Лауратак звали нанятого мной специалиста по пиару и связям с общественностьюпринялась молча поправлять макияж перед небольшим зеркальцем.
А что, интервью не будет? С сомнением уточнил Рауль еще через десяток минут тишины.
А надо? Вопросительно уточнила у меня Лаура.
Если мой телохранитель хочет, пожал я плечами. Спросите его про кончики пальцев и ногти. Шевалье курита рукава пальто не прокурены. Одеждасовсем новая. Благородный, а одежда из магазина
Не хочу. Запоздало ответил шевалье, спрятав ладони за колени.
Как полагаете, я совершил ошибку, наняв его в поезде?
Очень интересно, отложила та косметику и с интересом присмотрелась к моему спутнику. Как его зовут?
Меня зовут Шевалье де Клари. Приосанился Рауль. И пусть я из обедневшей семьи, но открыто говорю свое имя! В отличие от некоторых мастеровых.
Шевалье Де Клари, граф де Марет, представил я его еще раз.
Тот де Марет, что бежал из Бастилии на прошлой неделе? Наполнились удивлением глаза девушки, а потом и ненасытной жадностью профессионального любопытства.
Вы представляете, де Марет, обратился я буднично к напряженно замершему Раулю. Какая бойня была бы в поезде, если бы я представлялся полным именем, не доехав до Любека? Точно такая же, если бы полным именем представлялись вы.
Этой девушке можно верить? Стрельнул он взглядом на Лауру.
Нет, но убивать ее нельзя. Это же пресса, граф. Тем более, девушка. Наша задачадарить им дорогие подарки и попытаться удержать ветреную любовь. Улыбнулся я журналистке. Нет причин для беспокойства, леди.
Вы обязательно должны рассказать мне, как сбежали из Бастилии! Выдохнула Лаура, глядя на графа. Откуда-то в ее руках появился острый карандаш и перекидной блокнот.
Без комментариев, проскрежетал Рауль зубами и отвернулся к глухому выходу из фургона.
Граф восемь лет не общался с прессой, извиняющимся тоном произнес я. Его можно простить.
Его присутствие повредит вашей репутации, сделала девушка замечание, закусив кончик ластика на карандаше. Думаю, вы все-таки ошиблись, когда его наняли.
Не хотелось его убивать, повинился я. Граф обладает деятельной натурой и обострённым чувством справедливости.
Извольте не обсуждать меня в моем присутствии!
К тому же, репутации графа безусловно будет полезно нахождение рядом со мной. Добавил я.
Рядом с внуком убийцы? Сверкал глазами Рауль. Да все грехи, убийства, грабежи и горе этого города ныне на вас и вашем деде!
Больше не будет убийств и грабежей, отклонился я на свое кресло и прикрыл глаза. А об имидже позаботится Лаура.
Интересно, как вы собрались этого достичь, шевалье недовольно фыркнул.
Я приехал в этот город.
И это все? Вы считаете себя настолько влиятельным, что вся нечисть Любека попрячется по углам только от вашего присутствия?
В ответ я промолчал и постарался погрузиться в легкую дрему. Грузовик то набирал скорость, то подолгу стоялбез работающих светофоров город превратился в сплошную пробку.
Часть предприятий продолжала работуавтономные генераторы давали свет, и к ним пытались доехать рабочие. Городские службы продавали воду, а к заправкам выстраивались огромные очереди из машини через все это требовалось пробраться в центр. Как сказала Лаура, самые дорогие гостиницы стояли покинутымитуристы и гости столицы перебирались на окраину, экономя деньги. Тем более, что в центре без электричества позакрывались кафе, а в пансионатах вне города готовили на открытом огне.
Ваша светлость, заворковала Лаура вновь. Пока вы рядом с моим нанимателем, и ему интересна ваша репутация, мне следует знать, как вы покинули Бастилию. Для чего. Какие цели ставите для себя в Любеке. Это необходимо для проработки легенды и работы с аудиторией.
А вы спросите у вашего нанимателя. Холодно ответили ей. Зачем. Для чего.
Меня интересуют реальные обстоятельства дела! Зритель не поверит нам, если исходные данные не будут совпадать с реальностью!
