Оооо, не морщись, мы с тобой сестренка в этом очень похожи. Моя матушка при видимом благочестии тоже была та еще Связалась с этим Ты знаешь, а папенька то наш мухлевал, у него особая сила была, влюблять в себя. Как будто ему мало было сумрака.
Значит, твоя мама не виновата, тихо сказала я. Пожалуй зря, надо было молча стоять и, потакая сумасшедшей, кивать. Глаза её налились кровью, как у зверя перед броском, и она стала кричать, практически перейдя на ультразвук.
Я, я ни в чем была не была виновата. Я!!! Я не хотела их убивать, она не должна была садиться в машину и брать с собой спиногрыза! Это её вина. Сорвавшийся с рельс поезд неадекватности нёсся под откос, снося всё на своем пути. Дикие откровения одержимой детскими обидами сумасшедшей пугали до чёртиков. Я хотела, чтобы сдох только он, пистолет дрожал, а палец на спусковом крючке дергался, заставляя моё сердце сжиматься от ужаса. А кто он стало ясно мгновением позже.
Из истеричных, сбивчивых откровений я смогла вынести главное: именно Малена виновата в смерти родителей и младшего брата.
Подслушав пьяные откровения того, кого двенадцать лет она считала своим отцом, ведьма затаила смертельную обиду. Мужчина собирался изменить завещание, распределив свои немалые активы между близнецами, оставив старшей, неродной дочери крохи и отправить неугодную, в общем-то ни в чем не повинную девочку в школу-интернат, подальше от семьи.
Её мать пыталась заступиться за Малену, ведь столько лет он воспитывал её как свою, хотя всё знал, но мужчина был непреклонен, он не собирался обеспечивать будущее чужой дочери, к тому же с Апакаре у него были свои счеты. Она испортила его автомобиль, она всегда была сильна, и сделала это без следов и сожаления, и ушла в школу, но у младшего брата разболелся живот, и мать, вызвав няньку для Франи, поехала вместе с мужем и ребенком в больницу.
И они добрались туда. Но уже в мешках для трупов.
А это бесчеловечное преступление положило начало длинной цепочке приведшей меня в склеп Сумеречного клана.
Некоторым везет родиться с серебряной ложечкой во рту, родители обеспечивают их достойным образованием, совершенной стартовой площадкой для запуска во взрослую жизнь, создают все условия для успеха и реализации. Но чаще всего такие дети, привыкшие уютно прятаться от суровой реальности под крылом заботливых предков, попадая в безжалостную жизнь не могут реализовать себя и сдуваются, как уставший шарик.
Все комплексы из детства, а вот у Малены из детства и ущербность, и сумасшествие. А еще расчетливость, хладнокровие, безжалостность и жестокость. В тринадцать она впервые убила, сознательно, намеренно, думаю именно тогда, она и тронулась, хотя очень сомневаюсь, что она когда-нибудь была нормальной.
Возможно, в её состоянии виноваты эксперименты Серджо, а может неокрепший подростковый разум с бушующими гормонами и идиотским максимализмом, сейчас всё это не имеет никакого значения, предо мной сейчас стояла могущественная ведьма с таким дырявым чердаком, что ожидать от нее адекватных реакций не приходилось.
Я опасалась спрашивать о маме, боялась услышать худшее, как вдруг она прервала свой безумный монолог и взмахнула рукой:
Я заберу свою силу, к ней прилагается, твоя жизнь, как вишенка на торте, и пусть она мне без надобности, Малена закашлялась и продолжила хрипло, срывая надсадный голос. Дура, знала бы ты, как ты сильна, на что ты способна
Меня придавило стеной воздуха к начертанной на полу белым мелом гектограмме, за мерцанием свечей я и не заметила, что встала на один из лучей звезды, а Малена, воздев руки к потолку, начала бормотать что-то на странном языке, отдаленно похожем на латынь.
Меня распяло на рисунке, а кисти и стопы пронзила невероятная боль.
Я закричала, моля лишь о том, чтобы всё закончилось быстро
Не знаю как долго я купалась в бескрайнем океане невыносимой боли, как-то не догадалась (глупая я) посмотреть на часы перед началом не иссякающей агонии, но время в этом состоянии текло бесконечно долго.
