Виктору хотелось взять билет на более раннее число (ему не терпелось избавиться от общества родителей, которые сначала настояли на том, чтобы встретить Рождество вместе, а потом ежедневно напоминали, на какие жертвы пошли, потому что каникулыэто самое удачное время для выездных лекций), но он не пожелал демонстрировать слишком сильное стремление поскорее узнать все и потому выждал несколько дней, лихорадочно занимаясь собственным исследованием адреналина, которое в сравнении казалось примитивным: простой вопрос о причине и следствии, с таким большим массивом документированных данных, что особого напряжения не требовалось. Это было просто пережевывание. Умело организованное и изящно сформулированное, конечно, но усеянное гипотезами, которые Виктор ощущал как нечто приземленное и скучное. Лайн назвал его развернутый план основательным и сказал, что Виктор идет в нужном направлении. Вот только Виктору не хотелось идти, когда Эли пытался лететь.
Вот почему к тому моменту, когда он забрался в машину Эли на пассажирское место, то от возбуждения уже барабанил пальцами по коленям. Виктор потянулся, стараясь их успокоить, но стоило им снова упасть ему на колении они возобновили свое беспокойное движение. Он почти весь полет копил равнодушие, чтобы при встрече с Эли первым словом не стало бы «рассказывай!», но теперь, когда они остались вдвоем, его спокойствие давало сбой.
Ну и? спросил он, безуспешно пытаясь изобразить скуку. Что ты выяснил?
Эли вцепился в руль, поворачивая к Локлендскому университету.
Травма.
И при чем здесь она?
Это единственный общий фактор, который я обнаружил во всех случаях ЭО, что хоть как-то задокументированы. Короче, организм в стрессовой ситуации реагирует странно. Адреналин, и все такое, как ты знаешь. Я пришел к выводу, что травма может вызвать в теле химические изменения. Он говорил все быстрее. Только проблема вот в чем: «травма» это такое расплывчатое слово, так? На самом деле это очень широкое понятие, а мне надо выделить связующую нить. Каждый день травмы получают миллионы людей. Эмоциональные, физическиекакие угодно. Если бы хотя бы небольшая их часть получала ЭО-способности, эти люди стали бы заметной группой населения. А тогда случаи ЭО не были бы чем-то закавыченным, просто гипотезойони были бы фактом действительности. Я понял, что должно быть нечто более конкретное.
Вид травмы? Типа ДТП? предположил Виктор.
Да, совершенно верно, вот только не нашлось никаких общих характеристик травмы. Никакой явной формулы. Никаких параметров. Поначалу.
Эли сделал паузу. Виктор выключил тихо игравшее радио. Эли чуть ли не подскакивал на месте.
Но?.. поторопил его Виктор, ненавидя собственный столь явный интерес.
Но я начал копать, сказал Эли, и в тех немногих разборах конкретных случаев, которые мне удалось отрыть (неофициальные, конечно, и до чего же трудно было найти это дерьмо!), люди были не просто травмированы, Вик. Они умерли. Я этого сразу не заметил, потому что в девяноста процентах случаев, когда человек не остается мертвым, это даже не регистрируется как ОКС. Черт, да многие даже не подозревают, что пережили ОКС!
ОКС?
Эли покосился на Виктора:
«Опыт клинической смерти». Что, если ЭО создаются не любой травмой? Что, если их организм реагирует на самую глубокую физическую и психическую травму? Смерть. Если задуматься, то трансформация, о которой мы говорим, не может быть вызвана одной только физиологической реакцией или одной только психической. Для нее требуется огромный выброс адреналина, страха, осознания. Мы говорим о силе воли, говорим о победе духа над телом, но тут не одно побеждает другоетут и то и другое сразу. Дух и тело реагируют на близость смерти, и в тех случаях, когда они оба достаточно сильны (а они должны быть сильными, я говорю о наследственной предрасположенности и воле к жизни), то, по-моему, у нас появляется рецепт ЭО.
Виктор ошеломленно слушал теорию Эли.
Его пальцы непроизвольно дергались.
Это звучало убедительно.