Нет, милая Лаура. Вы меня не совсем поняли. Продолжил шевалье де Клари, граф де Марет. Господин ДеЛара гораздо лучше меня знает, как он штурмовал Бастилию. Так спросите же вашего нанимателя, для чего он это сделал и какие цели ставил, когда дал моим друзьям вызволить меня. Потому что я приехал в Любек вслед за ним, чтобы узнать у него ровно то же самое.
***
Тишина отгремевшего скандала царила в стенах загородного имения князей Ильменских. Словно рассветным утром, еле слышно шумел ветер между ветвей за окном. Ходили на цыпочках слуги, с опаской выглядывая за поворот, и даже кот Рокфор, изрядный домашний баловень, притаился от греха за портьерой, нервными движениями хвоста выбивая из нее пыль. И чем ближе к спальной комнате молодого княжичатем больше было той тишины.
Высокий юноша в застегнутом до ворота пальто стоял перед высоким, от пола до потолка, зеркалом. Нескладный, бледный, с тонкими пальцами пианистаранимый и хрупкий романтик с не расчёсанными вихрами на голове. Только раскрасневшиеся щеки выдавали в нем участника недавнего семейного скандала. Но кулаки уже не были упрямо сжаты, а глаза смотрели в сторону и вниз, не желая смотреть перед собой. Потому что в отражении были не только он: но еще мама, статная, волевая женщина в длинном платье из синего шелка и княжеской тиарой, украшавшей высокую прическу. Был там и отецпокладистый и мягкий добряк в сюртуке-тройке, скромно подпиравший стену возле открытой входной двери.
Ты не давал клятв, нашептывала юноше мама, убирая одной ей видимые ворсинки с плеч и рукавов. Не будь маленьким мальчиком. Да, это я распорядилась сжечь твой мундир. Эти твои игры в войнушку
Заметив укоризненный взгляд супруга в зеркале, женщина вздохнула и отвела глаза. Решение, на эмоциях принятое на приеме в Ливадийском дворце, уже не казалось правильным. Более того, оно аукалось большими репутационными потерями: семьи, на свою голову выхлопотавшие для детей место в полку князя Давыдова, ныне смотрелись белыми воронами. Все готовились грабить князей Юсуповых, покусившихся на святоена жизнь князя Трубецкого, миротворца и посредника, а семьи новоиспеченных вольноопределяющихся лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка этого делать не могли. Никак не могли грабить родичей своего командиратем самым противопоставляя себя обществу
Я виновата, покаялась княгиня. Столько денег потратили. Политическая целесообразность Я верила, что это пойдет нам на пользу. Политикане самая надежная вещь, увы. Казалось, еще вчера клан в фаворе у императора, а сегодня заперт в крепости и ждет штурма Но мы все исправим.
Да, мама, вы правы. Глухо произнес сын.
Гришенька, ты у меня всегда был большим умницей, добившись нужного ответа, с довольством произнесла дама, отступая на шаг и разглядывая первенца. Отдохни пару дней. Я скажу ректору.
Тогда можно, я возьму самолет? С осторожной надеждой поднял юноша взгляд. Позову друзей и княжну Лидию, чуть смутился он на девичьем имени.
Дорогой? Обернулась княжна.
А тот охотно кивнул.
Люблю тебя, вспыхнув радостью, сын поцеловал маму в щеку, обнял отца и поспешил из дворца.
Дурная затея. Выждав паузу, пощелкала княгиня пальцами в перстнях. Все это гусарство вместе с пошивом мундира Правильно я его сожгла И барабан надо выкинуть. Мария Андреевна! Властным голосом произнесла она.
Слушаю, госпожа, Спешно вошла в комнату служанка.
Где полковой барабан Григория?
Княжич с утра изволили взять с собой в машину, замерла та в легком поклоне.
Вот как Глядя расфокусированным взглядом и по привычке уже размышляя над иными вопросами, княгиня замерла на пару секунд, осознавая сказанное.
Дорогой. Моментально встревожилась она. Дорогой!
Мужчина отошел от стены и вопросительно воззрился на любимую.
Немедленно вели остановить самолет. Приказным тоном распорядилась супруга. Эти его друзья!..
Однополчане. Мягко поправил ее супруг.
Такие же мальчишки, как он! Пригвоздила та. Явно спровоцировали Гришеньку на авантюру! Подумать только, сбежать из дома на войну! Заметалась княгиня по комнате, заламывая руки. А я, я о чем думала!.. Еще эта его Лидия!.. Любимый, чего вы медлите?!
