О, явился!вытерев салфеткой лоснящиеся губы, сказал дядя.Ишь какой расфуфыренный, прям как попугай.
Валерио мельком глянул на свое отражение в стеклянной двери жилых комнат, выходящих во двор. И верно, в этот раз на нем почему-то был парадный мундир, да ко всему прочему еще и все пять больших наградных знаков навешанытри на перевязи, один на шее и один на эфесе меча, да еще на правом плече над локтем семь малых акантов приколоты.
Нет чтоб семейным делом заниматься, он на службу королевскую подался,пробурчал дед.Позорище. Не было такого никогда, чтоб Филипепи на Корону работали, а ты, мало что служишь, так еще и фамилию нашу позоришь. И всё ради этих цацек королевских и церковных. И зачем только я тебя нашему ремеслу учил
Валерио поднял глаза к небу и тяжко вздохнул. Конечно, настоящие дед и дядька сейчас, скорее всего, спят в Модене, и думают, что им просто снится блудный сын семейства Филипепи. В мистическом сне всё реально только для тех, кто умеет туда ходить. Простые люди, даже если и попадают в чужой такой сон, не могут отличить его от обычного.
Он подошел к столику, и дядя пинком отодвинул для него свободный стул:
Садись, засранец, раз уж пришел. Таких равиоли и такой поросятины в твоем Корпусе, небось, не приготовят.
Валерио посмотрел на столик, на румяную поросятину и даже на вид вкусные равиоли, подумал, что ведь во сне можно и поесть. Но есть за одним столом с дедом и дядей не хотелосьникакого ведь удовольствия. Так что он покачал головой:
Увы, дядюшка, спасибоно нет. Язва у меня, так что ни равиоли, ни поросятину я есть не буду. Да и некогда.
Обошел столик за их спинами по кругу, сказал:
А что касается ремесла спасибо за ученье, оно и для паладинства в чем-то полезным оказалось,и он бросил на столик перед ними кошелек, серебряную палочницу и часы, которые только что ловко вытащил из дядиных карманов.Как видите, ничего не забыл. А теперьпрощайте, я спешу.
И он двинулся к стеклянной двери, слыша за спиной одобрительное бурчание деда:
А пальцы-то по-прежнему ловкие! Эх, Валерио, не подался бы ты в паладиныбыл бы сейчас на дядькином месте. Небось у тебя он попятить кошелек не смог бы.
Дядя что-то возмущенно проговорил, но Валерио уже не расслышалшел коротким коридором через дом к выходу, и когда толкнул тяжелую дверь на улицуоказался уже не в Модене, а на высоком обрывистом берегу быстрой и неширокой речки, бегущей среди зеленых лютессийских холмов с белыми известняковыми скалами.
На обрыв снизу, с узкой полоски галечного пляжика, вела лестница из вбитых в склон деревянных колод, и по ней поднимался Ренье. Одет он был в закатанные до колен холщовые штаны и в простую рубашку, и волок большую сетку, полную трепещущей серебристой форели. В другой руке у него была корзина с мокрым бельем.
Филипепи посмотрел направо, туда, куда выходила эта лестница. Там была утоптанная площадка, огороженная по краю обрыва заборчиком, к площадке примыкал двор небольшого сельского дома. Сам дом выглядел небогато, но крыша была целой и явно недавно подлатанной, стены побелены, деревья в саду обрезаны, сорняки на огороде выполоты. Во дворе стояла большая сушилка для рыбы, и на ней под мелкой сеткой висела партия форелей. Из трубы летней кухни вился дымок и доносились запахи клубничного варенья. Вдоль ограды садика тянулась веревка, на которой сушилось бельев основном женские панталончики и сорочки, пара мужских подштанников и рабочих рубах. Филипепи прислушалсяиз летней кухни доносились стихи на фартальском, из тех, какие в школах учат для запоминания грамматических правил и произношения.
Ренье поднялся по лестнице, повесил сетку с рыбой на крюк возле сушилки, натянул вдоль забора еще одну веревку и быстро развесил белье, вернулся к рыбе, переложил ее на разделочный стол и принялся потрошить и пластать на филе. Делал он это ловко и быстро, и две полосатые кошки, крутящиеся у него под ногами, то и дело утаскивали под стол и с урчанием пожирали рыбьи головы и потроха. Закончив обрабатывать рыбу, Ренье нанизал ее на веревочку и повесил на сушилку, старательно прикрыл сеткой и пошел к рукомойнику. Из кухни вышла девушка лет пятнадцати, очень похожая на него, подала ему сначала мыло, потом полотенце. Ренье умылся, вытерся и ушел в дом. Девушка вернулась в кухню, а из кухни ей навстречу выскочила другая, помладше, и уселась за столик возле кухни под раскидистым абрикосом. На этом столике громоздились несколько книжек и развернутая тетрадка.