Это звучало убедительно, выглядело просто и изящнои Виктора это возмущало, особенно потому что это он должен был первым заметить и выдвинуть такую гипотезу. Ведь это он разрабатывает тему адреналина! Единственная разница в том, что он изучал преходящий приток, а Эли пошел дальше и предположил перманентный сдвиг. В нем вспыхнул гнев, однако гнев непродуктивен, и Виктор перевел его в прагматизм, выискивая ошибку.
Скажи что-то, Вик!
Виктор нахмурился и постарался, чтобы его голос был полностью лишен энтузиазма.
У тебя два известныхи непонятно сколько неизвестных, Эли. Даже если ты сможешь уверенно сказать, что ОКС и сильная воля к жизниэто необходимые условия, то задумайся, сколько еще других факторов тут может присутствовать. Черт, да субъекту может понадобиться еще с десяток пунктов в перечне для ЭО. Да и те две составляющие, которые у тебя уже есть, слишком туманны. Один только термин «наследственная предрасположенность» включает в себя сотни факторов, и любой может оказаться решающим. Должен ли субъект иметь естественно повышенные уровни или высокую изменчивость желез? Имеет ли значение его текущее физическое состояние или только врожденные реакции организма на изменения? А что до душевного состояния, Эли, то как можно вычислить психические факторы? Это же философская проблема! А еще ведь присутствует фактор случайности.
Я ни один из них не списываю, отозвался немного сдувшийся Эли, заводя машину на стоянку. Это аддитивная теория, а не дедуктивная. Но разве нельзя отпраздновать то, что я, возможно, совершил ключевое открытие? Для ЭО необходим ОКС. Я бы сказал, что это довольно-таки круто, блин!
Но этого недостаточно, возразил Виктор.
Да неужто? огрызнулся Эли. Это начальная точка. Это уже что-то! Для любой теории необходима начальная точка, Вик. Эта гипотеза относительно ОКСэтот коктейль из психической и физической реакции на травмувыглядит логично.
При этих словах Эли в Викторе возникло нечто мелкое и опасное. Идея. Способ повернуть открытие Эли так, чтобы оно стало его собственным или хотя бы их общим.
И это же курсовая, добавил Эли. Я пытаюсь найти научное объяснение феномену ЭкстраОрдинарности. Я же не пытаюсь его воссоздать.
Губы Виктора дернулись и сложились в улыбку.
А почему не пытаешься?
* * *
Потому что этосамоубийство, заявил Эли между двумя укусами сэндвича.
Они сидели в МОЗЛ, который все еще был довольно пустымдо начала весеннего семестра. Работали только итальянское кафе, стойка с десертами и кофейня.
Ну, да, как обязательная часть, согласился Виктор, отпивая кофе. Но если все сработает
Не могу поверить, что ты реально такое предлагаешь, сказал Эли.
Однако в его голосе к изумлению примешивалось еще что-то. Любопытство. Возбуждение. Тот жар, который Виктор ощущал и раньше.
Допустим, ты прав, не отступался Виктор, и этопростое уравнение: опыт клинической смерти (особо подчеркнем, что это почти смерть) плюс определенный уровень физической стойкости и силы воли
Но ты же сам сказал, что это не просто, что должны присутствовать еще и другие факторы.
А! Да, наверняка они присутствуют, согласился Виктор. Тем не менее Эли слушал его внимательно. Виктору нравилась эта внимательность. И кто знает, сколько этих факторов! Но я готов признать, что в ситуации угрозы для жизни организм способен на невероятные вещи. Моя работа, если ты не забыл, посвящена именно этому вопросу. И возможно, ты прав. Возможно, организм даже способен на фундаментальную физическую перестройку. В моменты жестокой необходимости адреналин давал людям способности, кажущиеся сверхчеловеческими. Искры силы. Возможно, существует способ закрепить это изменение.
Это безумие
Ты так не считаешь. Не до конца. Это все-таки твоя тема, заявил Виктор. Криво улыбнувшись, он уставился в свой кофе. Кстати, ты получишь за это «отлично».
Эли прищурился:
Моя работа задумана как теоретическая
Да что ты говоришь? вызывающе ухмыльнулся Виктор. А как же вера?
Эли нахмурился. Он открыл было рот, чтобы ответить, но тут вокруг его шеи обвились тонкие руки.
Почему мои мальчики сидят с таким суровым видом? Виктор поднял голову: Анджи с ее темно-рыжими кудрями, веснушками, улыбкой. Грустите, что каникулы закончились?