Нет. Мягко лег ответ: словно стальной боек в паз, лязгнув напоследок тишиной.
А из плавных линий лица дородного семьянина, вечного подкаблучника и добряка, вдруг проступили жесткие черты Князя.
Дорогой? С тревогой уточнила леди.
Нет. Повторил он во второй раз.
Останови его, заклинаю! Появились в приказных нотах оттенки просьбы. Останови А взглянув в глаза его, просьба сменилась отчаянием.
Нет.
Но его же убьют Он же ребенок!
Дети, надевшие мундир, перестают быть детьми.
Какой мундир! Нет, нет никакого мундира! С пеплом ушел, с ветром!!!
Я отдал ему свой. Самый первый. Он ждет его в самолете.
Григорий не перестает быть твоим сыном. Трепетал женский голос, готовый сорваться на плач. Какой судьбы ты ему желаешь?!
Славы и долгой жизни!
А если
А КОГДА он вернется, надавил мужчина, с яростью в глазах отметая другие варианты. Буду гордиться им еще сильнее.
Тогда Тогда я сама запрещу подниматься самолету в воздух! И ноты упрямства выкристаллизовались в бешенство черных, без радужки и зрачков, глаз.
Тогда они полетят на чужом самолете. Все остальные. Ты этого хочешь? Стоял напротив князь на истлевшем паркете, внутри стен, покрытых черной плесенью, перед зеркалом, бурлившим вязкой серой хмарью.
Верная служанка, Мария Андреевна, глухо лязгнула об пол ржавым клинком, неестественно оттянувшим тонкую бледную руку.
Жалобно заорал кот Рокфор.
Это политика, которой займусь я, пророкотало в ответ внутри князя, одежды которого обратились в полуистлевший, весь в заплатах, доспех с зерцалом, а глаза загорелись тускло-белым под перекрестьем высокого, измятого от ударов шлема.
И рука в ветхой латной перчатке, протянутая вперед, нежно притронулась к щеке княгини. Сталь мягко приобняли женской рукой и прижались к закованной ладони с искренней любовью.
Правь, князь мой.
***
За стеклами панорамного окна беззвучными волнами перекатывался ветер в кронах зеленого леса. Близкий к штормовому, он ломал слабые ветви и пригибал к земле сильные, закручивал смерчем оборванную листву и раскидывал ее на многие сотни метров.
Крупный мужчина, стоящий подле окна в одиночестве исполинского зала, повел плечами назад и сильнее сжал сцепленные за спиной руки. Лицо его не отражало никаких эмоций, и только в глазах, обращенных к шторму, виделась кипевшая внутри ярость, созвучная непогоде.
Царапнули по золотому шитью кафтана звенья цепи ганзейского пояса, чуть оттянутого вперед круглым медальономмассивным, тяжелым, собранным и скованного из сотен зачарованных пластин. Не та декоративная пустышка, которую носят другие золотые пояса Ганзыа полновесный артефакт-на-крови. Полвека Георг Ходенберг, сеньор Любека, мог себе его позволитьво времена, когда государства еще были, как дети: жестокими и легковерными. Как же проще было жить, пока эти дети не выросли и не начали сомневаться в правилах! Словно непокорные подростки, они бежали из-под отеческой руки Ганзы, столбили за собой территории и пытались жить по своим законамно всякий раз это заканчивалось плохо.
Тонкие губы на резко очерченном лице мужичины изогнулись в легкой улыбке. Непослушных наказывали. Границы стран Европы меняли очертания, а слово Ганзы вновь заставляло трепетать королей и герцогов.
Так когда же, в какой миг, они упустили момент, и еще вчерашние дети стали с насмешкой и жалостью смотреть на Ганзу, как на беспомощных и дряхлых стариков? Ветер за окном взвыл так сильно, что засвистел воздух в щелях оконной рамы.
«Это все последнее столетие», ответил себе сеньор Любека. «Эти братья Райт с самолетом, Попов с радио, конвейеры и промышленная революция. Не просчитали».
Не упустилинет. Ганза внимательно отслеживала все технические наработки, которые сулили прибыль. Им казалось достаточным скупить долю во всех перспективных наработкахГанза придумала акционерные общества, паи и заразила ими весь мир. Небольшие доливсего по десять-двадцать процентовне тревожили владельцев до поры, а щедрое финансирование позволяло патентовать изобретения по всему миру. Четверть всей экономики мира работала на Ганзу, сама того не понимая.
