Взрослые нотки прозвучали в её голосе на эти три слова. Слишком взрослые из уст такой крошечной девчушки.
И возможно, никого не окажется рядом. Может, я стану колдуном.
Я сделал глубокий вдох. Она видела, как убили её приёмную семью. Ужасным способом. Возможно, видела вещи ещё хуже. Она знала, каким иногда бывает этот мир. Наверно, она знала о вещах похуже, чем тот парень в чёрной кофте.
Может быть, сказал я.
На его месте могла быть я, она несколько раз кивнула сама себе и вдохнула глубоко, так, будто хотела задержать дыхание. Потом подняла глаза на меня. Я могу поесть ещё картошки фри. Мыш составит мне компанию.
Ты уверена? спросил я. Этот день он может закончиться быстро.
Если кому-то нужна помощь, ты им помогаешь, просто сказала Мэгги. Даже если будет трудно. Так тётя Молли говорила мне о тебе.
Её глаза искали, изучали. Клянусь, она меня анализировала, пристально следила за моей реакцией. Такая молодая, а сколько цинизма.
Наверно, это у неё от матери.
Да, сказал я, чувствуя, как моё лицо растягивается в улыбке. Да. Это правда.
Я вернулся на тёмную аллею быстрым шагом. Колдуны чертовски опасны. Они могут, даже не осознавая, что делают, всё своё рвение направить к чёрной магии, а это разлагает их психику и вызывает зависимость. Колдун под действием чёрной магии делает такие вещи, что потом они являются в кошмарах криминалистам и психологам. Не всегда они слетают с катушек, но чаще всего. Когда люди в таком состоянии вдруг оказываются лицом к лицу со Стражами Белого Совета, они редко сдаются тихо и без боя.
Я помнил, как за мной пришли Стражи. Жуткие ребята. Не будь я тогда сильно вымотан, стал бы ещё одним колдуном, убитым при сопротивлении аресту.
Возможно, парень был опасным чудовищем. Чистая злоба, которую он излучал, вполне убедительно говорила в пользу этого предположения.
А возможно, он был просто испуганным мальчиком.
Я молча подошёл к нему, звук моих шагов был отчётливо слышенпрокашлялся и сказал:
Привет.
Парень в капюшоне повернулся, бросил на меня быстрый взгляд и тут же рыкнул:
Пошёл прочь.
В его голосе звучала магия, скрытая сила, которая ударила меня по ушам так, что мне захотелось по-солдатски оторвать от земли ногу, развернуться на каблуках и пойти другой дорогой.
Это было не самое логичное желание. Я отвёл его защитным жестом пальцев левой руки.
Ого, парень, ответил я. Скажи это лучше туристам. У меня к тебе разговор.
Я тут же привлёк его внимание. Его спина напряглась, и он резко повернулся ко мне, ткань у него на плечах натянулась. Он был не слишком высоким, пять или шесть футов, а плечи у него так сошлись и сгорбились, что это было почти смешно.
Я чуть заметно придвинулся ближе и бедром прислонился к ограде в паре футов от него, сложив руки на груди:
Когда это произошло? Год назад? Полтора?
Он насторожился и равномерно распределил вес своего тела, будто дикий зверь, который ждёт движения, чтобы узнать, куда ему броситься бежать. Глазами он упёрся в центр моей груди.
Кто ты?
Тот, с кем случилось то же самое, ответил я. Однажды что-то изменилось, и всё стало как-то странно. Я подумал, что чокнулся. Мои учителя тоже.
Ты коп? спросил парень, его голос вдруг сделался резким.
Типа того, сказал я.
Я ничего не сделал, сказал он.
Я издал короткий лающий смешок:
Ого, так себе из тебя лгунишка. Кому нечего скрывать, тот об этом и не треплется.
Он покраснел и помрачнел одновременно:
Следи за языком, придурок.
А то что? спросил я.
А то плохо тебе придётся.
Неа, сказал я. Это вряд ли.
Парень сильно разозлился. Он так стиснул зубы, что парочка могла бы и треснуть. Его кулаки сжались с громким хрустом.
В это время воздух сгустился, его давление стало ощутимым и ещё более угрожающим; по моей коже словно пробежала волна, будто кто-то вдруг вырвал длинный кусок ткани из моих синих джинсов. Потом что-то зашумело в кустах, и по шее у меня побежали мурашки. Я тут же расставил ноги чуть шире.