Вот уж нет! ответил Виктор.
Привет, Анджи! сказал Эли.
Виктор увидел, как огонь в его взгляде прячется. Эли притянул ее к себе для совершенно киношного поцелуя, и Виктор мысленно выругался. Он приложил столько усилий, чтобы этот огонь разжечь, Анджи удалось одним поцелуем разрушить всю сосредоточенность Эли. Вик раздосадованно встал из-за стола.
Ты куда? удивилась она.
День был длинный, ответил он. Только приехал, еще вещи не разложил
Он не договорил: Анджи уже его не слушала. Она запустила пальцы Эли в волосы, прильнула к его губам. Рази он потерял их обоих.
Виктор повернулся и ушел.
X
Два дня назад
Отель «Эсквайр»
Виктор открыл дверь гостиницы, а Митч занес Сиднираненую и промокшую насквозьв помещение. Митч был громадным, бритоголовым, в татуировках и по ширине таким, какой девочка была в высоту. Она могла бы идти, но Митч решил, что нести ее будет проще, чем поддерживать, закинув ее руку себе на плечо. А еще он нес два чемодана, которые бросил на пол у двери.
Думаю, это годится, объявил он, весело оглядывая шикарные апартаменты.
Виктор поставил еще один чемодан (гораздо меньшего размера), снял с себя мокрую куртку, повесил ее, закатал рукава и велел Митчу отнести девочку в ванную. Сидни вытянула шею, осматриваясь. Отель «Эсквайр», расположенный в центре Мирита, был таким пустым, будто всю мебель из него выбросили. Она поймала себя на том, что ищет взглядом вмятины, которые оставили бы ножки кресла или дивана. Однако пол повсюду был деревяннымили хорошей имитацией дерева, а ваннаясплошной мрамор и плитка. Митч посадил ее в душбольшой участок мрамора без дверейи исчез.
Она дрожала, ощущая только сосущий, всепроникающий холод. Виктор появился через несколько минут с охапкой разнообразных предметов одежды.
Что-нибудь из этого должно подойти, сказал он, бросая всю кипу на столик у раковины. Он стоял за дверью ванной, пока Сидни стягивала с себя мокрую одежду и рассматривала груду вещей, гадая, откуда взялась эта новая одежда. Выглядело все так, будто они ограбили прачечную, однако вещи были сухими и теплыми, так что она возражать не стала.
Сидни, объявила она из-под застрявшей на голове рубашки. Закрытая дверь еще сильнее приглушила голос. Так меня зовут.
Рад познакомиться, откликнулся Виктор из коридора.
Как ты это сделал? спросила она, перебирая рубашки.
Сделал что? уточнил он.
Убрал боль.
Это дар.
Дар! с горечью пробормотала Сидни.
А ты уже встречала кого-то с даром? поинтересовался он из-за двери.
Сидни не ответила. Наступившее молчание прерывалось только шорохом одежды: перебираемой, натягиваемой, отбрасываемой. Когда она снова заговорила, то сказала только:
Теперь можешь зайти.
Виктор вошел и обнаружил ее в спортивных брюках, которые были ей велики, и трикотажном топе на бретельках, слишком длинномно пока и они сойдут. Он велел ей сидеть на столе и не шевелиться, пока осматривает ее руку. Убрав последние следы крови, Виктор нахмурился.
В чем дело? спросила она.
Это огнестрел, ответил он.
Ну, ясное дело.
Ты что, баловалась с пистолетом?
Нет.
Когда это случилось? поинтересовался он, прижимая пальцы к ее запястью.
Вчера.
Он продолжал смотреть на ее руку.
Не собираешься объяснить мне, что происходит?
Ты это о чем? переспросила она бесцветно.
Видишь ли, Сидни, у тебя в руке пуля, пульс бьется гораздо медленнее, чем должен в твоем возрасте, а температура тела на несколько градусов ниже нормы.
Сидни напряглась, но ничего не сказала.
У тебя есть другие травмы? спросил он.
Сидни пожала плечами:
Не знаю.
Я верну тебе часть боли, сообщил он, чтобы узнать, повреждено ли что-нибудь еще.
