крышку и восстать из временной могилы.
Прежде она никогда не думала, что ей, вампиру, можно причинить вред. Что, несмотря на бессмертие, она уязвима. Что по сути она чудовище, и ее нужно остановить. Это было похоже на внезапное пробуждение. Теперь Эми знала, лучше быть мертвой, чем притворяться живой в вампирском аду.
После инцидента в солярии она неделю не ходила в школу боялась, что общение с людьми поставит ее жизнь под угрозу. Время, проведенное во тьме, повредило ей.
Однажды вечером она увидела Джину в кофейне. Подруга ела суп.
Эми скучала по ней. Они так и не созвонились: Эми чтобы извиниться, Джина чтобы спросить, где та была. Не то, чтобы Эми не могла сказать правду, но ее терзала обида. Она забыла, насколько может быть больно.
Эми постучала по витрине и помахала подруге. Джина подняла глаза и поманила ее. Так Эми впервые в жизни оказалась в кофейне. В конце концов, ее ведь впустили. Это было крутое местечко, повсюду висели рождественские гирлянды. В зале, заставленном креслами и диванами, тусовались модники с разноцветными волосами, татуировками и пирсингом, с видом знатоков потягивая эспрессо и зеленый чай.
Эми устроилась напротив Джины. Та молчала, вертя в пальцах большую ложку. В черном платье она казалась худой как скелет, особенно среди огромных, горчичного цвета подушек, сваленных в кресле.
Я правда хотела прийти, сказала Эми.
Я думала, мы друзья, сказала Джина.
Эми замерла. Вспомнила прошлое. Вечеринки в Рю Плейленд, прогулки по Кони-Айленду. Вспомнила девичники. Вспомнила, как они с девчонками делали друг другу прически и макияж и вновь и вновь ставили одни и те же пластинки. Вспомнила бесконечное чтение модных журналов, походы в кино, флирт с парнями на баскетбольной площадке. Свою подругу Стефани, и то, как не могла дождаться рассвета, чтобы рассказать ей какую-нибудь тайну. Вспомнила, как писала ей каждый день во время летних каникул, как они брались за руки, задувая шестнадцать свечей на дне рождении каждой.
Эми поняла: такой будет Джина. Подруга-человек.
Мы друзья, сказала она. Лучшие.
Да ладно, ответила Джина. Лучшая подруга пришла бы на мой праздник.
Я правда пыталась, сказала Эми.
Как объяснить, что она была там, прислушивалась к их веселью, обезумев от ужаса, запечатанная в солярии букетом роз?
Эми молчала. Просто смотрела на Джину.
У меня мало времени, чтобы тратить его на неудачников, заявила Джина.
Знаю, ответила Эми.
Настал момент истины. Они смотрели друг другу в глаза, в души. На секунду им показалось, что их самые темные тайны так и останутся невысказанными, но этот миг прошел.
Я умираю, призналась Джина.
Я мертва, призналась Эми.
Обеим стало легче, когда самое страшное вышло наружу.
С тех пор они никогда не лгали друг другу и ничего не скрывали.
Укол каждое утро, еще один вечером. Первый выводить токсины, второй активизировать красные кровяные тельца.
Маленькие вкуснее всего: дети, младенцы. Я пытаюсь убивать тех, кто уже пожил, но не всегда могу противостоять очарованию юности.
Я целовалась с парнем, но никогда не трогала его там.
В школе меня прозвали королевой минета. Я была настоящей шлюхой.
Мне больше жаль моих родителей, чем себя.
Мне тоже. Они решили, я убежала из дома. Состарились, веря, что я их ненавижу.
Знаешь, чего я хочу? спросила Джина.
Чего?
Забудь. Это глупость.
Не думаю. Скажи мне, потребовала Эми.
Жить.
Правда, забавно, что я больше всего на свете хочу умереть?
Они не смеялись.
Забавно не было.
В середине их последнего года в вечерней школе, стало ясно, что Джина угасает. Она сделалась еще тоньше, чем прежде. Ее кожа просвечивала. Она пропустила много занятий, и учительница объяснила Эми, что Джина не сможет закончить семестр. Эми так и не сказала ей об этом просто приносила задания на дом, как ни в чем не бывало. Словно Джина еще могла под ее руководством догнать класс, приложив немного усилий. Эми учила бы Джину всему, что знала сама, но та не могла сконцентрироваться и отключалась после пятнадцати минут разговора.
