Бумажные крылья - Ирина Успенская 3 стр.

Не тратя времени на словак чему теперь слова?  Орис бросился на Стрижа. Несколько секунд они катались по полу, словно взбесившиеся коты. Трещала мебель, что-то внизу верещала Сатифа, но Орису было все равно. Он сосредоточился на одной мысли: убить! Но тело подводило, удары не достигали цели. Знакомый ритм дыхания, годами отработанные движения, даже запах соперникапривычный и роднойкричали: это не всерьез! И удары, что наносил в ответ Стриж, не отличались от сотен нанесенных раньше, когда они еще были братьями.

Бесплодную драку прервал свалившийся кувшин.

Грохот, брызги воды, летящие осколки, кровь на плече брата.

Оба вмиг вскочилиспина к спине, в поисках настоящего врага. И тут же отпрыгнули, никого постороннего не обнаружив.

 Ну?  спросил Орис, облизывая содранные костяшки пальцев.

 Что ну? Полегчало?  Стриж растянул разбитые в кровь губы.

 Почему?  Орис мягко, по-кошачьи, подступал к Стрижу.

 Надо было.

Оба хищно кружили по комнате, ни один не решался напасть.

 Ты не забыл, что он мой отец?

 Не забыл.

От холодного тона Стрижа вновь вспыхнула ярость.

 Ты проклятый ублюдок!  выплюнул Орис и прыгнул, подминая Стрижа под себя и нанося быстрые сильные удары. Сквозь алую пелену он не сразу заметил, что брат не сопротивляется, только прикрывает локтем глаза и прячет кисти рук.

 Что не дерешься, шисов дысс?  отвесив последний удар, он отскочил на несколько шагов.  Трусишь?

 Угу.  Отняв от руку от лица, Стриж поморщился и сплюнул кровью.  Именно.

Он не спешил подниматься, словно предлагая Орису продолжить. А может быть, прийти в себя и полюбоваться на дело рук своих: на ребрах наливался синяк, ссадины на руках и груди кровоточили, волосы над левым виском слиплись и потемнеликажется, Орис приложил братца о ножку табурета.

 Вставай, багдыр`ца.

 Хочешь добить? Давай.  Стриж поднялся и нехорошо ухмыльнулся.  Так пойдет, или ножик дать?

Он демонстративно медленно вытащил из-за спины ножконечно, как можно было забыть, что безоружным Стриж не бывает никогда!  и метнул Орису под ноги. Доска завибрировала. Орис кинул взгляд вниз, на подрагивающую рукоять, потом на Стрижа быстро выдернул нож, не отрывая глаз от шисова ублюдка? Или все же брата?

 Ну?  Тот спокойно стоял напротив, опустив руки.  Или все же поговорим?

 Не о чем с тобой разговаривать.

Сжимая рукоять, Орис рассматривал Стрижа. Что-то с братом было не так. Чтобы он отказался подраться? И выглядит, как старик.

 Тебе видней.

 Ты шакалий сын. Ты убил моего отца. Ты покойник,  выговорил Орис простые и правильные слова. Но метнуть нож в беззащитное горло не мог. Ведь не увернется.

 Угу.  Стриж передернул плечами, словно в нетерпении.

 Дери тебя шис!  выдохнул Орис, бросая нож.

С чистым звоном лезвие вонзилось в стену позади Стрижа, смахнув по пути пару соломенных волосков. Как Орис и подозревал, шакалий сын и не пошевелился. Только грустно усмехнулся, напомнив шкодного мальчишку, которого за вечную улыбку до ушей дразнили лягухом.

 Будешь ты драться или нет?

 Не буду.

 Почему?

 Потому.  Отвернувшись от Ориса, Стриж намочил полотенце в умывальнике и приложил к разбитой голове.  Хочешь сдохнуть, пойди утопись. Я тебе в этом не помощник.

Орис опешил от такой наглости. Но в уголке сознания закопошилась здравая мысль: если брат справился с самим Мастером Ткачом, что для него он, Орис? На что он вообще рассчитывал, набрасываясь на Воплощенного? Не говоря уже о том, что подумать просто забыл. Видел бы отец

 Да, наставник велел сказать, чтобы ты не вздумал перечить Седому.  Стриж продолжал промокать кровь с плеча.

 То есть?

 Он будет главой гильдии.

 Да пошел он! По закону новый Мастерты.

 Не выйдет. У меня короче, сделаешь умное лицо и подтвердишь, что уважаешь выбор совета мастеров.