Боль не была однообразной и неизменной. О нет. Она медленно, очень медленно перетекала, из одного инертного состояния в другое, то сжирая меня ядовитой кислотой, то опаляя ледяным холодом. Пытка длилась и длилась, и в какой-то благословенный момент я просто отрубилась, агонизируя на периферии умирающего сознания.
Я смотрела на себя словно со стороны: распростертую, сломанной куклой жестокого ребенка, на пыльном полу склепа тех, кого я даже не знала при их жизни, и осознавала, что именно здесь и сейчас, я присоединюсь к предкам Сумеречного клана. И я ненавидела их всем своим сердцем за то, что это случилось со мной.
Я никогда не хотела быть особенной и меня более чем устраивала моя жизнь, но их неуместная благодать, упавшая спелым яблочком в раскрытые ладони, сломала все то, что было важно для меня, оставив после лишь горе.
Мерзкий, удушающий, горьковато-кислый привкус сожаления витал в воздухе, но скорбела я не о непрожитой жизни, работе, друзьях или даже о мужчинах, едва появившихся на горизонтемне было до слез жаль маму. Ведь я уйду и мне уже будет все равно, а она останется
Именно это снедало меня всё то время, что я валялась покорной судьбе жертвой чокнутой маньячки. Сожаление сменилось пустотой, истощением до донышка. Я не была нулем, я была минусом.
А затем мой слух уловил тихий, протяжный писк, на грани слышимости. И я потянулась к нему, хватаясь за пресловутую соломинку в надежде на то, что я проведу последние мгновения жизни в сознании. Звук нарастал, становился отчетливее едва слышного комариного писка, и я с удивлением поняла, что это крик, душераздирающий и надсадный.
Но не мой.
С трудом подняв веки, я скосила глаза туда, где последний раз видела Малену, ведьму отнимающую мою сумеречную силу, что проникла в самую суть моего естества и теперь неразрывно связанна с моей жизнью. Каплю за каплей.
Грязная сепия картинки поражала отсутствием цвета, как будто ветхая фотография открылась моему замутненному взору. Раскинув руки, с выражением остервенелого экстаза, кроваво-красными глазами на меня смотрела умирающая ведьма. Туман, клубящийся у её ног, агрессивно жалил босые ступни, а клочковатый туман, принявший форму огромных, востроклювых птиц, кажется, ворОн, любимых шпионов Малены, пронзал зафиксированное стазисом тело взбесившейся стаей.
С каждой вылетающей из груди женщины птицей, картинка становилась бледнее, с каждым влетающим в спину серым вороном она исчезала, словно крошилась зола в погасшем пепелище. А затем она рассыпалась прахом, поднимая сизую пыль, над огромной кучей остывающей золы.
А я вновь начала чувствовать своё тело и силу, всё еще запертую в нем.
Она наполняла меня, снимая онемение и восстанавливая чувствительность конечностей. Я скребла обломанными ногтями камень, ощущала горячие слезы, бегущие по щекам и затекающие в уши, чувствовала прохладную поверхность пола спиной, ии я была жива.
Сил шевелиться не было, да и желания тоже.
Свечи гасли одна за другой, подводя своеобразный итог, в склепе становилось мрачно и темно, как будто и без этого здесь не хватало атмосферы смерти и тлена. Кучка пепла, бывшая раньше Маленой перестала чадить, как будто последний горящий уголек жизни погас, завершая цикл.
Сухой, шершавый язык лизнул мою щеку, щекоча ухо. Тихое поскуливание и я ощущаю мягкую шерсть под пальцами. Меня поднимают на руки, отрывая затекшее тело от твердого мрамора, и я вижу знакомые глаза. Голубые, с крошечными синими крапинками, как ясное небо в погожий летний денек. Я улыбаюсь и хрипло говорю, благословенно теряя на выдохе сознание:
Она так хотела мощь Апакаре, да удержать не смогла, силенок не хватило, ведь сумрак живой, он сам выбирает себе хозяина.
Глава 34.
Все правильные мысли начинаются сразу после того, как заканчиваются эмоции.
Тяжелый, приторный запах медикаментов раздражал обоняние, будоража легким привкусом неизбежности и тревоги, выводя из зоны комфорта и заставляя осторожно ступать по натянутому струной канату плавающего сознания.