Иногда, проснувшись, она смотрела на Эми, будто хотела ее о чем-то спросить, но не знала как. Джина шевелила губами, почти выговаривая слова, но останавливалась, морщила нос и улыбалась, будто они были чушью.
Эми не могла видеть, как ее подруга страдает.
Я могу подарить тебе новую жизнь, если хочешь, медленно сказала она.
Вечную?
Да, подтвердила Эми. В ней не будет боли. Ты выздоровеешь, станешь другой.
Ты исполнишь мое заветное желание?
Конечно, ответила Эми. Мы ведь подруги. Только попроси себя обратить, иначе я не смогу.
Это больно?
Эми пыталась вспомнить: судороги, окоченение. Все органы отказали, а потом заработали вновь. Казалось, с нее содрали кожу, сожгли заживо, а после агонии, онемевшую от боли, оставили на теплом, чудесном облаке, которое медленно превращалось в лед.
Немного, солгала она. Но потом ты придешь в норму.
Мы можем быть вампирками вместе, сказала Джина.
Лучшие друзья навек, сказала Эми.
Она уперлась локтями в колени, опустила голову: могла бы расплакалась. Если есть хотя бы один шанс избавить Джину от этой кошмарной полужизни, если она и правда хочет этого, Эми поможет своей единственной подруге без колебаний.
Ты сделаешь это, если я попрошу? спросила Джина.
Клянусь душой, сказала Эми, хотя не знала, осталась ли она у нее.
Джина улыбнулась, радуясь, что может не умирать, если не захочет.
Я убью тебя, если ты попросишь, сказала она.
Правда? спросила Эми.
Да.
Это трудно. Нужно отрубить мне голову или сжечь.
Знаю, я гуглила.
Они больше не возвращались к этому разговору. Джине стало хуже. Эми сдавала экзамены. Они виделись реже и реже каждая вела свою борьбу.
Джина любила носить длинные ночные сорочки, принадлежавшие ее прапрабабке, хотя они совсем не грели, поэтому в палате жарило отопление. Она куталась в шаль, но и это не помогало.
Эми принесла ей из шкафа шерстяной халат, но Джина не стала его надевать.
Фу, сказала она, возвращая халат Эми. Не хочу умереть в этом.
Они смотрели комедию, смеялись удачным шуткам, сплетничали. Медсестра зашла в палату поправить простыни и сменить капельницу. Взглянула на Джину, сказала Эми, что она может остаться на ночь, если захочет, и удалилась.
Джина мутными глазами смотрела на Эми.
Помнишь, о чем мы говорили? спросила она.
Напомни, ответила Эми, хотя ничего не забыла. Хотела убедиться, что Джина уверена в своем решении.
О моем обращении, сказала Джина.
Эми кивнула.
Я много думала. Ты можешь обратить меня, а потом я тебя убью.
Эми представляла это иначе. Думала, что, став вампиром, Джина не исполнит ее желания и она, проклятая, будет вечно блуждать по Нью-Йорку, на сей раз с лучшей подругой.
Они посмотрели друг на друга. Приготовились.
Хочешь?
Хочешь?
Лицо Эми вытянулось, клыки обнажились.
Рука Джины скользнула под подушку. Она вытащила аэрозоль лак для волос и зажигалку. Там же, увидела Эми, ждал своего часа кухонный нож, большой и блестящий.
Они смотрели друг на друга, ожидая разрешения двинуться единственного слова.
Одна хотела жить, другая умереть, вот только кто именно?
Затем, как по волшебству, а может из-за родства душ и искренней любви, они поняли, что не смогут оставить лучшего друга в своем аду.
Одна отступила.
Другая отложила оружие.
Эми вернулась в кресло и открыла журнал, оставшись наедине с вечностью.
Джина откинулась на подушки, закрыла глаза и тихо умерла во сне.
Джеффри Форд. Ночь с мертвецом
Люк сидел за компьютером в своей комнате, просматривая сайты о продаже подержанных автомобилей. Зазвонил мобильный телефон, и он ответил на звонок по громкой связи.