Послышался шорох шагов, Валерио повернул голову на звук и увидел Маттео, очень задумчивого и растерянного.
Сеньор Валерио? Почему я здесь?спросил он, показывая на реку, дом на берегу и вообще весь пейзаж.Это ведь, как я понял, пригород Лютеса, где Ренье жил. Я никогда не был здесьпочему мне это снится?
Филипепи молчал, только хлопнул рукой по траве рядом. Маттео уселся.
В чем испытание, сеньор Валерио?Маттео заглянул ему в лицо.Сначала я увидел отца, и он спросил меня, не передумал ли я. Я сказал, что нет. Ну а потом я вышел из нашего сада и как-то оказался здесь. Почему? Я не прошел?
Смотря что,сказал Валерио.Выбор прошел. Видно, у тебя в той, обычной жизни нет ничего, о чем ты мог бы сожалеть, разве что удовольствия плоти, но от них ты отказался легко. Знаю, ты любишь другим напоминать об этом, гордясь своим, хм, подвижничеством.
Маттео при этих словах вскинул голову, сжав губыявно хотел что-то сказать, но сдержался. Филипепи усмехнулся:
Наивно думать, что этосамое тяжелое в нашем выборе. И что испытание духа в этом и заключается. Ты ради чего шел в Корпус?
Маттео пожал плечами:
Я Олаварри. Олаварри часто становились паладинами. Это, как мне кажется, куда более высокая честь, чем быть морским или флотским офицером. Мне не хотелось в армию или флот И к дипломатической службе у меня тоже нет призвания, а все остальное ниже нашего достоинства. Поэтому мне не из чего выбирать, сеньор Валерио. Мои предки присягнули Фарталлео на верность и обещали им службу своих мужчин, пока существует наш род. Потому я здесь.
То есть ты пришел сюда не по зову сердца, не из отчаяния, не ради того, чтобы служить Ей, а потому, что ты должен исполнить родовую присягу, так или иначе? Проще говоряради чести своей семьи?
Ну, да,кивнул Маттео, не понимая, к чему клонит наставник.
А тот показал на двор дома. Туда опять вышел Ренье, уже одетый в мундир. Рядом с ним стоял мужчина лет тридцати с небольшим, похожий на него, только волосы были темнее и коротко острижены. Две совсем юные девушки обнимали Ренье и лепетали что-то по-лютессийски, видно было, что им не хочется с ним расставаться.
Посмотри. Я учил вас замечать детали, обращать внимание на одежду и всякие мелочи, по которым можно узнать о человеке многое. Что ты видишь?
Маттео послушно посмотрел, задумался.
М-м Ну дом сельский. Наверное, обычный лютессийский селянский дом Недавно оштукатуренный, трещин на стенах нет, значит, штукатурка свежая. Крыша сланцевым шифером крыта, по-моему, чинили ее недавно, места есть, где плитки немножко другие. Труба побелена. Забор меняли тоже не так давно а вот стекла в окне мутные какие-то, наверное, очень старые. И мелкие. Хм навозом не воняет, значит, ни лошади, ни коровы, ни свиней нет. Козы, кажется, есть, и куры, их слышно. Дом, кстати, маленький. На три комнатки, не больше, и даже мансарды нет. Соседние дома побольше Хм Мужчина одет просто, кожаный фартук известкой заляпан, сабо тоже. На стройке, наверное, работает. Девочки одеты по фартальской, а не местной моде, в ситцевые летние платья и кожаные туфли. А фартуки при том какие-то простецкие. Книги на столе лежат по-моему, учебники, один, кажется, по геометрии. Белье на сушилкемужское простое, грубое, заплатанное, а женское наоборот, из тонкого льна, целое и даже с какими-то кружевами и вышивкой.
Довольно. Что ты можешь сказать об этой семье?
И тут до Маттео дошло, он очень смутился, хотя постарался этого не показать. Помолчал немного, потом сказал:
Они не так давно переехали в пригород. Купили самый дешевый дом. Старший брат работает каменщиком, мне кажется, это должна быть очень тяжелая работа. На себе экономит, зато на сестер не жалеет. А девочки учатся, и явно уже не в обязательной трехклассной школе, там геометрию не изучают. А Ренье тоже ничего для них не жалеет. Любит их, а они его.
