Здравствуй, сказала я ему.
Миша обернулся и растерянно посмотрел на меня. Мы не виделись с тех пор, как раскрылся мой обман. Он всё понимал, и больше не приходил ко мне, да и я не искала с ним встреч.
Привет, ответил он мне, и улыбнулся. Он был очень рад меня видеть, хоть и пытался это неумело скрыть, зачем ты здесь?
Я В общем, я мямлила, совершенно не зная, как ему всё рассказать.
Я знаю про того немецкого парня. Твой отец мне рассказал, вдруг сказал он, и теперь настал мой черёд удивляться.
Когда?
Это было через несколько дней, после вашей потасовки, случившейся в доме у фрицев. Мы удили с ним вместе рыбу, потом выпили водки. Ему было тяжело это говорить, но он хотел облегчить душу, поделиться.
Миша замолчал и задумался.
Твой отец очень сильный мужик. Я не представляю, как он всё это пережил. Я бы не смог, Варя.
Он ненавидит меня? спросила я.
Нет Совсем нет. Ему стыдно, что он сказал тебе тогда те слова, о том, чтобы ты была на месте Кати. Он не хотел этого говорить, это всё со злобы Со злобы к фрицам Он так их ненавидел Потому и сказал.
Я почувствовала облегчение в груди. Значит, отец так не считает. Пусть не разговаривает со мной, но хотя бы не презирает.
Зачем ты пришла? прямо спросил Миша.
Я беременна, так же прямо ответила я.
Миша замер, словно не веря своим ушам, потом он отвернулся от меня и уставился на реку. Я понимала, что ему нужно время обдумать.
Неужели от него? Ну конечно От кого же ещё. Но ведь мальчишка был калекой? Видимо не совсем калекой, сам себе отвечал на вопросы Миша. Я просто молчала и смотрена на обломки Кёнигсбергского собора, усыпанного листвой. Я понимала, что возможно сейчас решается моя судьба.
Иди домой, наконец сказал он.
Я, молча развернулась и ушла. Всю дорогу я плакала. Миша был единственной надеждой, но с моей стороны так глупо было ожидать от него помощи, после всего что произошло.
После этого разговора, я решила довериться и плыть по течению. Конечно, когда появится живот, мне придётся чтото рассказать отцу, и я придумывала самые разные истории. Что угодно, только не правду. Впервые я задумалась о чувствах отца, об очередном ударе, который нанесу ему, сказав от кого этот ребёнок.
К счастью всё разрешилось неожиданным для меня образом. Через неделю в нашу дверь постучал Миша с букетом яркокрасных георгин. Он протянул мне цветы, а потом они с папой закрылись на кухне. Через десять минут они вышли, обнимаясь и смеясь. Миша попросил моей руки, а папа с огромной радостью согласился.
Несмотря на то, что мне было всего четырнадцать лет, после случившегося отец не хотел жить со мной под одной крышей. А лучшего кандидата в мужья, чем Миша, он и желать не мог. Парень был рукастый, всегда при деле, с ним не пропадёшь. Отец просто сиял от счастья, никогда ещё я не видела его таким.
Мы с Мишей поженились, а через семь месяцев родилась Катюшанаша девочка. Ещё до свадьбы он взял с меня слово, что пока он жив, никто не узнает, что Катерина не его дочь, а дочь немецкого мальчишки. Я согласилась. Тогда это казалось мне совсем не важным. Главноевсе будут живы и здоровы.
Господи, как же он её любил. Порой и родной отец не будет так любить своё дитя, как любил Катюшу Миша. Он боготворил её. Все её шалости прощались, а желания выполнялись молниеносно.
Мы с Мишей прожили долгую и счастливую жизнь, и я любила его. Да, это была совсем другая любовь, но она была сильная и крепкая. Я не смогла родить ему детей, но ему и Кати хватало, которую он всегда считал своей. Мы были настоящей семьёй, что ещё было нужно.
Катюша не имела никакого сходства со своим родным отцом. Внешне она была вся в меня. Такие же светлорусые волосы, бледноголубые глаза, такая же хохотушка и упрямица.
Дед её, кстати, тоже обожал. Она нас с ним и помирила.
Первое время, после её рождения он долго не приходил. Мама говорила, что он очень хочет увидеть внучку, но почемуто не идёт. Я знала причину, и пришла сама в наш старый дом, с Катюшей на руках. Ей было тогда всего четыре месяца.