Назойливый солнечный зайчик забрался мне в глаз, требуя моего присутствия при разговоре. Шепотом, видимо, чтобы не потревожить мой отдых, мама задавала вопросы:
И как долго еще она будет без сознания? Она в таком состоянии уже третьи сутки, я слишком хорошо знала маму, чтобы не осознавать, даже в полудреме, что она сильно обеспокоена. Пыталась ответить, что со мной все в порядке, и чтобы она не волновалась, именно эту мысль я ухватила за хвост, да так и не сумела произнести не звука, проваливаясь в теплую вату бессознательного.
Еще несколько раз я приходила в себя, силясь дать знать маме, то держащей в своих руках мою ладонь, то сидящую рядом и читающую мне любимого Кэролла, то тихо рассказывающую мне какую-то чепуху про общих знакомых, о том, что я пришла в себя и наконец-то здесь. Но стоило мне немного сосредоточиться и попытаться что-то сказать, как тут же лоб, четко между глаз, пронзала адская боль, будто какой-то добряк забивал десятисантиметровый гвоздь мне в голову, и я теряла связь с реальностью, соскальзывая в пропасть небытия.
В очередной раз я почувствовала на своей шее теплое дыхание и щекотное касание густое меха, мама разговаривала по телефону, кажется с Каринкой, которая интересовалась моим состоянием. Микрофон был включен, и я слышала, как подруга возмущалась, что кто-то слишком разлеживается и мне пора приходить в себя, потому как билеты на Roxxete в следующую субботу пропадут, и она запомнит мне это на всю оставшуюся жизнь, и мне забыть не даст.
Она может, прокаркала я сухим как лесная коряга голосом. И только потом сообразила, что, во-первых, сказала я это вслух, во-вторых, гвоздя во лбу не наблюдается, и, в-третьих, мама меня услышала, и с радостным криком бросилась меня обнимать, заливая слезами легкое одеяло, мерзко пахнущее лекарствами.
Маааа, ну всё, дай попить а, просипела я. Ты в порядке?
Да, эта сука просто сперла мой телефон. А я твой новый номер никак не запомню, пришлось восстанавливать симку, брать детализацию, звонюа там Франческа Глаза мамы снова наполнились слезами, руки стали нервно теребить край моего покрывала, поглаживая плотную ткань, губы задрожали
Мне срочно нужно было занять чем-нибудь родительницу, иначе мне грозило потонуть в горючих слезах и чрезмерной заботе.
Когда я выпила пару стаканов воды, а Феня перестал вылизывать мне ухо, поскуливая и прикусывая шею, поняла, что мне нужно в уборную, и сама я не дойду.
Мааам, мне нужно пи-пи, сказала я, пытаясь спихнуть непослушными руками радостного блохастика. Его счастливые ласки стали откровенней, грозя перерасти в поцелуй с языком, а из пасти у него по-прежнему воняло благородным французским сыром.
Мама скосила глаза куда-то в бок, и я, проследив за ее взглядом, увидела сидящего на маленьком, для его крупного тела, стуле, Артура. На его лице была сложночитаемая гамма чувств, но одно читалось очень явнооблегчение. Без раздумий и расшаркиваний, он бережно поднял меня на руки и отнес в туалет, горький запах миндаля и гвоздики перебил тошнотворный запах больницы, я уткнулась носом в сочленение шеи и плеча.
Втягивая ароматы парфюма и сильного тела дорогого мне мужчины, я поймала мамин взгляд, полный безоговорочного одобрения. Герцог смог протоптать дорожку в её сердце, пробравшись сквозь терновые заросли преград и условностей, тем временем, прижав меня к себе, всего на мгновение, Артур осторожно усадил меня на трон и вышел.
Подтянувшись дрожащими руками за раковину, я умылась, прополоскала рот и даже умудрилась почистить зубы, благо одноразовый пакетик с гигиеническими прибамбасами тут был в наличии. Звать на помощь было как-то стыдно, и я медленно, согнувшись в три погибели, как старенькая бабуля, прошаркала к двери. У выхода меня перехватила мама и потащила к больничной койке.
Нет, я хочу сесть, голосом, значительно бодрее хриплого умирающего лебедя известила я родительницу, я уже тела не чувствую.
Даша, но как же начала было мама. Но я посмотрела на нее тем самым взглядом, и она поняла, лучше не споритьчревато.
Артура не было, но едва я разместилась в удобном мягком кресле, а суетливая мама подоткнула вокруг моих почти голых ног (я была в больничной пижамке как в кино, интересно, а из-под прорезей и завязок сзади будет торчать голая попа?) плед, он вернулся, судя по всему, с моим врачом.
