Элейнты умели застывать почти неподвижно и проводить так дни и ночи, даже недели и месяцы, а то и целый год. Коннест Силанн знал об этом, как никто другой.
Когда-то он был могущественным, пусть и старым, чародеем в Семени Луны, теперь же едва справлялся с обязанностями кастеляна в Новом андийском дворце. Он медленно плелся по улице Мечей, огибавшей безлесный парк, который называли Серым холмом. За спиной лежал утопающий в огнях Рыбный квартал, целиком занятый Морским рынком. Народу было столько, что тачки для покупок приходилось оставлять на специальной площадке к северу от Серого холма. Неразберихи добавляли наемные носильщики, которые с самого рассвета сновали между рынком и тачечной стоянкой, нагруженные тюками, и, оставив их, угрями просачивались обратно в толчею. Рынок назывался Морским, потому что преимущественно на нем продавали рыбу, выловленную в водах за пределами Покровавечной ночи, нависшей над городом и окрестностями примерно на треть лиги, хотя на прилавках попадались и бледные гады со светящимися глазами, выловленные в Черноводье.
Коннест Силанн заключил новый договор на доставку трупных угрей на следующей неделе. Судно предыдущего поставщика вместе со всей командой утянуло в пучину нечто слишком крупное для его сетей. Черноводье, увы, не просто погруженный во тьму заливэто подлинный кусок Куральд Галейна, причем наверняка бездонный, и порой поистине жуткие твари выплывали из него в Коралловую бухту, отчего рыбаки были вынуждены перейти с сетей на лески и крючки. К счастью, угри кишели у самой поверхности, куда их загонял страх. К сожалению, вместо угрей очень часто на борт вытягивали коряги.
К югу от Лысого холма, где начинался андийский район, уличных фонарей стало меньше. На улицах, как и всегда, почти никого не было. Никто не сидел на ступеньках перед домом, не стоял за прилавком, зазывая покупателей, не разглядывал прохожих с балкона. Редкие встречные все как один куда-то спешили: шли в гости к приятелю или родне, дабы соблюсти немногочисленные сохранившиеся общественные ритуалы, либо, исполнив долг, возвращались восвояси. Контакты между тисте анди были эфемерны, подобно дыму умирающего костра.
Никто из прохожих не встречался взглядом с Коннестом Силанном, стараясь незаметно проскользнуть мимо. Дело, конечно, не в обыкновенном безразличии, которое уже давно стало привычным, но старику положено быть толстокожим, а есть ли среди тисте анди кто-то старше Силанна? Пожалуй, нет, если не считать Аномандра Драгнипурейка.
Коннест, впрочем, помнил себя юным, пускай и смутно: вот он, молодой, ступает в этот мир, а по бурному ночному небу гуляет гроза. Да, гроза, буря и ледяные брызги на лице Помню все, как сейчас.
Они смотрели на новый мир. Гнев владыки понемногу сходил на нет, стекал, подобно каплям по лицу. Из рассеченного левого плеча у Драгнипурейка сочилась кровь. И взгляд его был
Дорога пошла в горку, и Коннест вздохнулсипло, коротко. По левую руку громоздились развалины старого дворца. Тут и там вздымались остатки стен. Рабочие, которые разбирали завалы, проделали себе несколько тропинок, чтобы выносить уцелевшие камни и куски дерева. Грохот, с каким рушилась эта крепость, до сих пор дрожью отдавался в костях. Он замедлил шаг и оперся рукой о стену. Напор внутри черепа нарастал, от боли Коннест стиснул зубы, аж челюсть хрустнула.
Проклятье, опять
Нет, так не пойдет. Те времена прошли, остались позади. Он выжил. Он исполнил все, что велел ему владыка. Нет, так совсем не пойдет.
Коннест Силанн зажмурился, на лбу у него выступил пот.
Вот почему никто не встречается с ним взглядом. Все из-за этой слабости.
Аномандр Драгнипурейк вывел горстку выживших последователей на берег нового мира. Сквозь полыхавший у него в глазах гнев просвечивало торжество.
Коннест Силанн неустанно напоминал себе, что этот образ забывать нельзя.
Мы принимаем положенное бремя. И справляемся с ним. А жизнь продолжается.
Затем на него навалилось более свежее воспоминание: невыносимая тяжесть, глубина и напор воды со всех сторон.
