Не оскорбил, просто пытался прогнать прочь, пожал плечами Ивар.
Прости. Не знаю, что на меня нашло. К сожалению, Всевышний не дал мне толеранции абстиненции к духу вина.* Ты в аббатство сейчас?
[*Силы воздерживаться от алкоголя]
Куда ж еще. Qui non laborat, non manducet.*
[*Кто не трудится, да не ест (Из Второго послания апостола Павла к Фессалоникийцам)]
Тогда пошли вместе. У меня тоже есть дельце к вашему аббату.
Безиан сказал, что ты подвизаешься в доме мэра, кем-то вроде писаря. Это правда?
Да, кем-то вроде. Помогаю ему в разных делах. Еще что рассказывал про меня твой лекарь? усмехнулся Дамиан.
Сказал, что я мог бы поучиться у тебя высокомерию и гордыне, ответил Ивар. У нас ним случился небольшой богословский диспут, и брат Безиан слегка осерчал на меня.
Это с ним случается. Очень упертый мужчина, ничем не пробьешь. Мы с ним и пяти минут не можем пробыть вместе, чтобы не заспорить о чем-нибудь. Вообще говоря, Безиан мог бы стать хорошим врачом, если бы имел ум чуть более гибкий и критичный. Но увы, он слишком верит в непогрешимость авторитетов. При всем при том, в душе он человек неплохой, пусть так сразу и не скажешь, улыбнулся Дамиан. По крайней мере, готовности помочь могли бы поучиться у него многие, мнящие себя врачами.
Кстати, я не поблагодарил тебя за жилье, вспомнил Ивар. Хотя даже не знаю, стоит ли за такое благодарить.
Какое еще жилье? удивился Дамиан. И почему «не стоит благодарить»?
Ты разве не помнишь, как позавчера посоветовал мне посмотреть комнату рядом с «Тремя жидами»?
Дамиан замялся:
Честно говоря, не очень. Но да, припоминаю, что одноглазый Сикарт подыскивал себе жильца. А что, тебе что-то не подошло?
«Что-то не подошло»?! возмутился Ивар. А ты знаешь, кто еще живет в том доме? Безиан вон аж позеленел, когда узнал от меня.
А-а, вон ты про что, сообразил, наконец, Дамиан. Ну с Безианом понятнотам родительское влияние, тут уж никуда не денешься. А тебе-то жиды что плохого сделали? Мне пока ничего, но надо же предупреждать о таких вещах! воскликнул Ивар. Теперь всё аббатство будет коситься на меня как на прокаженного.
Ну, не преувеличивай, успокоительным тоном произнес Дамиан. Во-первых, не всё. Во-вторых, на всякий роток не накинешь платок. В-третьих, у нас в Бордо с евреямину не вот чтоб уж прям дружбу водят, конечноно в целом относятся более снисходительно, чем на севере. Интересно, и что тебе там напроповедывал наш юдоустойчивый Безиан? Небось опять что-нибудь про отца лжи и человекоубийцу? Знакомая песня. Однако кому, как не тебе, должно быть известно, что такое contextus, сиречь переплетение? И что древние тексты при желании можно повернуть и вывернуть как угодно, если не брать в расчет этот самый contextus? Помнишь, что писал Алан Лилльский? У авторитета нос из воска, и форму его можно изменить в любую сторону.
Но неспроста же у нас недолюбливают иудино племя? возразил Ивар.
Разумеется, неспроста. Потому что боятся.
Кого, евреев?! в изумлении остановился Ивар. Да не смеши меня!
Именно их, убежденно ответил Дамиан. И страхов таких, как минимум, четыре.
Ух ты! Целых четыре? И какие же?
Страх первый: что евреи суть те же сарацины, точнее, их верные сообщники. Они и на лицо между собой схожи, и речь их звучит для нашего уха единообразно. Стало быть, евреи всегда на стороне магометан, совместно с ними алчут погибели христианского люда и готовы предать нас при первой возможности, вонзив нож в спину. И, по правде сказать, страх этот не всегда беспочвенен.
Ну хорошо, покачал головой Ивар. А какие еще страхи?
Второй страх: что евреи выкрадут и зарежут наших младенцев. Ну это уже придумка наших властителей. Причем недавняя. Где-то перед вторым походом к Гробу Господню появилась.
Зачем евреям резать наших младенцев? удивился Ивар.
