У Андрюса зубы заклацали мелкой дробью.
Как такПётр? Царь? Да разве ж он мог?
А то кто же? усмехнулся Ивашка. Государь собственными глазоньками пытки да допросы лицезрели, самолично приказы вешать отдавали.
Анрюс внимательно вглядывался в лицо этого прошедшего огонь и воду мальчишки. Он и верил ему, и не верил. Как же так? Царь Пётр пытал и казнил? Тот самый весёлый, умный и добрый правитель, которого он намечтал себе и которого уже преданно любил? На миг Андрюс почувствовал что-то вроде ненависти к Ивашке, стрельцову сыну.
Однако тот сидел, съёжившись на лавке и шмыгал носом, одинокий, жалкий в своей непреклонности. У него, Андрюса, хотя бы есть семья; его родителей никто не пытал и не мучил. А вот у Ивашки Он передёрнулся от ужаса.
Ты куда же теперь?
На Онежское озеро, к раскольникам. Если дойду, без колебаний ответил Ивашка.
* * *
Стали ложиться спать; Андрюс таки уговорил Ивашку взять немного денег, чтобы переночевать в тепле, купить хоть какой-нибудь еды в дорогу. Он не представлял, где находится это самое Онежское озеро, но раз Ивашка сомневался, что дойдёт Вероятно, путь туда был далёк и труден. Андрюс предложил стрельцову сыну остаться с ними, доехать до Пскова, обещал никому его не выдавать, а тот лишь улыбался.
Утро вечера мудренее, поговорим ещё, сказал Ивашка. Я тут, на лавке лягу, а ты иди к родителям, не бойся за меня. Спасибо тебе, век не забуду.
Утром, едва рассвело, и в маленьких заиндевелых окошках проглянули первые робкие, но уже напоминающие о весне лучи, Андрюс сбежал по крутой лесенке вниз, в общую комнату. Там храпели на лавках, на поленнице в углу, а кто и под столом, но Ивашки не было. Ушёл стрельцов сын. Ушёл, отчаянный, пока все спали.
* * *
Повсюду звонили колокола: громко, переливчато, настойчиво-ликующе. Звонили подолгу, не умолкая; прохожие останавливались послушать перезвон, снимали шапки, крестились. Православные праздновали Светлую Пасху, а на реках Великой и Пскове как раз тронулся, пошёл трещать и ломаться лёд; вот-вот уже скоро спустят на воду лодки и ладьи с белыми парусами и высокими, крашенными бортами.
В воздухе чувствовалась весна; за работой Андрюс частенько вспоминал минувшую зиму и, украдкойсвою встречу с Гинтаре в заснеженном лесу. Никто об этом не знал, только Тихон.
Она, пане Гинтаре, сама ко мне пришла, понимаешь? делился с другом Андрюс. Тогда, зимой! Если бы не оназамёрз бы я, сгинул в лесу.
Тихон щурил глаза, беспокойно поводил усами. Целые ночи он теперь где-то пропадал. Не то чтобы Андрюс беспокоился о нём, но всё-таки
Как думаешь, мы с ней ещё свидимся? спрашивал Андрюс Тихонатот всегда понимал, кого хозяин имеет в виду. Ты, если увидишь её гдепредупреди меня, тотчас же.
Но сам он вовсе не был уверен, что пане Гинтаре захочет вновь его увидеть. После того, как Андрюс показал себя таким слабым и ничтожным тогда, у костра, им же зажжённоговероятно, она не считает, что с него получится какой-нибудь толк. Если всерьёз подумать, то и Бог бы с ней, но сердце Андрюса отчего-то щемило при мысли, что они не встретятся больше.
* * *
Они поселились неподалёку от Запсковского большого моста, у Рыбницкой башни. Из окон видно было, как спускались к реке низкие, деревянные рыбные ряды. Наняли горницу с примыкавшим сенникомдля родителейу пожилой вдовы хозяина лодки, рыбного торговца.
Хозяйка была старушка тихая, немногословная, которая едва ли не весь день проводила в церквях, а дома прочитывала все молитвенные правила, как положено. Она почти не спрашивала родителей Андрюса: кто они такие, да откудалишь заботилась, чтобы за постой платили вовремя.
Иева и Андрюс с первого же дня во Пскове стали искать работы: Иева, по совету хозяйки, отправилась к её знакомой, жене богатого купцав швеи. Андрюс же направился в город, поглядеть, как там и что. Слышал он, что недавно здесь, во Пскове некое «кумпанство», как нынче говорили, основало полотняный заводик, а ещёкорабельное строительство на реке Великой, что в Псковское озеро впадала. А раз есть строительствостало быть, и плотники нужны.