Это Лютессия, Маттео,сказал Филипепи, тоже глядя на то, как Ренье со слезами обнимает сестер, потом надевает берет и уходит со двора.Здесь у простолюдинов принято рано жениться и заводить семью. За мужчину старше тридцати замуж пойдет разве что вдова с детьми или дурнушка. На неженатых здесь смотрят почти как на извращенцев, даже на паладинов. Хм, особенно на паладинов знал бы ты, какие похабные о нас здесь анекдоты ходят.
Получается, Ренье и его брат ради младших сестер отказались от собственного семейного счастьяМаттео вздохнул.И выбрали себе такую, хм, незавидную долю в глазах соотечественников? Только ради того, чтобы их сестры получили хорошее образование?
Сельская жизнь тяжела, особенно для женщины, Маттео. Если бы старший брат Ренье, а потом и сам Ренье женились, их сестрам пришлось бы нянчить их детей, помогать по хозяйству и работать от зари до зари, а потом выйти замуж за немолодых вдовцов и все так же работать от зари до зари и нянчить не своих детей. Печальная судьба младших селянских дочерей, оставшихся сиротами. Если бы их родители были живы, то девочки остались бы при них, их мужья бы вошли в их семью, а братья, наоборот, жили бы своими домами. Но семье Магри не повезло. И братья решили избавить их от такой судьбы. Как думаешь, жертва Ренье меньше твоей? Что вышеотдать себя служению ради чести своего рода или ради счастья своих родных?
Маттео сделалось стыдно за всю его спесь, какую он проявлял раньше к сотоварищам.
Тут к ним подошел Ренье:
Сеньор Валерио? Маттео? Почему вы тут?
В мистических снах бывает всякое, Ренье,сказал Филипепи.Садись вот рядом.
Ренье послушно сел.
У тебя хорошие сестры. И красивые,тихо сказал Маттео.М-м я понимаю, почему ты решился ради них пойти в паладины.
Не только потому, что жалованье хорошее,смущенно ответил Ренье.По лютессийским законам они теперь могут поступить без экзаменов и за счет наместника учиться в академии или даже университете Лютеса. Жанна хочет учительницей быть, а Белльлекаркой. И это в тысячу раз лучше, чем доить коров и месить свиньям болтушку, как им бы в селе пришлось Сеньор Валерио Я я хотел было остаться дома. Вот такое желание накатилохоть убейся. И подумаля же пошел в Корпус ради них, а не ради Девы. Значит, это вроде как обман, да? Но когда я так подумал, то как-то сразу понял, что нет, не обман. Я же Деве обещался, я сам обет приносил, без принуждения, и Она приняла меня. Ведь правда, что если не с чистой душойто Она бы не приняла?
Правда, Ренье,кивнул Валерио.Ты прошел испытание духа. И ты, Маттео, тоже. Надеюсь, ты не забудешь того, что понял здесь. А теперьукладывайтесь поудобнее и спите.
Дождавшись, когда ученики сладко засопят, паладин Филипепи вздохнул, зажмурился и опять оказался во дворе родного дома. Там по-прежнему были дед с дядей, но они его не заметили. Дядя сидел за столом над недоеденным поросенком красный и несчастный, а дед тыкал ему в лицо кошельком, палочницей и часами:
Фессо! Баббео! Сопляк Валерио общипал тебе бока, а ты даже не рыпнулся!!! Эх! И чего его в паладины понесло!!! Был бы он теперь на твоем месте, а ты бы, позорник, сидел бы в мастерской, отмычки мастрячил!
Валерио усмехнулся, быстренько прошел за их спинами к другой двери и через нее вышел во тьму, зажмурился, открыл глаза и проснулся.
Похмелье без вина
Ночь еще не кончилась, хотя на востоке небо чуточку посветлело. Филипепи сел на циновке, потянулся. Рядом заворочался Чампа, просыпаясь. Кавалли проснулся раньше их и бродил среди спящих учеников, вглядываясь в их лица и удовлетворенно кивая. Увидев, что старшие паладины проснулись, сказал:
Хвала богам, все прошло хорошо. Будем их будить? Или пусть до утра спят?
Чампа поежился:
Холодно же. Да и жестко. Еще успеют в своей жизни на циновках под открытым небом поспать давайте будить.