 Так они и поверили.

 Не твои беды.

 Ладно, с Седым разберемся потом Стриж!

 Да?

Брат наконец обернулся, и Орис понял, что мстить больше не хочет. Дурь это, терять и отца, и брата. А вот выяснить, что же у них такое произошло, надо.

 Пойдем, что ли, завтракать? Сатифа оладий испекла. К твоему возвращению, шисов ты дысс.

Глава 4. А был ли Тигренок?

2 день журавля

Шуалейда шера Суардис

Она проснулась от холода. В окно задувал мокрый ветер, шуршал в ветвях каштана дождь. Остатки сна тоже были холодными и мокрыми: кривая зеленая луна, темные дома и страшная крылатая тварь, воющая посреди мостовой.

Шуалейда поежилась, не открывая глаз. Потянулась к любимомуи наткнулась на кусок металла на остывшей подушке. Не желая верить, зажмурилась. Позвала:

 Тигренок!

Никто не откликнулся, только ветер хлопнул рамой.

Шу открыла глаза, оглядела комнату, остановилась взглядом на паре вешалок: ее платье для сегодняшнего обеда висело на месте, одежда Тигренка исчезла. Под вешалкой валялись лишь шелковый платок и кружевные манжеты, оторванные от сорочки. Мальчишка Истерический смех заворочался в груди, выплеснулся кашлем, отдался тошнотой и болью в висках. Игрушечная птичка, когда-то подаренная Даймом, разразилась щегловой трелью. Шу смахнула с лица дождевые капли и хотела улыбнуться его заботе, но губы не слушались, замерзли.

Подобрав одеяло и закутавшись, Шу сползла с кровати, подошла к вешалке, подняла оторванные манжеты, поднесла к лицу. Они пахли пылью, словно пролежали год в сундуке. Только пылью.

Она отбросила ненужную тряпку в камин, проследила, как кружева вспыхнуливеселыми желтыми бабочками. Снова оглядела комнату в поисках чего? Она сама не знала, что ищет, пока не наткнулась на забытую в кресле гитару. Вдруг показалось, что не было никакого металла на подушке, что Тигренок где-то рядомверно, он снова пошел за цветами? Не мог же он оставить свою любимую гитару!

Потеряв по дороге одеяло, Шу подскочила к окну, высунулась под дождьтеплый, чудный дождь! Дождь пах им, любимым, он был совсем рядом

Туфли валялись под окном. Одна у самой стены, втораяв поломанных кустах айвы шагах в десяти. На колючках болтался атласный рукав, трепыхались под дождем клочья батиста. По краю сознания скользнуло удивление: слишком далеко для прыжка из окна и высоко, четвертый этаж. Он не сломал себе ничего? Может быть, ему больно и нужна помощь?

Не рассуждая о том, хочет ли он помощи от нее, Шу метнулась прочь из тела, искать егопо всему дворцу, по парку, по городским улицам

Тигренок был на площади Единорога. В доме маэстро Клайво. И ему в самом деле было больно: треснувшее ребро, разбитый рот, рана на голове. Правда, это все не мешало ему уплетать оладьи в компании самого маэстро, какой-то старухи и парня лет двадцати. О чем они разговаривали, Шу не стала слушать. Ему весело, он дома, а злобная колдунья, которая держит менестрелей в рабстве, осталась далеко.

Не то кашель, не то смех заставил ее согнуться пополам и схватиться за подоконник, чтобы не вывалиться из окна. Дождь хлынул с новой силой, потемнело. Оторванный рукав на колючках хлопал на ветру, мечтая улететь в небо. Как сказал Дайм, ласточки не поют в неволе? Или стрижи не поют, какая разница. Пусть летит, подери его ширхаб. Прочь!

Не обращая внимания на сотрясающий ее кашельнет, смех, это же так смешно, правда?  Шу выдернула из кустов все, что осталось от Тигренка. Туфли, рукав от камзола и клочья сорочки полетели в камин вслед за кружевами. Туда же чуть было не отправилась гитара, но в последний момент Шу остановилась. Гитара не виновата, что ее владелецтупой троллий дысс. Менестрель нюханный.

Гитара с жалобным звоном упала обратно на кресло, а Шуна постель. Под руку снова попался кусок мертвого металла с рунами. Мертвого и холодного. Как будет Тигренок завтра. Дурак. Какого демона он не бежит из города? Забыл, что Бастерхази положил на него глаз? Тупой троллий дысс!