* * *
На верфях работа шла полным ходом: под шуршание и грохот льдин люди сновали вокруг остова недостроенного корабля. Там пилили, стучали, привозили, подносили Пахло горячей смолой, на берегу же сушили уже готовые паруса. Андрюсу вмиг стало весело от этой суеты, даже позабылось неприятное, гнетущее чувство, что вызвала в нём встреча с Ивашкой.
На деле ему пришлось показать себя в тот же день: подошёл корабельный мастер Овсей; узнав, что крепкий, широкоплечий юноша ищет работы, приказал ему идти к пильщикам. Затем поставили его доски обтёсывать, затем плоты связывать Андрюс поглядывал на неготовые судна и ладьи: обнажёнными рёбрами они напоминали скелеты огромных сказочных морских животных. И несмотря на усталость, грубую тяжёлую работукакие уж там бусики да шкатулки лаковые! был рад, что очутился здесь.
Так и потекли дни Андрюс на работе держал себя тише воды, на вопрос: «который год?» благоразумно отвечал «шестнадцать», ему и верили. Звали его здесь все по-русски: Андреем, либо Андрюхой. Как и в Смоленске, он всегда носил ведьмин перстень с собой, в потайном кармане, но забавлялся с ним только в воскресенье и праздники. Андрюс теперь мог с уверенностью сказать, что убивать да запугивать было далеко не пределом возможностей колдовского камня.
Как-то нашёл он на берегу рыбку, небольшую, красивую, серебристую, хотел в реку вернуть, а та уже и биться переставала Жаль, а что поделать? Он присел на корточки, погрозил пальцем Тихону, который азартно облизывался, и почувствовал в ладони знакомое тепло. Поднял руку с перстнем медленно, осторожноодна лишь искорка стекла с камня, вспыхнула в бесцветных рыбьих глазахи рыбка ударила хвостом, сперва тихо, потом сильнее! Получилось! Андрюс выпустил её в воду, та резво подпрыгнула и ушла на глубину! Андрюс даже засмеялся от радости, а вот Тихон посмотрел на хозяина с укором, зашипел возмущённо.
* * *
И совсем бы хорошо было, только лишь одно заставляло Андрюса замирать от ужаса, прислушиваться по ночам и молить Бога о чудетом чуде, которое сам он, как бы ни хотел, не мог сотворить. Возвращаясь домой, он слышал кашель Ядвиги, видел алые пятна на её ввалившихся щеках и боялся тех самых слов, что нечаянно вырвались у любимой сестры в промозглое зимнее утро, когда они бежали из Смоленска.
12. Диво вешнее
Май выдался роскошным: солнечным, ветреным, пьяно-душистым, шумящим нежной листвой и радостью зрелой весны. Искрилась река под тёплыми лучами, улыбались прохожие и все голоса вокруг казались звонкими и молодыми.
Андрюс безучастно отмечал всю эту красоту и иногда задавал себе вопрос: было бы ему легче сейчас, если бы погода была скверной, как в ноябре, а природа умирала бы, а не возрождалась? Возможно, тогда случившееся не казалось бы настолько горьким и несправедливым. Ядвига слегла окончательно в одну из чудесных, тёплых ночей
В открытые окна врывался одуряюще-сладкий аромат сирени, но она не слышала этого запаха. Сестра, как всегда, пуще всего боялась утомить, опечалить родных, она просила матушку ложиться спать, говорила, что ей лучшеа ещё, опасаясь за Иеву, не допускала ту к своей постели. «Вдруг хвороба эта к ней пристанет, скажите, матушка, чтобы не подходила ко мне», просила она.
Андрюс же за себя не боялся: они с Ядвигой доверяли колдовской силе, что служила ему защитой. Он сидел рядом с сестрой, говорил с нею о разных пустяках, а та лишь тревожилась: как-то сложится жизнь у Андрюса с Иевой, найдут ли они своё счастье? Ядвига умоляла его всё-таки учиться грамоте, да не только, как сейчас: письмецо прочесть да буквы кое-как нацарапать; а книги разные учёные, языки, всё чтобы ему было по плечу. Андрюс и сам, когда видел настоящие книги, испытывал восторг и благоговейный страх одновременно; а ещё он представлял, что когда-нибудь у него будет полон дом книг, и все-то он прочесть сможет И он обещал это Ядвиге.
В последние дни сестру начала терзать лихорадка: её бросало то в жар, то в холод, она стучала зубами и с головой зарывалась в одеяло. Ни огонь в камине, не горячее молоко, ни меховая полостьничего не помогало. Тогда Андрюс брал её страшно исхудавшую ледяную руку, закрывал глаза и старался сосредоточиться как можно сильнее Зеленовато-изумрудные искорки стекали с его пальцев и неспешным ручейком бежали по бледной ладони Ядвиги. Дыхание её становилось ровнее, она переставала дрожать, даже упорный надсадный кашель постепенно унимался.