А это ты у своего соседа спроси, ему наверняка есть, что рассказать, уклонился от ответа Дамиан. И этот второй страх вытекает из третьего: что евреи обладают колдовскими способностями. Точнее, могут получить их от дьявола в обмен на собственную душу, христианскую кровь или еще что. Обычно рассказывают про похищенные у христиан облатки, якобы используемые евреями в их магических шабашах.
В чем? не понял Ивар.
В шабашах. Я сам, когда первый раз услышал, не сразу догадался. Видимо, это от «шабата», субботы. Так в Тулузе стали называть колдовские сборища, которые евреи будто бы устраивают по субботам в своих синагогах-кнессетах. И, наконец, четвертый страхэто страх отравления. Отчасти связанный с третьим. В Талмуде есть правило, запрещающее евреям вкушать пищу, приготовленную язычниками, то есть людьми неиудейской веры. Однако что делать, если почти все банальные* печи принадлежат христианским сеньорам, а свои пекарни и мельницы евреям иметь возбраняется? Так у них и возник обычай кидать в печь хотя бы одно полено, чтобы еду нельзя было назвать приготовленной исключительно язычниками. А отсюда уже пошли слухи об отравлениях: когда какой-нибудь христианин видел, как еврей украдкой кинул что-то в печь, а потом целое село умерло от антониева огня и ведьминых корчей.** Причем вместе с тем же евреемно кому есть дело до подобных мелочей?
[*Изначально «банальный»это «принадлежащий сеньору»]
[**Разновидности эрготизма, т. е. отравления спорыньей]
Насколько я понял, брат Безиан опасается не столько еврейского колдовства, сколько лукавых словес ихних маймонидов, искушающих христианскую душу
Ха-ха-ха! рассмеялся высоким дробным смехом Дамиан. Наш Безиан зело напоминает мне покойного короля Людовика Святого. В те не столь давние времена еще считалось допустимым дискутировать с евреями, пусть и в своеобразной манере. Однако король Людовик считал, что спорить с евреями должны исключительно лица духовного звания, причем специально обученные. Миряне же, услышав нападки на христианский закон, должны прибегать к единственно верному, по мнению короля, силлогизму: всадить обидчику меч поглубже в брюхо.
Мне доводилось читать немного из «Путеводителя растерянных» того самого Маймонида, вставил Ивар. Сие сочинение показалось мне довольно скучным.
Напрасно! горячо возразил Дамиан. Маймонидодин из величайших умов, живших в этом мире. Однако я считаю, что он увел экзегезу священных текстов в сторону чрезмерной аллегоричности, аллегоризируя и то, что следовало бы воспринимать дословно. При этом он сам же писал про мириады книжников, тщетно тщащихся изыскать особый смысл в словах, в которые произносивший их не вкладывал никаких потаенных смыслов. Но вряд ли можно обвинять Маймонида в том, что он сам пал жертвой этой ошибки. Ведь истинадочь времени. Поэтому некоторые загадки священных текстов человек способен разгадать, лишь поднявшись на определенную ступеньку в своем развитии. На ту ступеньку, на которой он будет располагать соответствующими понятиями и реалиями. Как может человек понять сказанное, например, о ветряных мельницах, если он не знает, что такое ветряная мельница? А ведь они появились совсем недавно. А теперь представь, что ты жил шесть тысяч лет назад, знал, что такое ветряная мельница, и решил сообщить об этом потомкамразумеется, на том языке, что доступен их пониманию. Потомки же, не знакомые с описываемыми тобой реалиями, сочли все сказанное за притчу и принялись выискивать в ней скрытые смыслы. «Что же на самом деле означают эти каменные великаны с четырьмя руками, хватающими ветер? Великаны, заглатывающие зерно и исторгающие муку? Быть может, четыре рукиэто четыре реки, вытекающие из Эденского сада? А истирание зерна в муку есть иносказание о дряхлении мира?» Ну и заскрипели перья по воловьей коже
За разговором Ивар и не заметил, как они подошли к воротам аббатства. Дремавший на скамейке привратник, заслышав приближающиеся голоса, протер заспанные глаза, быстро поднялся и поспешил к ним навстречу:
Привет, англичанин, кивнул он Ивару, совершенно игнорируя при этом Дамиана. Слыхал новость? Брата Безиана сегодня утром нашли мертвым у себя в келье! Такая потеря. И так неожиданно! Ведь еще вчера я говорил с ним вот прям как с тобой, и вотнет его. Помилуй нас Господи, спаси и сохрани! привратник трижды перекрестился, нашептывая скороговоркой текст молитвы.