Все прошли испытание, никто не отказался,Кавалли довольно улыбнулся.Прямо даже не верится. Давно такого не было, чтоб все прошли
Разбуженные младшие паладины и кадеты все как один удивились, увидев, что ночь еще в самом разгареим-то казалось, что в мистическом сне они пробыли очень долго. Спать им, кстати, не хотелось. Но наставники велели идти в спальни, и даже сказали, что утренняя побудка переносится на час позже, и завтрак соответственнотоже. И что совсем изумило младших паладинов с кадетамитак это то, что после завтрака не будет привычной тренировки, а вместо этого разрешается взять лошадей и отправиться на прогулку по окрестностям до обеда.
Добравшись до спален и своих постелей, они еще долго не могли заснуть, делясь впечатлениями. Впрочем, далеко не все захотели рассказать, что с ними было в мистическом сне. К примеру, Анэсти рассказывать отказался наотрез, как и Дино. Ханс же сказал, что во сне встретился с дедом и с превеликим удовольствием высказал ему всё наболевшее, и заявил, что его решение быть паладином окончательное и бесповоротное. Дед, по его словам, долго ругался, но в итоге махнул рукой и написал завещание на Хансова отца без всяких условий. И теперь Хансу очень интересно, как оно будет на самом деле. Кадет Камилло, очень мрачный и грустный, тоже не захотел рассказывать, и вместо того, чтобы спать, пошел в церковь на ночное бдение. Немного подумав, вслед за ним ушел Рикардо, догнал у порога церкви и долго с ним разговаривал, сидя на ступеньках. Когда они вернулись в спальню, те, кто еще не спал, отметили, что Камилло явно полегчало. Никто из кадетов не удивился: знали, что у Рикардо есть дар утешения и понимания, и многие, бывало, с ним откровенничали так, как не стали бы с кем-либо другим. К тому же Рикардо никогда никому не рассказывал чужие тайны, и ему можно было поведать даже самое сокровенное.
Но больше всего кадетов, конечно, интересовало, что было во сне у Джулио и как это он сумел пройти испытание. Карло всем взахлеб рассказывал, что ему приснилась бабушка, которая очень сожалела, что отправила его в Корпус, и предлагала отказаться от паладинства, обещая отписать ему полностью всё родительское наследство и сверх того активов на тысячу эскудо, но Карло назло бабушке проявил упрямство и отказался покидать Корпус, и таким образом прошел испытание. Джулио на это только плечами пожал и ничего не стал рассказывать, улегся в кровать, укрылся с головой и демонстративно захрапел.
Как и было обещано, побудку прозвонили не в семь утра, а в восемь, и паладины с кадетами, выбираясь из кроватей, тут и поняли, почему наставники сделали им такую неслыханную поблажку: болело всё, как после тяжкой и долгой тренировки.
Карло и Джулио, конечно, встали пораньше, чтобы приготовить завтрак, и вместе с ними поднялся Рикардо, который помог им натаскать в кухню воды и наколоть дров.
На завтрак все сходились долго, были вялые и пришибленные, даже есть не очень хотелось. Усаживаясь за стол, Бласко как раз на это и пожаловался:
Что-то мне кажется, я не буду завтракать. Как-то даже тошнит, что ли.
Это после вчерашнего «чая»,сказал Робертино, вынимая из кармана большую жестяную коробку из-под леденцов.Видно, с непривычки. Ничего, у меня есть подходящие пилюли.
Он выставил на стол коробку, открыл:
По одной, рассасывайте. Должно немножко помочь.
Жоан взял пилюлю, кинул в рот:
Дедуля предупреждал, что после первого раза будет погано. Советовал, кстати, пару палок выпыхать. Но не сразу, а утром, после завтрака.
Робертино кивнул:
Верно, хороший совет. Похожий «чай» я как-то заваривал с приятелями-медиками, чтоб перед экзаменами память прояснить только мы туда снотворного не клали. Видимо, тошнота и вялость как раз из-за того, что намешаны снотворное и стимуляторы.
И какие-то фейские травки,вздохнул Энрике, подошедший за пилюлей.Меня сразу в Фейриё унесло, даже заснуть не успел. Чувствовал, что тело здесь, а сам я там.
Он передернул плечами:
И сразу там ко мне родня альвская прицепилась, тьфу. Соблазняли могуществом и всяким разным. Знали б вы, с каким удовольствием я их руганью обложил! Кстати, о руганиспасибо, Жоан, за науку. Все-таки сальмийская нецензурщина, что ни говори, хорошая штука. Родственничков так и перекорячило. Вот не врувоочию увидел, как от ругани уши вянут!