Доктор был молод, поджар, а полностью седые, словно платина волосы его не портили, а придавали его образу солидности и шарм. Его взгляд с нескрываемым интересом прошелся по маме, а та к моему удивлению раскраснелась, чутко реагируя на внимание привлекательного мужчины, а затем, наконец-то сосредоточился на мне, покоряя открытой улыбкой и сосредоточенным взглядом умных глаз.
Заставили же вы, Дарья Сергеевна, нас поволноваться, с этой словесной прелюдией он провел несколько медицинских манипуляций, а затем ввел меня в ступор, приложив кругляш, похожий на компас к моей ладони. Тот слабо засветился, и единственная стрелочка едва сдвинулась с нулевой отметки. Как и раньшеполное магическое выгорание. Диагноз обратим, но нужен длительный отдых, обильное питание, и самое главноеникаких попыток колдовать. От магии нужно не просто воздерживаться, бежать как от огня. Иначе она никогда не восстановится, а это было во истину потерей для магического сообщества.
Слова мои вырвались прежде, чем я подумала, о чем говорю, хотя, здраво размышляя сильно позднее, мнения своего я не поменяла:
Не уверена, что хочу быть ведьмой. С тех пор, как я узнала о существовании магии, моя жизнь изменилась слишком кардинально, и не в лучшую сторону. Нет-нет, пыталась я смикшировать резкий тон и слова, увидев реакцию врача и Артура, я встретила замечательных людей, даже побывалавпрочем не будем от этом, но елки-моталки, я всё время оправдывалась, кому-то что-то доказывала, находилась под подозрением, меня использовали, пренебрегали, обижали, пытались убить и ограбить
Активненько, подвела итог ма.
В любом случае, вставил свое веское слово врач, вы еще можете передумать, поэтому у вас должен быть выбор. Рецепт на эликсир я сейчас дам, думаю выписать вас можно будет уже завтра, уж потерпите больничную койку еще одну ночь.
Распрощавшись с врачом, который немного смущаясь попросил мою маму составить ему компанию и забрать рецепт, хотя думаю это просто был удобный повод я повернулась к Артуру и потребовала:
Рассказывай
Даша, я с удовольствием, да только мама твоя вернется секунд через двадцать
Хотела бы я сказать, что от мамы у меня секретов нет, но уж ты то знаешь наверняка, что это не так, расстроилась я.
Завтра. Но хочу предупредить, пару дней после выписки тебе лучше пожить в доме Апакаре.
Спасибо, Артур, сказала я, хотя внутренне меня просто передернуло от подобной перспективы, я понимаю, что источник сможет дать мне силу
Да. Я заеду с утра, а сейчас поспи, для человека, что неделю был в лечебном сне ты бодрствуешь слишком долго, он помог мне пересесть на кровать и подоткнул плед со всех сторон. Затем расположил податливую тушку Фени в ноги, почесал балдеющего от незапланированной ласки лиса и сжав мои пальцы, поцеловал костяшки. Как тогда. А потом вышел, распрощавшись с мамой в коридоре.
Неделю??? Никак не укладывалось в моей голове, ёлки-иголки, не-де-лю. Не-де-
Так и уснула, видела, что родительница входит, но глаза закрылись сами собой и я провалилась в очередной лечебный сон без сновидений, словно сознание потеряла.
Утром, пока не приехал Артур, обещавший проводить меня к месту силы, я решилась поговорить с мамой. Она категорически не желала оставлять меня одну, но смешивать два мира не желала уже я.
Мама, пожалуйста, перешла я к контраргументам. Отношения между нами всегда были очень искренними и близкими, она безоговорочно мне доверяла, и я старалась оправдать это доверие, но сейчас она уперлась как ишак, не желая уступать, мне необходимо попасть в родовое имение, только там источник силы, который поможет восстановиться в кратчайшие сроки. Дай мне несколько дней, а потом я вернусь домой и расскажу тебе всё, не таясь.
Я буквально видела, как мысли, словно броуновские молекулы метались в маминой голове, ударяясь друг о друга, лихорадочно, торопливо, и тот момент, когда она сдалась, я тоже видела. Мамуля кивнула и крепко обняла меня, а сразу после этого в палату вошёл Артур, как будто ждал, когда мы закончим разговор, возможно так и было. Наверняка так и было.