Он долго смотрел на неё, не решаясь взять на руки, а потом она ему улыбнулась, а он улыбнулся ей в ответ. Моё сердце тогда растаяло от нежности и любви. Мой, такой постаревший и огрубевший за годы войны отец, вдруг снова стал для меня родным папочкой, тем, каким я знала его ещё совсем малышкой.
Он подошёл к нам и обнял нас обеих свой большой и сильной рукой, слёзы радости лились из его глаз.
Доченька, прости меня Я не хотелЯ тогда
Не надо, отец, я знаю, перебила я его, прости и ты меня, я люблю тебя.
Тяжелый камень упал тогда с моего сердца, и наши семьи стали ближе. Мама помогала мне с Катей. А она росла очень подвижной и смышлёной.
Внешне она походила на меня, но повадки у неё были исключительно Марты, и с возрастом это проявлялось всё сильнее. Всегда чёткая и пунктуальная, чистоплотная и педантичная. У неё был идеальный порядок везде, даже в шкафчике в детском саду. Удивительный ребёнок.
Аня, я предвижу твой вопрос: думала ли я о нём?
Конечно же, я о нём думала, но память, странная вещь. Одно событие накладывается на другое, словно сдвигая в глубины сознания. Но мы ничего не забываем. Приходит время и воспоминания возвращаются, они врываются ураганом в нашу жизнь, словно непрошенные гости. И ты ничего не можешь с этим поделать.
Через четыре года, после рождения дочери я получила письмо от Марты. Оно пришло на старый адрес, и мама принесла его мне. Она понимала от кого оно, но ничего не стала спрашивать.
Письмо было небольшое. В нём Марта коротко рассказывала о себе и Еве, о жизни в Мюнхене. Спрашивала как я. Указала свой адрес, и очень просила меня написать ей. О Гюнтере она написала всего одну строчку: «Умер от лихорадки, спустя две недели по приезду в Мюнхен».
Весь мой спокойный мир рухнул, после этого письма. Зачем? Зачем он уехал? Ведь он же знал, что эта дорога опасна для него, и всё равно поехал. Он мог бы жить Мы могли бы жить Вместе мы бы со всем справились
Я ненавидела его, ненавидела так же сильно, как любила когдато. Безмерно злилась я и на Марту, ведь она могла не увозить его, просто не уезжать. На её письмо я так и не ответила.
Всё, что мне тогда хотелосьэто забыть. Удалить все воспоминая о нём, словно их никогда и не было.
И, знаешь, Аня, у меня это получилось. Я настолько хорошо научилась врать за эти годы, что мне удалось обмануть саму себя. Не было никакого Гюнтера, был только Миша, и Катя его дочь. Я не носила цветов соседскому мальчишке, не целовала его в свете полной луны, не защищала с ножом в руках от родного отца. А кошка Гренкаэто подброшенный в мой отцовский дом котёнок.
Я врала и верила, а потом снова врала, убеждая себя всякий раз, как всплывало очередное воспоминание, что это просто сон, ничего этого не было.
В созданном мной лживом мире не было Гюнтера, а значит, не было боли, и я убегала в этот мир, пряталась в нём. Я очень хотела не просто забыть, а изменить прошлое, но это не возможно. Прошлоеэто то, что было, хочешь ты этого или нет. Ты можешь либо принять его, со всеми ошибками и промахами, извлекая уроки, а можешь всю жизнь убегать и воевать с ним. Вот только Не принимая своего прошлоготы себя не принимаешь.
Больше тридцати лет, прожила я в этом вранье, но как говорил он: всё рано или поздно заканчивается. Весь лживый иллюзорный мир, который я так упорно и старательно создавала для себя, рухнул как карточный домик, после рождения Игоря.
Когда я увидела новорожденного мальчика с большими синими глазами, я поняла, что всё делала неправильно. Так много лет я жила во лжи, терзая себя, и, предавая память человека, которого любила больше жизни.
Я не могла принять его решение, я воевала со всем миром, с Богом, который так жестоко поступил со мной, забирая любимого у меня навсегда. Я не понимала одногоэто было решение Гюнтера, он хотел уехать, и он знал, на что идёт. Марта приняла его решение, ведь она могла просто сказать: «нет, мы не уедем». Но не сделала этого, потому что уважала его выбор, не унижая в нём мужчину.
А я была совсем ребёнком, кричала и била кулачками: «Нет, пожалуйста, Господи, только не это, ведь это неправильно. Так не должно быть». Но это правильно. Каждый волен делать свой выбор, даже если этот выбор не нравится твоим любимым людям.