Дарин? спросил он.
Грейси умерла, ответила Дарин.
Люку сразу вспомнилась покойница: полная женщина в цветастых брюках-стретч, с прической, напоминавшей шлем. Серьги дискотечные шары в ушах, сантиметровый слой пудры на лице и бледно-зеленая помада. Он встречался с ней на барбекю у Дарин. «У тебя проблемы, пацан. Да благословит тебя Господь», сказала она тогда Люку и чмокнула в щеку, оставив зеленый отпечаток.
Хреново, ответил Люк.
Это все, что ты можешь сказать? удивилась Дарин.
Я же только раз ее видел, сказал он. Тем не менее, мне жаль это слышать.
Отец приглашает тебя посторожить мертвеца.
Посторожить мертвеца? переспросил Люк.
Это семейный ритуал.
Мне же не придется к ней прикасаться?
Что за ерунда, ответила Дарин. Тебе всего лишь нужно будет несколько часов посидеть в церкви рядом с телом.
Что-то вроде бдения? предположил Люк.
Да, только там никого не будет, кроме тебя и еще одного человека.
И мне не нужно будет ничего делать? уточнил Люк.
Двоим членам нашей семьи нужно просто сидеть рядом с Грейси, пока не придет время ее хоронить. Такая у нас традиция.
Звучит как сущий пустяк.
Твоя смена в полночь.
Ты и я?
Нет, ты и дядя Сфортунадо.
Люк закатил глаза и покачал головой.
Считай это посвящением в нашу семью, сказала Дарин. Отец сказал, что это проверка твоей мужественности.
Люк усмехнулся.
Я-то вижу, что ты еще недостаточно повзрослел, поддела его Дарин.
Двумя днями ранее они ездили на озеро. Люк сидел на скамейке, а Дарин у него на коленях лицом к нему. Было по-осеннему прохладно, но когда они целовались, от Дарин исходило невероятное тепло.
Идет. Запиши меня, согласился на предложение Люк. Одна проблема я без колес. Родители забрали машину на выходные.
Тогда я заеду за тобой в полдвенадцатого, сказала Дарин.
Люк выключил компьютер и пошел в душ.
На любых мероприятиях семейства Кабадула его почему-то всегда сажали рядом с дядей Сфортунадо. Спустя некоторое время до Люка дошло, что родственники не слишком-то любили находиться рядом со старейшиной. Тот нередко говорил на каком-то незнакомом языке, а его фразы на английском обычно сводились к чепухе о животных, вроде «луна кормит рыбу в озере» или «паук во рту к пустым карманам». Стоило Люку взглянуть на него с недоумением, как старик непременно произносил «гадуче», что по мнению Люка означало «болван» или даже хуже. По воскресеньям семья Дарин ходила в церковь, но Люк так толком и не понял, какую религию они исповедовали. Он даже как-то спросил Сфортунадо, где родина семейства Кабадула. На каждую его догадку Греция, Италия, Румыния, Турция, Россия старик лишь щурился и отрицательно мотал головой.
Вы цыгане? решился спросить Люк.
Если бы, ответил Сфортунадо.
Тогда сдаюсь. Откуда вы?
Из другой страны.
Какой?
Древней горной страны! громко ответил старик, раздраженно потрясая головой.
Включив воду погорячее, чтобы пошел пар, Люк закрыл глаза. «Надо бы курнуть для бодрости», подумал он.
Дарин приехала на старом «чероки» ровно в полдвенадцатого. Это был первый раз на памяти Люка, когда она не опоздала. Он сел в машину. Дарин была одета во все черное футболку, куртку, джинсы. Люку не были видны ее ноги, но он точно знал, что на них черные носки и кроссовки. Прежде чем он потянулся к ней, чтобы обнять, Дарин быстро поцеловала его, завела машину и отъехала от тротуара.
Пристегнись, сказала она.
Куда едем? спросил Люк, трогая локон ее волос.
В церковь на Геббл-стрит.
Убогий райончик.
Это наша семейная церковь, строго парировала Дарин.
Может, поедем лучше на озеро, и ты сама проверишь мою мужественность? предложил Люк, посмеиваясь.