Но потом эти наглые правители посмели присвоить себе связь и полеты, радиочастоты и космос, а крупнейшие компании забрали по праву сильного, возведя номинальных владельцев в титул графов под собственным сеньоратом. Мертвецывот кто они, сказал бы Георг парой веков раньше, распоряжаясь отправить карателей, чтобы те изменили порядок наследования в семье зарвавшихся царьков. Но теперь это было невозможно.
Все, что Ганза финансировала и развивала, теперь служило источником власти и денег независимых государств. Нагло отнятое было названо «привилегией императоров», и хранить ее поклялись все династии мира. Воевать против всего мира, связанного радиостанциями и скоростными кораблями, вооруженного новейшей техникой и объединенного общим интересом, Ганза больше не могла.
Ганза все еще получала свои десять-двадцать процентов от акций, могла влиять на какие-то решения, легко подкупала и запугивала, устраивала махинации и интриги. Но все Золотые пояса отдавали себе отчет, что так выглядит медленноееще на долгие столетия, но увядание. Никто не обманывался огромными деньгами, которые можно было вечно копить в подвалах. И абсолютно все точно знали, что деньгиэто фантом, пустышка, ловушка для простаков. На деньги, после определенной границы, ничего нельзя купить.
Сколь многих, внезапно разбогатевших, он видел в момент пересечения этой грани? Владельцы яхт, особняков, футбольных клубов, остров и красивых женщин, они не понимали, почему им не продают заводы и технологии. И никогда не продадут на эти их бумажки, годные только для яхт и футбольных клубов И такая же судьба ждала Ганзупока еще владельца многих технологий и секретов, артефактов и золота, за которые, в отличии от резанной бумаги, уже можно было купить все.
Но долго ли такое продлится? Если ничего не делатьответ очевиден.
Сеньор Ходенберг прикрыл глаза, и ветер за окном унялся.
Людвиг, произнес он, не оборачиваясь.
И за спиной раздались поспешные шаги личного порученцаотличного, исполнительного, награжденного бессмертием за верную службу. Династий слуг сеньор Любека не признавалхоть один в поколении, да окажется с изъяном.
Монсеньор, Шорох одежд выдал поклон, а уверенный голос выдал необходимую информацию. Данные давления и температур без изменений на всех континентах. Среднегодовая норма.
Умение предсказывать желания сеньора было профессиональной чертой Людвига. Впрочем, в этом случае много кто догадался, что сеньору интересноон спрашивал об этих данных трижды в день. И всякий раз из этих трех слабо справлялся с раздражениемскоротечным, но крайне болезненным.
Где мой Армагеддон? Сухо спросил Георг Ходенберг у неба за окном, сплошь покрытого снесенными с верхушек деревьев листьями.
Контрольное время еще не исчерпано, монсеньор. Механизм определенно точно не активируется одномоментно. Кроме того, Борецкие могли соврать насчет ровно двадцати лет Чтобы все расслабились, монсеньор.
Не могли. Среди Борецких был наш человек, приоткрыл он слуге завесу тайны. Должно быть ровно двадцать лет.
Контрольное время еще не исчерпано, упрямо повторил Людвиг.
Сеньору Любека нужен был Армагеддон. Всей Ганзе он был просто необходимАрмагеддон, после которого Ганза займется продажей своего главного товара, изменять которому в угоду технологиям и прогрессу было настоящей глупостью.
Ганза вновь станет торговать спокойствиемв мире, объятом огнем и войной. А для того, чтобы спокойствие снова стало востребованным продуктом, необходимо поджечь мир. И в огне адского пламени конца света подойти на лодке к берегам этих чванливых королей и императоров, протянуть им руку спасения. И когда терпящие бедствие в первую очередь закинут на борт ценные вещи, оттолкнуться от берега и идти дальше.
Никто не удивится тому, что золотые пояса уцелеливсе знают, что Ганза стережется безумного Палача, обитающего в Биене, и заперлась в зачарованных дворцах. Совпадение, всего лишь. А виноваты будут русскиемертвый клан Борецких, отомстивший всему миру за собственную гибель, как полагается по этим их аристократическим традициям. Уцелевших же аристократов можно будет привычно стравить, возвышаясь над миром Казалось, такой отличный план, созданный и успешно исполненный.