Помните, я говорил про инстинкты? Мои сказали мне, что что-то опасное явилось в мир.
Парень вдруг зашатался и упал на колени, тяжело дыша. Потом он поднял голову, его широко открытые глаза метались вперёд и назад:
Нет, выдохнул он. Нет же, нет, нет, нет.
Батюшки святы, пробормотал я, пока ко мне приходило осознание.
У парня был сильный талант к магии, а ещёдар призывателя. Магия большей частью творится в голове, и к несчастью всех тех, кому приходится иметь с нами, людьми, дело, человеческие головыпотёмки, да ещё в них случаются конфликты. Много чего в них происходит, многое там не так-то легко заметить, над многим мы не властны.
Подсознание парня в капюшоне собрало вместе все злобу и страх, которые он чувствовал, и выбросило их носиться снаружи, будто маяк спиритической энергии; маяк, который привлёк чьё-то внимание в мире духовсущества, ступившего в тень аллеи.
В мире духов живёт бесконечное множество потусторонних созданийно я решил сделать смелое предположение, что это существо не травкой питалось.
Прямо здесь? В парке? потребовал я у колдуна ответа с лёгкой истерикой в голосе. Адские колокола, пацан.
Парень в капюшоне таращился на меня испуганными, ошеломлёнными глазами. Колокольчик, в который он позвонил, позвав существо обедать, отнял у него много сил.
Я не хотел. Это само выходит, его глаза округлились. Тебе нужно бежать. Беги!
Урок первый, сказал я. Я отступил от парня на пару шагов и глазами поискал что-то в густой зелени, больше полагаясь на свои магические ощущения, чем на зрение или слух. Если бежать от проблем, они обычно не решаются.
Ты не понимаешь, пролепетал он. Оно идёт. Идёт за тобой.
Это ты не понял, парень, ответил я. Я
Потом было второе предупреждение, ну или уже не второе. Оно явилось из-под полога листвы, держалось самой глубокой тени. Оно вырвалось из темноты и выбило почву из-под ног парня в капюшоне, пробежав мимо. Перед взором у меня мелькнули сильные ноги, фигура росомахи; голова слишком широкая, не похожая ни на одну голову в этом мире; извивающийся чешуйчатый хвост; и зубы крокодила. Оно прошло мимо парня и направилось прямо ко мне, бросаясь к моему горлу.
В этот момент я уже двигался. Я махнул рукой, начертив вертикальную линию, удерживая пальцы неподвижными и жёсткими, словно когти, сообщая им свою волю и выкрикивая:
Aparturum!
Мои пальцы на лету разомкнули реальность, разрывая завесу между миром смертных и миром духов. Яростное нечто из Небывальщины, мира духов, испустило резкий, короткий непонимающий вопль, проскочив прямо в отверстие, из мира смертных вновь оказавшись в мире по ту сторону.
Instaurabos! прокричал я и хлёстким движением опустил руку к нижней стороне разрыва, поворачивая свою волю вспять и запечатывая дыру, прежде чем злобное маленькое создание повернулось бы и выскочило обратно. Я чувствовал, как «нормальность» устремилась обратно к бреши, чтобы её запечатать, и как голодный дух едва заметно стучал в эту дверь с протестом, осознав себя вновь оторванным от мира смертных.
Пару секунд спустя тени сделались не такими густыми, и солнце вышло из-за облаков, заливая аллею золотыми волнами.
Парень в капюшоне сидел на земле там, где упал, глядя на меня молча и с отвисшей челюстью.
Я подошёл к нему и опустился на корточки, руками опёршись о колени.
Как я уже говорил, сказал я, ты кое-чего не понял, парень. Я к такому готов. Я волшебник, я предложил ему руку.
Он её принял, и мы вместе поднялись на ноги. Он сразу отстранился и бросил хмурый взглядно не совсем на меня.
Чего ты хочешь?
Поговорить, ответил я.
А если я не хочу с тобой говорить?
Значит, тебе и не придётся.
На лице у него отразилась настороженность:
Я могу просто уйти?
Конечно, сказал я.
Мы стояли достаточно близко, чтобы я мог почувствовать, чем парень пахнет. Он давно не мылся. Одежду, судя по её виду, он не менял уже какое-то время. Ботинки были ему малы и износились. Я сделал жест в сторону того места, где исчез демон, которого он нечаянно призвал:
Но как у тебя обычно обстоят дела вот с этим?