Порыв вскочить, ураганом ворваться в теплую семейку маэстро и за шкирку оттащить Тигренка в безопасное местов Хмирну? Или к себе в башню?  Шу подавила на корню. Сбежал? Ну и в болото его. Сам пусть заботится о своей безопасности, раз такой умник. А ей надо взять себя в руки и вспомнить о Дайме. Дайм злые боги, за что ему-то досталась такая дурная возлюбленная

Снова завернувшись в одеяло, Шу поплелась к зеркалу. Смотреть на себя она не собираласьтолку смотреть на бледное чучело? Надо сказать Дайму, что она сделала, как он велел. Или не сделала а, неважно. Ласточка свободна, пусть себе поет.

 Светлого утра,  поздоровалась она, едва зеркало замерцало.  Дайм, забери этого дурня в Метропо

Она осеклась, поняв, о чем просит, и одновременночто Дайма нет. Есть лишь смятая постель, заговоренный сундук с бумагами, брошенная в кресло несвежая сорочка и записка на столе, придавленная алой розой. Записка?

Забрав ее прямо через зеркало, Шу прочитала:

«Буду через пару дней. Срочные дела. Люблю тебя, Дайм».

Уронив листок, Шу упала на козетку и закрыла лицо ладонями. Одна. Она осталась совсем одна. Тигренок сбежал, Дайм уехал, все ее бросили. И это правильноничего иного темная колдунья не заслуживает. С чего она взяла, что Тигренок позволит ей и дальше играть с ним? И с чего вдруг Дайм должен простить ей любовника? Он не обязан носиться с ней, вытирать сопельки и жалеть, когда она сломает очередную игрушку. Ему нужна взрослая женщина, верная и надежная.

Или не женщина. А взрослый мужчина. Темный шер, которого он любил, любит и будет любить, что бы там себе не выдумывала глупая девчонка.

И эта записка с чего она взяла, что «люблю»  ей, а не Бастерхази? Наверняка именно ему.

Поэтому ей следует вернуть записку и розу на место, пусть забирает тот, кого Дайм на самом деле любит. А она ей

Вдоволь пострадать не позволила Бален. Вихрем ворвалась в спальню, захлопнула окна, содрала с Шу одеяло и бросила в нее платьем.

 Одевайтесь, ваше высочество. И прекратите сырость! Еще немного, и во дворце заведутся лягушки.

Ни слова не говоря, Шу поднялась, влезла в платье.

Баль выругалась вполголоса, взяла ее за плечо и усадила перед зеркалом.

 А теперь сделай из этого пугала принцессу.

Шу промолчала. Пугало в зеркале было именно таким, как надобледным, всклокоченным и страшным. В точности, как рисуют ведьм в детских книжках. Разве нос недостаточно острый и длинный

 Прекрати. Немедленно,  приказала Баль.

Ее злость завивалась хризолитовыми спиралями, резала пальцы и скрипела на зубах. Баль снова выругалась, на этот раз длиннее и громче. Сунула Шу в руки кружку с чем-то мутным и горячим. Шу отпила, сморщилась: горько! Ласковая рука подруги погладила ее по волосам.

 Пей, надо.

Она послушно допила гадость. Что-то было в кружке знакомое, но что, вспомнить не получалось. Да и не нужно это.

Тем временем Баль что-то еще говорила. Ее голос журчал и переливался зеленью, листья шуршали на ветру, пахло мокрым лесом, вокруг танцевали стрекозы

 да проснись же!  пробился сквозь шепот ветвей базарный ор Бален.  Рано помирать! Просыпайся, багдыть твою  От последующих ее слов Шу, прожившая среди солдат большую часть жизни, поморщилась. Увидев, что она пришла в себя, Баль оборвала тираду и продолжила нормальным тоном.  Давай быстро рассказывай, что случилось. И не вздумай тут

 Он ушел,  не дослушав, отозвалась Шу.

 Ушел?..  Баль глянула на дождь за окном, затем на полоску звездного серебра, брошенную на пол.  Ты отпустила?

 Ушел. Сам.  Шу пожала плечами.  Ласточки не поют в неволе.

 А давно пора!  Баль усмехнулась.  И нечего страдать. Любитвернется, не любитпошел к зургам. Да, о зургах. Тебе сестра передала.

Перед глазами Шу очутилась надушенная вербеной записка со сломанной печатью. И буквы кто-то размазал Откуда-то с потолка упала крупная капля, посадив на дорогой бумаге с монограммой мокрое пятно. За нейвторая.