Поначалу Ивар даже подумал, что речь идет о каком-то другом Безиане. Настолько несовместимы были между собой слово «смерть»и живое, слегка подрагивающее лицо неугомонного лекаря, вечно спешившего куда-то своей припрыгивающей походкой.
***
Всех братьев немало удивил приказ аббата отпеть и похоронить брата Безиана сегодня же после полудня. К чему такая спешка, граничащая с неуважением к памяти покойного? И зачем отец настоятель принялся вызывать к себе то одного монаха, то другого?
Никто толком не знал, от чего умер брат Безиан. По слухам, тело его обнаружили во время утреннего обхода келийкогда дежурный монах проверяет, не проспал ли кто из братьев сигнал к побудке. Правда, на ночной службе Безиана тоже не было, но тогда мало кто обратил на это внимание.
Из окна скриптория Ивар видел, как тело Безиана пронесли в лазарет, туда, где обычно трудился покойный, принимая заболевших или приготавливая лекарственные смеси. Старший певчий куда-то запропастился, и Ивар, вместе с еще несколькими любопытными переписчиками, потихоньку улизнул из скриптория в лазарет, чтобы взглянуть на умершего.
Омовением тела руководил элемозинарий Адемар, тот самый, что вчера нечаянно расколол мотыгой солнечные часы в саду. Тело Безиана водрузили на стол посреди лазарета. Двое монахов аккуратно обмывали его с ног до головы, обходя срамные части, прикрытые сорочкой. Ивар внимательно рассматривал лицо, грудь, руки и ноги покойного, пытаясь понять, что же могло стать причиной внезапной смерти. Напрасно: ни высыпаний, ни язв, ни других видимых «синтомов», как любят выражаться ученые медики. Кроме разве что покрасневшего одутловатого лица: как будто бы умерший тужился перед смертью, поднимая тяжкий груз.
Снаружи, с севера, донесся приглушенный колокольный звон. Три медленных удара, затем перезвон, потом опять три удараеще один взрослый мужчина покинул сей бренный мир. Не слишком ли часто звонят сегодня колокола в Бордо? Или это только кажется, из-за необычной тишины в аббатстве в связи с кончиной Безиана?
Закончив омывать тело, монахи принялись облачать его в белые одежды. Соединили руки под куколем, прикрыли лицо капюшоном, натянули чулки и кожаную обувь. Элемозинарий при этом окуривал одежды покойного ладаном и кропил их святой водой, негромко распевая «Credo in unum Deum».*
[*«Верую во единого Бога»]
Англичанин, вот ты где, послышался за спиной Ивара тихий пришепетывающий голос. Голос принадлежал брату Эстеву, пожилому монаху-переписчику, чья кафедра в скриптории располагалась по соседству с кафедрой Ивара. Отец настоятель срочно вызывает тебя.
Ты не знаешь, зачем? спросил Ивар, выходя из лазарета.
Наверное, хочет узнать что-то про смерть брата Безиана, предположил Эстев. Других он тоже про это расспрашивал.
Аббат Пэй де Сермет сегодня выглядел более уставшим, чем обычно. Кивком пригласив Ивара сесть, он сразу же перешел к делу:
Говорят, ты разговаривал вчера с покойным братом Безианом?
Да, кивнул Ивар. Мы с ним случайно встретились на берегу, во время приезда принцессы.
И о чем вы говорили? Безиан не жаловался на хворь или недомогание?
Мне не жаловался. Говорили о разном. Про болезни, насылаемые Господом в наказание, про болезни, вызываемые расстройством жизненных токов. Ну и все в таком роде, Ивар решил не рассказывать аббату об их с Безианом споре об иудеях.
И что именно вы говорили про болезни? продолжал допытываться аббат.
Да ничего особенного, пожал плечами Ивар. Безиан рассуждал, как понять, имеет ли смысл лечить ту или иную болезнь или же она есть неотвратимая кара Господня. Он, кажется, был немного расстроен, что ему не удалось излечить того носильщика
Какого носильщика? насторожился аббат де Сермет.
Там на берегу, в Лунном порту, сразу после приезда принцессы, один молодой носильщик внезапно закашлялся и упал на песок. Брат Безиан тут же принялся его осматривать и делать кровопускание из бубона
Что ты сказал?! резко сорвавшись со скамьи, закричал отец настоятель. Какого бубона?!