Всё нормально, сказал он.
Его голос надломился посреди фразы. Он отвёл глаза в сторону.
Что ж, не буду навязывать свою помощь. Хочешь есть? спросил я.
Это был весьма надёжный козырь в разговоре. Дети хотят есть примерно девяносто пять процентов времени.
Нет, солгал он кислым тоном.
Тут есть кафе, до него идти меньше двух минут. Там моя дочь и моя собака едят картошку фри. Но я бы сейчас просто зверски расправился с бургером. А ты как?
Парень в капюшоне ничего не ответил. Люди понемногу возвращались на аллею, и обыкновенный мир понемногу утверждался здесь, всё увереннее.
Слушай, я, можно сказать, коп, сказал я, просто не совсем обычный. Для особенных вещей. Как сейчас.
Он переминался с ноги на ногу.
В общем, сказал я. Давай поедим. Может, поговорим немного. Ты, должно быть, уже устал сам со всем этим разбираться.
После этих слов он опустил голову, чтобы я не видел, как он плачет.
Я Гарри, сказал я и протянул ему руку.
Он посмотрел на мою руку, потом на меня и выдул короткий смешок:
Волшебник Гарри. Ты шутишь.
Неа, сказал я.
Я посмотрел на него и приподнял одну бровь вопросительно.
А, э. Остин, сказал колдун Остин. Ему было примерно тринадцать с половиной.
Привет, Остин, сказал я так мягко, как только мог. Приятно познакомиться. Слушай, ты видел местных горилл?
* * *
Привет. Меня зовут Мэгги Дрезден.
Мой папа в общем неплохой, ещё бы побольше следил за своими монстрами. Но он не виноват, я так думаю, раз он взрослый, а взрослые часто ужасно глупые в некоторых вопросах. Особенно когда дело касается страшил.
Взрослые толстокожие до крайности в вопросе о страшилах.
Обычно их немного на улице в солнечный день, но сейчас они были повсюду. Пожилая пара, на которой уселись беглеры, прошла мимо нас. Не знаю, как их зовут на самом деле. Мы с Мышем на ходу придумали им своё имя. Но у них над головами висели маленькие простыни, как пара старых грязных бумажных пакетовпрозрачных, если хорошо приглядеться. Беглеры были не такими опасными, как многие страшилы. У меня была теория, что они просто питались энергией мозга тех людей, которые слишком много говорили о политике, и заставляли их говорить о политике ещё чаще, потому что больше от них почти ничего было не услышать. Просто присмотритесь: при первом случае люди с беглерами начинают обсуждать политику.
Казалось бы, и взрослые могут быть интересными с каким-нибудь психо-монстром, съедающим их лица, но нет. Вот так вот.
Значит, ты первый раз идёшь в зоопарк? спросил мой папа.
Мой папа на вид жутковатый, пока не узнаешь его поближе. Он выше всех, кого я знаю, со шрамами, тёмными волосами и мускулистый. Правда, его мышцы длинные и тягучие, но было видно, что он сильный. Ещё он был волшебником. В смысле, многие не верят в волшебство и монстров, и отсюда уже понятно, что большинство людейглупые. Он был весьма неглупым для взрослого. И в общем я ему нравилась. Иногда это было видно: когда он говорил со мной, смотрел на меня.
Мне это очень нравилось.
Я дождалась, пока парочка с беглерами отойдёт подальше, чтобы они не могли нас услышать, просто из принципаи потом сказала:
Тётя Молли один раз меня водила, но было слишком много людей и неба, и я заплакала.
Мне интересно было узнать, что он об этом подумает. Мой папа сражается с плохими людьми и с монстрами, это его работа. Мне не хотелось, чтобы он считал меня трусихой.
То есть мы с ним только начали общаться. Но иногда вокруг становится очень, очень громко, или творится суматоха и всё движется слишком быстро, так что я совсем теряюсь. Хорошо, когда со мной Мыш. Мыш всегда понимал, когда мир вокруг делался слишком большим, и помогал мне с этим справиться.
Видимо, мой отец какое-то время думал над своими словами, прежде чем сказал:
Так бывает, ничего страшного.
Тётя Молли тоже так сказала, ответила я.
С той же короткой паузой перед ответом. Мне очень не хотелось, чтобы он считал меня ненормальной. Я нормальная. Просто иногда было очень, очень трудно сдержать крики и слёзы. Я чуть поубавила шаг, чтобы оказаться у него в тени, где было темнее и прохладнее. В Чикаго летом жарко.