Андрюса охватывала безумная надежда: не сможет ли он своим колдовством вылечить сестру или хотя бы продлить её дни? Ему казалось, она стала меньше харкать кровью, и даже болезненный блеск её воспалённых глаз вроде был не таким пугающим. Однако проклятая хворь всё равно одерживала верх: Андрюс не мог ещё заставить изумруд работать на него непрестанно: стоило ему оставить Ядвигу хоть на пару часов, как ей тут же становилось хуже Он почти не спал, ел на ходу; на верфи мастер грозился прогнать за то, что Андрюс каждый раз опаздывал. А не ходить на работу было нельзякто будет кормить родителей?
Андрюс исхудал, измучился, отвоёвывая у смерти ещё немного, совсем немного часов жизни любимой сестры Ночами он держал её руку, а ведь приходилось следить, чтобы волшебство изумруда струилось нужным ему тоненьким ручейком. Он боялся, что, если перестанет контролировать его силумагия перстня просто убьёт Ядвигу на месте.
И однажды он заметил, что злая болезнь побеждает: он уже не мог согреть сестру, не мог утихомирить мучительный кашель Андрюс сгоряча приказал камню дать больше зелёных искрЯдвига тихо вскрикнула и отдёрнула руку. На её ладони алел ожог.
Прости, прости, Бога ради, повторял Андрюс, покрывая поцелуями её прозрачную кисть. Прости, сестрёнка, я забылся. Больше не буду.
Но Ядвига лишь улыбалась, глядя куда-то поверх его головы.
Что ты там видишь? спросил Андрюс. Открыть окно?
Однако сестра вздрогнула и покачала головой.
Там туман, холодно, морось Люди измучены и ждут избавления, солнца не видят Души загубленные преследуют Его.
Бредит, с отчаянием сообразил Андрюс. Он отворил окнов комнату, пропитанную тяжелым запахом болезни, ворвались сладкие ароматы черёмухи и сирени.
Нет, нету никакого тумана, погода хороша. Завтра, как тебе лучше станет, выйдем с тобой во двор, посидим на солнышке, я тебе цветов нарву, пробормотал он.
Ядвига взглянула на него прояснившимся взором.
Ты прости меня, братец.
* * *
Андрюс бежал вдоль береганочь была тихой и ясной, река чуть слышно шелестела и вздыхала, отражая тёмными водами мерцание луны.
Он больше не мог помочь сестре, не был способен даже избавить её от страданий, лихорадки и бреда Но если пане Гинтаре отзовётся на его отчаянную мольбу? Ведь она два раза его самого от смерти отводила!
Но он понятия не имел, как её найти, как позватьГинтаре всегда появлялась сама. Тихона Андрюс оставил дома рядом с Ядвигой, запретив покидать её хоть на минуту Отчего-то ему казалось страшным, что сестра окажется наедине с беспомощными, отупевшими от нового горя родителями.
На другом берегу реки могучим частоколом выстроился лес. Стало быть, туда ему и надо: Гинтаре, диво лесное, к городу близко, наверное, не подходит. Он беспомощно обернулся, припоминая, далеко ли до моста, однако ночью, при свете луны всё казалось не таким, как днём Андрюс подумал немного и начал снимать башмаки и кафтан. Оставшись в рубашке и кюлотах, он вошёл в воду, слегка вздрогнув, когда обжигающе-холодные струи коснулись его кожи. Он сделал глубокий вдох и поплыл по направлению к лесу; течение почти не ощущалось, а от быстрых движений он скоро согрелся. Андрюс сперва боялся потерять изумрудон знал, что вода снимает кольцаоднако не тут-то было: перстень держался крепко, точно влитой.
Выбравшись на берег, он отряхнул влажные волосы и побежал вперёд, к лесу Луну начали заволакивать облака, стало гораздо темнее, да и Андрюс не представлял, куда, собственно, идти? Искать болото или лесное озеро? Да разве ж найдёшь в темноте, а времени у него осталось совсем мало!