Ты что, накурился?
Да не, ответил он. Просто устал. Твой звонок меня разбудил.
Дарин вздохнула и до самой церкви не произнесла ни слова.
Мне с тобой нельзя, сказала она, открывая дверцу.
Люк выбрался из машины. Дарин обняла его за талию, и ему пришлось облокотиться на капот.
Я понимаю, что все это выглядит глупо, сказала она, но для меня это важно.
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, после чего уткнулась лицом ему в грудь.
Не волнуйся, ответил Люк, я посижу с Грейси, как мой папаша на банкетах.
Хватит дурачиться, ответила Дарин.
Положись на меня.
Не прошло и минуты, как она уже закрыла за ним церковные двери. Оказавшись в мрачном алькове, Люк почувствовал сильный запах ладана и старого дерева. Он вздрогнул. Сквозь проем осмотрел темные ряды скамеек и увидел алтарь из белого мрамора, окруженный статуями, перед которым стоял освещенный свечами гроб с телом Грейси. Набрав в грудь воздуха, Люк шагнул к свету.
Между первым рядом скамеек и алтарем сидел дядя Сфортунадо, рядом с которым стоял пустой складной стул.
Здравствуйте, чересчур громко сказал Люк, и по церкви разнеслось эхо.
Старик повернулся к нему, пристально глядя сквозь толстые стекла очков. На нем был серый кардиган, в нескольких местах прожженный сигаретами. Его волосы были растрепаны, белая как снег борода небрита как минимум неделю.
Гадуче, произнес он, поднимая дрожащую руку, и звучно пукнул.
Рад вас снова видеть, сказал Люк.
Вот, значит, кого мне подсунули? скривившись, крикнул Сфортунадо во тьму. Из-за кошки у совы кровь идет
Отец Дарин попросил меня прийти.
Ну да, ну да, старик отмахнулся от него дрожащей рукой.
Примите мои соболезнования, сказал Люк.
Сфортунадо усмехнулся и указал на алтарь.
Ей свои соболезнования выскажи.
Люк поднялся и осторожно подошел к гробу. Его глазам предстала Грейси, сделанная будто из опавшего теста. На ней было белое платье взрослая версия платья для детских утренников. На губах виднелась привычная зеленая помада, а шлем светлых волос слегка покосился. За край гроба схватилась чья-то рука сперва Люк испугался, но затем понял, что это дядя Сфортунадо.
Дерьмово выглядит, произнес старик. А ты как думаешь?
Люк растерянно почесал затылок и, наконец, ответил:
Ну она же мертва.
Пожав плечами, Сфортунадо кивнул:
Что верно, то верно.
Что с ней случилось?
Кое-что очень плохое.
Люк уселся обратно на стул. Сфортунадо пробормотал что-то, обращаясь к Грейси, после чего заявил:
Она пахнет цветами.
Запрокинув голову, он расхохотался. Эхо загремело так, что Люку захотелось убежать. Старик проковылял к своему стулу и спустя каких-то пять минут уснул.
Люк поразглядывал скульптуры на алтаре застывшие в мучительных позах вытянутые мраморные фигуры, полукругом выстроившиеся перед огромным золотым солнцем. Достав телефон, он отправил Дарин сообщение: «ккую релгю вы испвдте?». Дядя Сфортунадо похрапывал, сложа руки на впалой груди, и постепенно сползал со стула. Вскоре пришел ответ от Дарин: «Никаких смс. Увдмся на рссвте».
Свечи горели; время, казалось, застыло, и Люк прислушивался к доносившимся отовсюду тихим скрипам. Где-то во тьме шуршала мышь или какой-то другой мелкий грызун. Где-то капала вода. Сперва Люку было жутко, но совсем скоро стало скучно. Он подумал, что здесь не помешал бы телевизор. Потом подумал о Дарин. Они встречались с прошлой осени с первого курса. Семейные традиции Дарин к какой бы культуре они ни относились требовали от молодых людей соблюдения старомодных формальностей. Им не запрещалось ходить вместе на вечеринки, в кино и на концерты, но Дарин настаивала, чтобы Люк непременно познакомился со всей ее семьей и ходил на все их семейные праздники и дни рождения.