Ивар слегка опешил от столь бурной реакции обычно сдержанного аббата.
Ну такой темный бубон на шее, с грецкий орех примерно, показал на пальцах Ивар. Брат Безиан еще говорил что-то про Авиценну
И Безиан разрезал этот бубон? перебил Ивара аббат. А ты что делал в это время?
Стоял чуть поодаль, смотрел, как он лечит. Отец настоятель, да что случилось? Почему тебя так взволновал этот бубон? Это какая-то опасная болезнь?
Аббат немигающим взглядом смотрел как будто бы сквозь Ивара, думая о чем-то о своем.
Значит, это всё случилось после полудня И ты говоришь, тот носильщик умер?
Ивар молча кивнул.
А ты сам не касался того бубона? нахмурившись, спросил аббат.
Зачем он мне? удивился Ивар. Нет, не касался.
Это хорошо, это очень хорошо. И что вы делали дальше?
Дальше мы с братом Безианом пошли в аббатство. Разговаривали еще по дороге. Потом он ушел по своим делам.
Немного помолчав, аббат задумчиво произнес:
Хорошо, ступай. И найди мне брата Гиллена, нашего францисканца. Хотя нет, постой! лицо настоятеля внезапно помрачнело. Если вдруг кто-то из братьев начнет спрашивать тебя о нашем разговоре, не рассказывай им ни про какие бубоны и ни про каких носильщиков, слышишь меня? Возможно, мои опасения напрасны и суть плоды суетной фантазии и чрезмерной старческой тревожности. Не стоит опрометчиво сеять зерна смятения.
Ивар не сразу, но все же отыскал седого францисканца в церкви Сент-Круа, куда монахи уже перенесли убранное тело покойного Безиана. Рядом с гробом зажгли два небольших светильника: один у изголовья, другойв ногах. В церкви стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь молитвенными шепотом братьев да далеким колокольным звоном. «Опять погребальный», отметил про себя Ивар. «Только на этот раз женщина».
Фрагмент 6
Постепенно собрались все братья, не занятые на неотложных работах. «Сколько же их много, оказываетсяне меньше шести десятков», отметил про себя Ивар. «Мне казалось, насилу наберется человек тридцать-сорок». Вскоре подошел аббат, сопровождаемый францисканцем Гилленом. По сигналу настоятеля четверо братьев подняли обитый некрашеной холстиной гроб и понесли покойника в сторону малого кладбища, где его уже поджидала свежевырытая глубокая могила. Траурную процессию сопровождал непрерывный гул аббатских колоколов над головой: три печальных удара, затем перезвон, снова три печальных удара, снова перезвони так без конца.
После того, как монахи опустили гроб в могилу, аббат бросил на него сверху несколько угольков из кадила. Он же первым проводил покойного тремя горстями влажной земли. Остальные братья, негромко распевая молитвы, последовали его примерупока земля полностью не покрыла домовину. Затем двое монахов с лопатами быстро набросали могильный холмик, водрузив в изголовье небольшой деревянный крестскромный, без надписей. Через пару месяцев могила зарастет высокой травой, как и прочие на этом кладбище. То, что вышло из праха, воротилось во прах.
Наконец-то смолкли аббатские колокола. Монахи неспешно разбредались с кладбища, чтобы снять с себя белые одежды, погасить погребальные свечи и вернуться к своим привычным занятиям. У живорыбного садка Ивар нагнал переписчика Эстева и двух малознакомых ему монахов, что-то оживленно обсуждавших между собой.
Аббат собирался заказать новую плиту у каменотесов, донесся до Ивара обрывок их разговора, однако францисканец Гиллем рассказал ему о механических часах, и аббат решил приобрести эту диковинку.
Что еще за механические часы? поинтересовался у Эстева молодой монах.
Брат Гиллем рассказывал, что видел такие в Италии, в Падуе. Якобы их смастерил его знакомец по имени Якопо де Донди по заказу принца Убертино. А часы те закреплены на высокой башне, и любой горожанин, если находится близ той башни, может видеть с земли, на который час указывают стрелки.
Стрелки?! удивился молодой монах. Разве их несколько? Но зачем?
Если верить францисканцу, одна стрелка отмеряет часыне те, по которым живем мы, а те, что делят сутки на двадцать четыре равные части. А вторая стрелка вращается намного быстрее первой и делит каждый час на шестьдесят равных долей.