Она настороженно кивнула. Он чуть сильнее сжал ее руку, и тупой всепроникающий холод разогрелся до боли, остро ударившей в несколько участков тела. Она стала тяжело дышать, но постаралась терпеть, говоря ему, где болит сильнее всего. Сидни смотрела, как он работает, прикасаясь к ней так бережно, словно боялся сломать. Он весь был светлый и легкий: светлая кожа, светлые пушистые волосы, светлые глаза, пальцы, порхающие над ее кожей, прикасаясь к ней только тогда, когда это совершенно необходимо.
Ну вот, объявил Виктор, закончив перевязку и снова забрав остатки боли. Не считая пулевого ранения и вывихнутой лодыжки, ты в приличной форме.
Не считая этого, сухо отозвалась Сидни.
Все относительно, возразил Виктор. Ты ведь жива.
Да.
Расскажешь, что с тобой произошло? спросил он.
Ты врач? парировала она.
Собирался им стать. Очень давно.
И что случилось?
Виктор со вздохом привалился к сушилке для полотенец.
Давай меняться. Ответ за ответ.
Она немного поколебалась, но все-таки кивнула.
Сколько тебе лет?
Тринадцать, соврала она, потому что было противно, что в свои двенадцать она еще не считается подростком. А тебе?
Тридцать два. Что с тобой случилось?
Меня хотели убить.
Это я вижу. Но почему это кому-то понадобилось?
Она качнула головой:
Не твоя очередь. Почему ты не смог стать врачом?
Попал в тюрьму, ответил он. Почему тебя пытались убить?
Она почесала пяткой щиколоткуверный знак того, что собирается соврать, но Виктор пока слишком плохо ее знал, чтобы об этом догадаться.
Понятия не имею.
Сидни чуть было не спросила про тюрьму, но в последнюю секунду передумала.
Почему ты меня подобрал?
Питаю слабость к бездомным, сказал он, а потом изумил ее, спросив: У тебя есть дар, Сидни?
После долгой паузы она покачала головой.
Виктор опустил голову, но она увидела, как что-то промелькнуло у него на лице, словно тень, и впервые с той минуты, как их машина к ней подъехала, испугалась. Это был не всепоглощающий страх, а тихая ровная паника, растекающаяся по всему телу.
Однако, когда Виктор поднял голову, та тень уже исчезла.
Тебе надо отдохнуть, Сидни, сказал он. Займи комнату в конце коридора.
Он повернулся и исчез прежде, чем она успела сказать «спасибо».
* * *
Виктор ушел на кухню, отделенную от гостиной только стойкой с мраморной столешницей, и налил себе выпивки из запасов, которые они с Митчем собирали с того момента, как выбрались из «Райтона»: Митч принес их из машины. Девчонка врала, и он это знал, однако не поддался соблазну прибегнуть к своим обычным методам. Онаребенок, явно испуганный. Она и без того сильно травмирована.
Виктор уступил Митчу вторую спальню: тому на диване было бы никак не уместиться, и к тому же сам Виктор спал мало. Если он вдруг все-таки устанет, то плюшевый диван его вполне устроит. Вот что он больше всего ненавидел в тюрьме. Не людей, не еду и даже не тот факт, что это была тюрьма.
Хуже всего была проклятущая койка.
Виктор взял стопку и принялся бродить по гостиничному полу из ламината под дерево. Он был на удивление реалистичным, но не скрипел, и под ним можно было ощутить бетон. Его ноги слишком много времени простояли на бетонеошибки быть не могло.
Всю стену гостиной занимало окно от пола до потолка, в центр которого были вставлены балконные двери. Он открыл их и вышел на узенькую площадку на седьмом этаже. Воздух был свежим, и он с наслаждением дышал, опершись локтями о промороженные металлические перила и сжимая стопку, хотя лед настолько сильно охладил стекло, что пальцам было бы больно. Не то чтобы он это чувствовал.
Виктор устремил взгляд на Мирит. Даже в этот час город не спал: жужжащее, гудящее скопище людей, которое он ощущал, даже не напрягаясь. Однако в этот момент в окружении холодного металлического города и миллионов живых, дышащих, чувствующих людей он ни о ком из них не думал. Его глаза скользили по зданиям, однако мысли улетели далеко от них всех.
XI
Десять лет назад
Локлендский университет