Коннест Силанн, ты мой последний Высший маг. Можешь выполнить мою просьбу?
В море, владыка? Под воду?
Справишься, друг?
Я попытаюсь, владыка.
Однако море не желало отпускать Лунное Семя; о с каким неутолимым голодом оно хотело поглотить летающую крепость! Вода сдавила камень в разрушительных объятьях, и не было силы, чтобы противопоставить могучему натиску черных легионов.
И все же Коннест продержалсястолько, сколько нужно. Владыка сумел призвать последние энергетические резервы Лунного Семени, и крепость взмыла из глубинда, из глубин обратно на небо, хотя ее стены уже рушились.
Тяжесть, невыносимая и сокрушительная
Этих ран Лунное Семя, равно как и волшебные силы Коннеста, не пережили. Мы оба утонули в тот день. Оба погибли.
Со стен с грохотом лились черные водопады, увлекая за собой каменные обломки. Лунное Семя рыдало. Трещины росли, прекрасные здания рушились изнутри
Мне следовало уйти вместе с Семенем, когда владыка его сбросилда, следовало. Надо было укрыться среди трупов. Владыка чтит мою жертву, но его слова благодарности для меня как пригоршня пепла в лицо. Бездна внизу, я чувствовал, как рушится каждая комната! Каждая трещина все равно что рана от клинка у меня на сердце. Мы истекали кровью, стонали от боли, умирали от смертельных ран!
Напор не ослабел, он поселился внутри. Море искало возмездия, теперь оно могло мучить Силанна где угодно. Высокомерие обернулось проклятием, выжженным клеймом на сердце. Клеймо загноилось, но сил бороться с разложением уже не было.
Я и Лунное Семя теперь одно. Разрушенные, на глубине, без надежды выбраться на поверхность. Нас тянет глубже на дно, и напор растет. Как он растет!
Нет, так не пойдет. Сипло дыша, Коннест оттолкнулся от стены и поплелся дальше. Он больше не Высший маг, онникто. Простой кастелян, чья забота лишь в том, чтобы на кухне хватало еды и припасов, дозоры сменялись по графику, а в каминах горел огонь. Чтобы свечникам вовремя поставляли воск, а писарямчернила из каракатиц
Беседы с владыкойвсе, что ему осталось в наследство от прошлого, теперь касались лишь пустяков.
Но кто, как не я, стоял с ним на том берегу? С кем еще ему вспоминать те дни? Никого больше не осталось.
Напор постепенно отступил. Объятий смерти снова удалось избежать. А в следующий раз? Неизвестно, но боль в груди и шум в голове говорили, что едва ли Коннест протянет долго.
Нашелся новый поставщик трупных угрей. Вот о чем я сообщу владыке. Он улыбнется, кивнет и, может, положит мне руку на плечо. Мягко и осторожно, чтобы ничего не сломать ненароком. А потом поблагодарит меня.
За угрей.
Храбрости и выдержке этого человека можно было только позавидовать. Он никогда не отрицал, что служил провидомином в войске безумного Паннионского Провидца, охранял ту самую крепость, которая лежала теперь в руинах буквально за углом от «Скребка». Более того, он оставил себе это звание, и вовсе не из слепой и фанатичной преданности: человек с выразительными глазами прекрасно понимал иронию. Ну а если кому-то не нравилось, что собеседник представляется провидомином, он вполне мог за себя постоятьи вот тут стыдиться ему точно было нечего.
Сверх того Спиннок Дюрав знал о своем партнере немного, кроме разве что поразительного таланта в игре под названием «Кеф Танар». Ее придумали тисте анди еще в древности, а теперь она набрала популярность среди жителей Черного Коралла и дажедоходили слухив других городах, аж в самом Даруджистане.
Перед началом партии игрок выбирает себе короля или королеву. Поле выкладывается каждый раз заново и ход за ходом расширяется. Среди фигурсолдаты, наемники, маги, убийцы, разведчики Спиннок Дюрав знал, что исторически «Кеф Танар» восходит к междоусобным войнам среди Первых детей Матери Тьмы. У одного из королей волосы выкрашены серебрянкой, другой сделан из отбеленного костяного дерева, еще есть королева цвета бледного пламени с опаловым венцом. Спиннок в принципе мог назвать всех их поименно, если бы это было хоть кому-то интересно, в чем он сильно сомневался.