Игорь рос, и всё больше становился похожим на Гюнтера, как внешне, так и чертами характера: сила, мужество, смелость, обострённое чувство справедливости. Ох, и получал же он в школе за свою «правду», но он никогда не плакал, и никогда не сдавался.
Мой отец не дожил до его рождения, иначе, думаю, он бы понял в чём тут подвох, ведь мальчик рос копией своего деда (держу пари, в этот момент старушка хохотала). Какието черты характера были у него и от моего отца. Лихая смесь немецкой интеллигенции и русской мужиковатости.
Чем старше становился Игорь, тем большее чувство вины одолевало меня. Своей ложью я не только мучила себя все эти годы, но и лишала возможности дочери и внука знать своего родного отца и деда.
Когда умер Миша, это было десять лет назад, желание открыть тайну стало ещё сильнее. Я сдержала перед мужем обещание, до самой его смерти я никому ничего не рассказывала. Но теперь пришло время тайне открыться. Только я не знала, как это сделать. Думала, что так и унесу её с собой в могилу.
И вот я случайно встречаю тебя. В конце моей жизни Господь сделал мне такой подароквозможность рассказать нашу историю любви через девушку. Не обычную девушку, а обладающую даром чувствовать и видеть других людей, фрагменты их жизней.
Встретившись с тобой глазами, тогда, когда ты хмурая сидела в кафе, я сразу поняла кто ты, и разрешила тебе увидеть. Мне невероятно повезло, что твоё любопытство не позволило тебе оставить эту историю, и увидеть её до конца. Теперь ты сможешь всё передать другим. Я знаю, ты сможешь.
Я чувствую, что Гюнтер простил меня. Уверена, простит меня и Игорь. Теперь я могу уйти на тот свет с чистой совестью. Уйти к нему. Так долго были мы в разлуке. Но совсем скоро мой родной, мой любимый мальчик Совсем скоро мы с тобой встретимся».
Я плакала, дочитывая последние строки. Теперь я знала всё.
Глава 26
Всё своё время я была занята только однимя писала историю Варвары Олеговны, а точнее сказать историю девочки Вари из далёкого послевоенного Кёнигсберга.
Я исписала множество черновиков, прежде чем взялась переписывать историю в тетрадь, которую дала мне старушка. Мне почемуто казалось это важным: только оконченный роман должен быть написан в эту тетрадь. Её я планировала передать Игорю, и помимо этого набрать роман на компьютере, для издания.
Конечно же, я понимала, что самый главный читатель этой историиИгорь. Старуха хотела, чтобы он знал своего деда, на которого он был так похож, чтобы знал свою семью, своих предков. И, меня периодически терзал вопрос: почему же такая смелая и отважная Варя, готовая рисковать всякий раз, убегая из дома с цветами к немцам, не смогла рассказать правду родному внуку?
Она бояласьэто было очевидным. Боялась его реакции, может осуждения. Боялась уйти с этого света отвергнутой родными людьми. Даже зная, что умирает, она предпочла открыть всю правду через менясовсем постороннего человека.
Я не осуждала её. Да и могла ли осуждать? После всего, что она пережила, после множества боли и потерьэто был её выбор, а чему меня точно научила эта историяуважать чужой выбор, даже если ты не согласен с ним.
Ещё я хотела поскорее всё написать, чтобы встретиться с Игорем. Моя книга была хорошим предлогом увидеть его.
Но ждать окончания моей работы не пришлось, через три дня, он позвонил в мою входную дверь.
Здравствуйте, с удивлением сказала я, открывая ему.
Здравствуйте, понимаю, это странно Извините, что не предупредил, сказал он, немного смущаясь, мне нужно с вами поговорить.
Хорошо, проходите.
В моей квартире всегда был прядок, и нежданный гость, даже в лице такого красавца, не застал меня врасплох. К тому же, моя новогодняя сосна, уже нарядилась в разноцветные мерцающие огоньки, и стала действительно красивой.
Я пригласила Игоря на кухню, налила чай.
Вау Вот теперь совсем другое дело, сказал он глядя на дерево, в прошлый раз она выглядела печальнее.
Я немного развеселила её гирляндой.
Он улыбнулся, и я замерла. Снова отголоски того времени и тех событий всплыли перед глазами. Неужели так будет всегда, когда я буду рядом с ним.