Он пошёл дальше, наугад Андрюс уже жалел, что оставил Ядвигу; ему представлялось, что вот именно сейчас ей становится хуже, а ведь он мог хоть чуть-чуть облегчить её страдания! И ещёс чего он вообще решил, что пане Гинтаре станет спасать его сестру? Какое ей дело до Ядвиги? Гинтаре помогала Андрюсу потому, что считала его способным к магиино ведь она не добрая волшебница или знахарка, которая исцеляет обычных людей
Вокруг вовсе сгустилась тьма; лес был незнакомым, он не знал Андрюса и относился к нему недоверчиво. Это чувствовалась и в сторожкой тишине, и в подмигивании еле заметных глазков-светлячков среди молодой зелени. Здесь к нему присматривались. Но Андрюсу недосуг было кого-то опасаться. Он вскинул руку и велел изумруду освещать дорогу Бледно-зеленоватое сияние, точно от чудесного фонаря, разлилось вокруг него, тьма отодвинулась вглубь. Андрюс внимательно прислушивался: не раздадутся ли лёгкие шаги, пение бузинной свирели, да хоть шипение змеиное!
Ничего. Лес будто бы замер, не желая отвечать, подпускать его к себеи Андрюса охватило отчаяние.
Гинтаре! Пане Гинтаре! Услышьте, помогите мне, сделайте милость!
Его зов упал в пустоту. Андрюс прошёл ещё несколько шагов и рухнул на колени.
Пане Гинтаре, где же вы? Никто больше, кроме вас, горю моему не поможет
И тут он не услышал, скорее почувствовалТихон! Друг молчком вынырнул откуда-то из густой тьмы, уткнулся влажным носом ему в ладонь; Андрюс помертвел. Тихон пришёл к нему: это могло значить только одно
Всё закружилось вокруг него, казалось, настороженно-молчавший лес помчался вдруг в бешеной пляске. Андрюс ощутил горячим лбом влажную, прохладную землю и молча, изо всех сил вгрызся в неё зубами Тихон беспокойно ворчал над ухом, а откуда-то издалека, глухо, словно из тумана, донеслось запоздалое пение свирели
* * *
Потом он вспоминалсмутно, отрывкамикак она, прекрасная и величественная в лунном сиянии, приблизилась к ним. Тихон стрелой кинулся к Гинтаре, стал ласкаться; а он, Андрюс, не мог даже встать и поклониться Жестокая боль жгла его изнутри, выжигала самое сердце, рвала его на части, а голова, казалось, пылала огнём Не смог! Не уберёг! Не успел! Вся его сила, которую он, капля за каплей, готов был отдать за спасение Ядвиги, снова оказалась бесполезной!
Андрюс не мог ни плакать, ни говорить; лишь глухо мычал и, уткнувшись лицом в землю, отчаянно вцеплялся зубами в какие-то коренья, стебли трав Вероятно, он был страшен и чёрен от грязи. Гинтаре что-то говорила, но её слова были сейчас для него более бессмысленными, чем птичье щебетание. Что бы ему не сказали, это не имело никакого значения. Ядвига умерла! А он бросил её одну, не позаботившись облегчить её страдания; выходит, в момент смерти рядом с сестрой был только Тихон!
Андрюс забился на земле, он ударялся лбом о корень дерева, стремясь причинить себе физическую боль Гинтаре с силой удержала его; она положила его голову к себе на колени и прижала ладонь к его груди Андрюсу показалось, что к его обожжённому сердцу прикоснулись чем-то нежным и прохладным.
Гинтаре покачала головой, поманила к себе Тихона и что-то прошептала ему. Тот выслушал и стрелой помчался по поляне Перед взором Андрюса стоял туман; кажется, вернувшись, Тихон принёс в зубах какой-то белый цветок. Гинтаре обрывала лепестки и растирала их своими тонкими пальцами, отчего лепестки источали сияние, подобное лунному, и тонкий, нежный аромат, не похожий ни на сирень, ни на яблоневый цвет
Ладони Гинтаре пахли сладко, точно майский мёд. Она перебирала волосы Андрюса, и огненный обруч, до боли стискивающий его голову, распадался на куски Потом Гинтаре снова положила руки ему на грудьсделалось легче дышать.
Краем сознания он понимал, что она снова спасает его, но в этот раз вместо благодарности и восхищения испытывал горькую обиду и неприязнь. Где была она, Гинтаре, когда умирала Ядвига, почему не слышала, как Андрюс отчаянно взывал к ней? Почему не помогла в тот единственный раз, когда ему больше всего требовалась её помощь?
* * *
Когда жаркие лучи солнца начали заливать поляну и птицы торжествующе запели в полный голос, Андрюс сделал над собой усилие и встал. При свете дня Гинтаре показалась ему ещё краше, чем прошлым летомона была сама как настоящая весна: румяная, здоровая, цветущая, рыжие волосы подобны солнцу, глазаточь-в-точь расплавленный янтарь. Андрюс сухо поклонился ей и машинально бросил взгляд на ведьмин перстень. Камень был тёмно-розовым, обжигающе-горячим, но и это на сей раз оставило Андрюса равнодушным.