Многие считали, что серебристые волосыдобавление недавнее, как бы насмешливый поклон в адрес правителя-затворника Черного Коралла. Плитки, из которых строится поле, выполнены в аспектах Тьмы, Света и Тени. Великий Град и Оплот связывали с Черным Кораллом, хотя на самом деле прототипом постоянно растущего города (пятьдесят плиток в обычном наборе, и игроки при желании могли сделать еще) был Харканас, Первый город Тьмы.
Но это все мелочи, не имеющие отношения к самой игре.
Единственный тисте анди среди публики «Скребка», Спиннок Дюрав сидел за столом с четырьмя соперниками, а вокруг собралась толпа зрителей, вот уже целых пять колоколов наблюдавших за грандиозной партией. Клубы дыма, сквозь которые еле пробивались огни факелов и свечей, скрывали из виду потолок таверны. Потолочные балки опирались на грубые колонны, кое-как сбитые из обломков старого дворца и Лунного Семени. Часть опасно покосилась и покрылась трещинами. Неровный пол был выложен плитами и брусчаткой, где скапливались лужицы эля, по которым ползали укрытые панцирем саламандры. Опьянев, они настойчиво пытались совокупиться с чьим-нибудь сапогом, так что приходилось их раз за разом отпихивать.
Провидомин сидел напротив Спиннока. Двое других игроков уже присягнули на верность королеве в опаловом венце, за которую играл Провидомин, и выступали в качестве вассалов. Войско третьего загнали в угол поля, и он теперь решал, к чьему лагерю примкнуть.
Встань и он на сторону королевы, Спинноку пришлось бы несладко, но не более того. В конце концов, он играет в эту игру уже без малого двадцать тысяч лет и знает, как выходить из подобных ситуаций.
Спиннок был крупнее многих тисте анди, по-медвежьи широкоплечий и грузный. Длинные непослушные волосы слегка отливают рыжиной. Лицо плоское, выступающие скулы, глаза расставлены в стороны. Тонкий рот искривлен в неизменной усмешке.
Провидомин, ты прирожденный мастер «Кеф Танара», сказал Спиннок, пока третий игрок тянул с решением, а народ из толпы засыпа́л его советами.
Соперник молча улыбнулся в ответ.
Удачный бросок костяшек на прошлом ходу принес в королевскую сокровищницу Провидомина наемничью монету. В игру еще не вступили четыре фигуры. Спиннок предполагал, что Провидомин зайдет в тыл к тисте анди или же устроит вылазку с фланга, чтобы прижать третьего короля, если тот примкнет к сопернику или сохранит независимость. С другой стороны, плиток осталось мало, Врата не выложены, так что лучше не торопиться.
Третий игрок сунул руку в мешочек и вытащил плитку, зажав ее в кулаке. Зрители затаили дыхание, игрок встретился взглядом со Спинноком. В его глазах читались тревога и жадность.
Три монеты, тисте, и я служу тебе.
Спиннок сжал губы и покачал головой.
Я, Гарстен, вассалов не покупаю.
Тогда ты проиграешь.
Провидомин, думаю, тоже не станет покупать твою преданность.
Иди ко мне, сказал Провидомин, только как подобает, на четвереньках.
Гарстен забегал глазами, прикидывая, укус которой из гадюк будет менее болезненным. Тихо выругавшись, он раскрыл ладонь.
Врата!
Какое счастье, что ты сидишь справа от меня, сказал Спиннок.
Ухожу в них!
Трусливый ход, но ожидаемый. Только так Гарстен мог сберечь накопленные монеты. Другие игроки наблюдали, как он выводит свои фигуры с поля.
Ход перешел к Спинноку. Врата дали ему наконец возможность призвать пятерых драконов, собранных во время партии. Чудища легко пронеслись над изощренными укреплениями Провидомина, превращая их в руины; только одно пало под отчаянным колдовским градом двух Высших магов, засевших на башнях Оплота.
Удар выкосил две трети Внутреннего круга соперника и практически отсек королеву от подмоги.
Оставив противника без укреплений и командиров, Спиннок собрал наемников в кулак, усилил их элитным полком конницы и рассек неприятельские войска надвое. Вассалы тут же вышли из повиновения и тоже начали отступать через Врата, напоследок терзая потрепанные силы Провидомина. Когда очередь наконец дошла до него, все было кончено, и Провидомин повалил королеву набок в знак поражения.