Я была маленькой.
Да, наверно, дело было в этом, сказал он.
Мне нравился его голос, как он грохотал у него в груди. Его приятно было слушать. Когда он читал мне, этот голос звучал так, что казалось, будто он может так же ровно говорить всю ночь.
Но мы можем уйти, когда захочешь.
Я посмотрела на него. Правда можно? Потому что день становился ярче, громче и ослепительнее с каждой минутой. Шум вокруг так сильно бил мне по ушам, что хотелось просто заткнуть их пальцами, закрыть глаза и уйти от этого мира.
Но сегодня был мой первый день вместе с папой. Мы делали это в первый раз. Карпентеры очень, очень хорошо ко мне отнеслись и дали мне дом. Я их любила. Но они не мой папа.
Мы с ним наверняка пошли бы куда-нибудь ещё, если бы я попросила. Но мне не хотелось, чтобы он думал, что я малышка, которая не может даже в зоопарк сходить.
Мыш, который всегда шёл рядом, придвинулся на пару дюймов ближе, подбадривая меня. Краем глаза я видела, как его пасть открылась в ободряющей собачьей улыбке, и его хвост стучал по моей спине, когда он им вилял.
Мой папа был сильным. Может, и я смогу быть сильной.
Я хочу увидеть горилл, сказала я. Мыш тоже.
Мыш махал хвостом ещё быстрее и улыбался моему папе.
Он улыбнулся мне. Улыбка действительно его преобразила. Он, вроде как, стал больше похож на папу.
Ладно, сказал он. Сделаем это.
Он произнёс это тем же тоном, каким солдаты говорят «начать операцию» в фильмах, а его глаза принялись бегать, осмотрев всё вокруг нас и в кронах ближайших деревьев где-то за секунду, будто высматривали монстра, чтобы его подорвать. Думаю, он даже не заметил, как это сделал.
Мой папа уже давно сражался с нехорошими существами. Он видел, как с людьми случались плохие вещи. Тётя Молли говорит, что такие вещи оставляют раны, но их нельзя увидеть. Примерно как взрослые не видят страшил. Но она сказала, что он на них не жаловался, и они не могли помешать ему помогать людям. Даже если это было очень, очень тяжело.
Как, например, быть рядом со мной.
Я пытаюсь быть хорошей. Но когда всё вокруг становится слишком большим, трудно делать вообще хоть что-то. Другие дети обычно меня сторонятся. Даже если временами у меня выходит завести друзей, они не могут меня понять.
Может, он тоже не поймёт. У него и так трудная работа. Может, быть моим папой будет слишком тяжело.
Ты волнуешься? услышала я свой вопрос.
Он моргнул:
Почему ты так решила?
Он так на меня смотрел, что было видноя ему нравлюсь. В такие моменты я не могла не отвести взгляд. Вдруг он передумает?
Всё может измениться. Так быстро.
Не знаю, сказала я. Я волнуюсь. Я ещё не была в зоопарке с папой. Вдруг я сделаю что-нибудь не так?
Ещё секунду он шёл рядом со мной, а потом я почувствовала, как его пальцы нежно коснулись моих волос:
Думаю, здесь нельзя сделать что-то так или не так.
И я бы согласилась, но я слишком боялась превратиться в полную дуру, если всё станет слишком большим и шумным.
А вдруг Не знаю. Вдруг я что-нибудь подожгу?
Тогда мы пожарим пастилу, сказал он.
Это по-дурацки звучало из уст взрослого, но мне было приятно это услышать.
Ты странный.
Мыш прислонился ко мне и тихонько фыркнул, как он обычно делает, когда смеётся. Ему явно было весело, правда, мне кажется, он тоже был слегка смущён. Наверно, потому что рядом был Папа, а он очень, очень любил Папу. Папа спас его от монстра, когда он был щенком, и потом Мыш вырос и помогал Папе сражаться с монстрами, а потом Папа сделал его моим стражем.
У Мыша отлично получалось. Большинство страшил меня не беспокоилоа старый гадкий подкроватный монстр, который решил переехать жить под мою постель, надолго запомнил, что не стоит связываться с Мэгги и Мышем Дрезденами.
Папа говорил о горилле, которую когда-то спас, и наклонился надо мной, чтобы приласкать Мыша, когда мы едва не вошли прямо в стаю вселёнышей.