О чём вы задумались? спросил он, глядя на моё окаменевшее лицо.
Так о своём О чём вы хотели поговорить со мной?
Ну вопервых, давай уже перейдём на «ты», надеюсь не против?
Нет, совсем не против, сказала я, и мне стало приятно такое начало разговора.
Хорошо. Аня Не буду ходить вокруг да около. Я пришёл попросить тебя рассказать мне о бабушке. Чтото мне не спокойно, и, это совсем не похоже на меня. Есть ощущение, что ты знаешь чтото важное.
Он казался очень растерянным, а мне было неловко, ведь он говорил правду, но всё ему сейчас рассказать я была не готова. За кружечкой чая на кухне, рассказать, что его мама не Екатерина Михайловна, а Екатерина Гюнтеровна, и он внук не советского фронтовика, которым он так гордился, а немецкого мальчишки. Нет, точно не готова. Как сказала бы старуха: «Не пришло время».
Твоя интуиция тебя не подводит, только и сказала я.
Да какая уж там интуиция, вспыхнул он. Не верю я во всё это. Просто мучает вопрос: почему нам с мамой она никогда ничего не говорила, а незнакомой девчонке сразу всё рассказала. Ты уж извини.
Ну не так уж и сразу.
Что там за история такая, что можно написать целую книгу Не понимаю И не могу не о чём другом думать.
Игорь, я понимаю тебя. Это правда, не обычно. Поверь, для меня необычно тоже Я не могу тебе ничего сейчас рассказать, но я обещаю, ты прочтешь всё первым, а потом от твоего слова будет зависеть уйдёт ли роман в печать, или нет.
Даже так Ну хорошо. Не пытать же мне тебя, сказал он, и грустно улыбнулся, на какой хоть стадии написание романа?
Мне осталось немного, но необходимо ещё время на редактуру. Я отдам тебе уже чистовой вариант.
А давно ты этим занимаешься?
Нет. Я вообще экономист по профессии.
А я историк.
Правда? удивилась я.
Абсолютная, сказал он и засмеялсясамому смешно, но это так. Учиться мне было очень интересно, я люблю историю, люблю изучать и узнавать, но работа учителемне для меня. Потому после института по специальности ни дня не работал. Пошёл в бизнес. Сначала был на подхвате у знакомого моего отца, а потом свою фирму открыл. Грузоперевозками занимаюсь. По Европе часто катаюсь, иногда в России бываю. На зарплату учителя вряд ли можно себе позволить путешествия. Ну разве что в Польшу.
Я слушала его, и призрак Гюнтера отступал. Это был совсем другой мужчина. Да, те же большие синие глаза, та же улыбка, но это был не он. Игорь был немного грубее что ли. Как же точно сказала о нём старуха: смесь немецкой интеллигенции и русской мужиковатости.
Я тебя утомил? спросил он.
Что ты, конечно нет. Я в последнее время мало с кем общаюсь. В основном сижу дома одна, и пишу. Мне очень интересно тебя слушать.
Спасибо, Аня Ты знаешь, ты немного мне её напоминаешь. Взгляд твой прям в душу, с тобой хочется разговаривать, рассказывать, делиться.
Спасибо, сказала я, и смутилась, совсем как Варя перед Гюнтером. В свои двадцать восемь я всё ещё не разучилась краснеть.
Мы просидели ещё несколько часов. Он рассказывал о своём детстве, об институте, а я слушала, и, наверное, могла бы слушать его бесконечно. Кажется только сейчас, я смогла отвлечься от драматической истории, которая стала частью моей жизни. Сейчас, наконец, я могла отдохнуть.
Глава 27
Чего бы тебе хотелось больше всего? тихо спросил Гюнтер, и посмотрел мне прямо в глаза.
Я молчала, и отвела взгляд в сторону восхода солнца. Сегодня рассвет был удивительным. Весь горизонт залит невероятными, какимито неземными красками от нежнорозового до пурпурного. В груди у меня бешено колотилось сердце, а в горле встал огромный ком, не позволяющий сказать и слова.
Ну что я могла ответить на его вопрос? Врать ему я не хотела, а сказать правду, что самое большое моё желаниеэто всегда быть рядом с ним, я не могла. Я боялась. И это был не страх открыть ему свои чувства, о которых ему и так было давнымдавно известно. Я боялась спугнуть эту тихую радость, которая была сейчас между нами. Так глупо было бы говорить о будущем, которого у нас не было, и мы оба об этом знали.