Зрители загомонили, расплачиваясь друг с другом по ставкам.
Спиннок Дюрав сгреб выигрыш.
Ресто! Кувшин эля!
Да уж, щедро ты соришь моими деньгами, съязвил Провидомин, усмехаясь.
В этом и есть смысл щедрости, дружище.
Спасибо, утешил.
Не за что.
По неписаному правилу игроки, сбежавшие с поля, не имели права участвовать в праздновании, которое устраивает победитель, так что Спиннок с Провидомином могли распить кувшин на двоихчем не удачное завершение мастерски разыгранной кампании? Зрители рассосались, разбрелись по соседним столикам, и по залу вновь засновали разносчики.
Главная беда у нас, полуночников молвил Провидомин, склонился над чаркой и замолк. Потом вдруг продолжил:Сколько ни гляди в заляпанное окно, макового всполоха рассвета не увидишь.
Рассвета, говоришь? А, который ознаменовал бы конец ночи. Спиннок покивал. Мытисте андине устаем поражаться, что столько людей решили не покидать город. Если не ошибаюсь, беспросветная тьма действует на вас страшно угнетающе.
Если путей к бегству нет, то да, недолго и свихнуться. Но достаточно выехать за северные ворота, на Курган, и там уже ярко светит солнце. Рыбаки тоже могут покинуть залив. Будь все иначе, Спиннок, в Черном Коралле остались бы одни анди. Тень Лунного Семени висит над нами и после его гибелитак вроде поют поэты. Хотя вот что я тебе скажу. Провидомин снова наполнил свою чарку. Я рад вечной темноте.
Спиннок понимал человека, сидевшего напротив, ведь печаль у него на душе тяжелее и гораздо мрачнее любой тени. В этом Провидомин был куда ближе к тисте анди, чем к человеку, однако обладал еще одним качеством, благодаря которому Спиннок Дюрав и считал его другом. Несмотря на бремя скорби, Провидомин не поддавался отчаянию и сдерживал натиск, столь давно смявший тисте анди. То было человеческое качество и даже большенепоколебимая добродетель, которую Спиннок не мог отыскать в себе (да и, по правде говоря, ни в одном из тисте анди), но от которой он тем не менее мог подпитываться. Порой он ощущал себя паразитом, живущим за счет другого, и боялся, что без этого источника сил тут же погибнет.
У Провидомина хватало забот, и Спиннок делал все возможное, чтобы товарищ не узнал, сколь незаменимым стал в его жизни, вместе с играми, ночами под беспросветным Покровом, грязной таверной и дешевым перебродившим элем.
Напряженная вышла партия. Провидомин опустил пустую чарку на стол. Думал, сделал тебя. Да, Врата еще не вышли на поле, но всего два хода, и я бы выиграл.
Что тут скажешь? Оба понимали: исход партии предрешило везение. Желание объясниться, впрочем, было для Провидомина нехарактерным.
Тебе надо выспаться, произнес Спиннок.
Провидомин криво усмехнулся. Он помолчал, видимо, не зная, сказать что-нибудь в ответ либо просто последовать совету партнера и отправиться домой.
Только не говори мне о слабости. Прошу.
Я в последнее время повадился взбираться на развалины. Провидомин покосился в сторону бара, где шла небольшая перепалка. Смотрю оттуда на Черноводье. Вспоминаю людей-кошек, их семьи Да, похоже, они вновь стали плодиться, но как раньше, уже никогда не будет. Никогда.
Он помолчал немного, затем осторожно поднял глаза на Спиннока.
Еще я вижу твоего владыку.
Тисте анди вскинул брови.
Аномандра Рейка?
Провидомин кивнул.
Первый раз я его заметил пару недель назад, а теперь вижу каждый день, когда отзвонит полуночный колокол. Выходит на стену новой крепости и смотрит на море. Туда же, куда и я.
Он предпочитает одиночество.
Такие слова у меня всегда вызывают сомнения.
Да, понимаю, о чем ты.
Это бремя любого правителя. Из прежнего окружения у владыки почти никого не осталось. Корлат, Орфантал, Соррит, Пра'иран Мертвы либо пропали. Дополнительный груз. Впрочем, кое-кто еще с ним. Коннест Силанн, к примеру.
И все же, когда я вижу его одинокую фигуру Провидомин отвел взгляд. Становится не по себе.