 Снова сырость,  проворчала Бален и отобрала записку.  Ладно, слушай. Наше высочество, тут ворох политесов, изволит Высочество много чего изволит, жаль не провалиться в Ургаш, э посвященный культуре дружественных ире музыкальный вечер и что-то там такое Если по-человечески, твоя сестра изволит хотеть наложить лапу на твоего менестреля. Бастерхази он понравился.  Фыркнув, Бален бросила записку на столик.  Я отвечу, чтоб засунула себе свое хотение?..

 Как знаешь.

Шу пожала плечами. То есть хотела пожать, но получилось что-то не так: она снова закашлялась, в глазах защипало, словно туда насыпали соли.

 Ну и правильно. Туда ему, висельнику, и дорога. Отличный будет коврик у Бастерхази. Да, а ты свою шкатулку проверяла?  Баль перевернула шкатулку с повседневными украшениями, сверкающая горка рассыпалась по столу, что-то свалилось на пол.  Ну вот. Кольца с бриллиантами нет, подвесок нет, серег  тоном казначея, у которого малолетний принц требует денег на фейерверки и живого слона, выговаривала она, перебирая украшения.  Точно, и серег с сапфирами нет! Скажи Бастерхази, пусть вытрясет

От слов Баль стало совсем холодно. Сапфиры, бриллиантыострые камни падали, царапая что-то внутри. Неправильно, нет. Нельзя так.

 вытрясет из воришки  продолжала Бален.

 Не смей!  тяжелый ком, застрявший в горле, прорвался болью и гневом.  Он не вор! Никогда, слышишь, никогда не говори о нем так!

Подруга замолчала на полуслове, скептически подняла бровь.

 Он тебе надоел? И правильно. Эта падаль с виселицы не стоит и слова. А Бастерхази пусть все равно вернет сережки! Они шестьдесят золотых стоят.

 Я сказала, не смей!  крикнула Шу, вскочив на ноги. Разноцветные смерчи поднялись вместе с ней, зарычали  Тигренок не падаль!

Дождь ударил в стекло, башня содрогнулась от близкого грозового разряда. Бален покачнулась, но устояла. А Шу наконец разглядела тени под глазами подруги.

 Падаль,  не сдавалась Бален.  Сама же знаешь, что с ним будет, едва Бастерхази до него доберется.

 Не доберется,  отрезала Шу.  Какого ширхаба? Я его отпустилапусть катится, куда хочет. Но Бастерхази его не получит.

Подруга молча пожала плечами.

 Обойдется. Я не позволю!

 А стоит ли, Шу?  совсем иным голосом спросила Баль.  Ты не сможешь прятать его вечно. И не захочешь.

Шуалейда фыркнула и выставила подбородок. Думать о том, что будет завтра, она не желалано сегодня проклятый темный шер Тигренка не получит. Ей же ничего не стоит потянуть время хотя бы до завтра. А там он, если не совсем тупой троллий дысс, сам найдет способ исчезнуть.

Время тянулось тяжело и медленно. Сначала Шу с Баль «делали из пугала принцессу»  румяна, гирлянда блестящей ерунды, завитые локоны и царственно задранный нос. Потом они чинно завтракали с королем и обсуждали первую для них Большую Охоту. За завтраком последовал визит портных и примерка костюмов для маскарада, посвященного все тому же Согласию Народов Тверди, что и Охота. Улыбаться и шутить с братом, выбирая для Тигренка старинный пиратский наряд, было больно и холодно. Но надо. Внимание Бастерхази то и дело скользило по ней, щекоча и оставляя на языке привкус гари.

Комедия удалась. Никто, даже Кай, не заподозрил обмана. Хотя брат не особенно обращал на нее внимание, занятый мыслями о Таис. Если б Шу могла, посочувствовала ему, а может, надавала по ушам, как дурному щенку: чем ревновать к проходимцу Торрелавьехе и страдать, послал бы невесте букет, спел бы серенаду под балконом. Не родилась еще такая девушка, которая устоит перед серенадой в исполнении короля.

С серенады мысли Шу снова перескочили на Тигренка. Представилось, как они вместе пробираются в сад Альгредословно дети, играющие в лесных духов, как Тигренок ласково касается струн Черной шеры

 Ваше высочество изволит взять эту шляпу?  вырвал ее из грез удивленный голос мадам Антуанетты.