Слова истекают ядом. Ишим не соглашается, а я не настаиваю. Где-то далеко визжит котих я тут слишком много видела, разных мастей и размеров. Адские псы, как и любые самые обычные собаки, настораживаются, острые уши дрожат, ища источник крика, а полные пламени глаза недобро щурятся. Я чувствую, что стая вот-вот сорвется с места, и тихо насвистываю случайный мотив, отвлекая их от кота. Гончие ворчат, но остаются на месте.
В псарню их надо как можно скорее. Идите, я догоню.
Кивнув, Ишим растворяется в воздухе вместе с Ройсом, который, кажется, пытался что-то сказать. Я опять остаюсь одна, разодранный труп не считается. Скоро приедет полиция, и даже учитывая, что они меня не увидят, я не хочу оставаться в парке. Тем более, есть одно дело.
Я взлетаю, направляясь к городусерому, приземистому, не чета Варшаве, в которой я была ненадолго пару лет назад, хотя вроде бы этот находится недалеко, в нескольких часах езды. Тут улицы словно вымерли, превратились в пустые коридоры разрушенного лабиринта. Это яснолюди боятся псов, а слухи об ужасах, творимых гончими, словно зараза, яд, проникли в каждый дом. Пробуя воздух на вкус, я ощущаю не только привычный дым и бетон, но и кровь. Этот запах тут буквально висит, колет тонкими иголками легкие изнутри, грудь распирает. Колет и губы, когда я довольно ухмыляюсь.
Мало кто знает, что Цербера держали в той же псарне после закрытия Чистилища, еще меньшее количество демонов знало, что легендарный трехглавый пес находится в небольшом польском городке. Как-то так вышло, что мне нужно было вернуть именно Цербера, а гончие оказались удачным прикрытием. Никто не должен знать, насколько просто сбежать из Ада
Искать его уже сложнее, и Ройс с Ишим мне тут не помогут; Самаэль неоднозначно намекнул, что это дело только для меня одной. Я осматриваюсь, думая, куда бы подалась на месте пса. Во всем этом задыхающемся городке вряд ли найдется место, интересное трехглавому монстру, но я хочу попытать удачу. Сегодня, скорее всего, какой-то необычный день, потому что мне это удается. Пролетая низко над крышами, я вижу трехэтажный дом на отшибе, поле вокруг и человека, сидящего возле большого, под метр в холке, пса. Приглядевшись, я вижу, что это, оказывается, ребенок. Любопытно. Сжимая амулет невидимости в руке и медленно сбрасывая заклинание, я спускаюсь на землю.
Девочке лет десять, у нее давно спутанные рыжие волосы, а по лицу рассыпались веснушки. Маленькая, неуклюжая, но похожа на задорного котенка. Я права ведь: тут везде кошки. Возле неегромадный страшный пес, глядя на которого, я чуть вздрагиваю.
Ты местный Дьявол, что ли? вдруг спрашиваю я помимо воли. На моей памяти пес только Люциферу одну из голов на колени клалон ему нравился, что Цербер, извращенное магическое создание, порожденное придворными колдунами, позволял себя гладить.
Девочка, не ожидавшая меня, вздрагивает всем телом, и Цербер приоткрывает один глаз, изучая меня. Помнит ведь, он тоже какое-то время хранил Врата Ада вместе со мной, поэтому не бросается, но издает тихий гортанный рык, от которого внутри все узлом перекручивается.
Я не Дьявол, отвечает девочка ровно и спокойно. Я монстр.
Вот как. Я аж давлюсь подготовленной речью о том, что надо отпустить чужого песика, а она смотрит на меня наивными голубыми глазищами. Как безоблачное небо. Как у Ишим. Что-то страшное есть для меня в этой светлой чистоте, что хочется бросить все и пойти прочь. Я уже тогда знаю, что пса она мне не уступитили он сам за мной не пойдет.
Значит, монстр, киваю я. И кто же тебя так назвал? Ладно, не важно. Пес тоже монстр, вот вы и спелись, теперь понимаю. И все же, я должна его забрать
А ты?
Я? Я самый большой монстр.
Девочка заливисто смеется, Цербер согласно скулит. Я присаживаюсь рядом с ней на сухую траву, чтобы удобнее было разговаривать, и кладу ладонь на лоб одной из песьих голов. Цербер рычит громче, и мне приходится ее убрать. Не уйдет.
Как ты его нашла?
Он оттуда выпрыгнул, охотно делится ребенок, указывая пальчиком на землю. А ты с неба упала, я видела.
Приземлилась.
Упала! настаивает на своем она, хмурясь.
Решив не спорить, я киваю, поражаясь, как многое она, сама того не зная, понимает. Ребенок не замолкает, найдя во мне благодарного собеседникамолчаливого и погруженного в свои собственные проблемы и планы, она пересказывает мне что-то, писклявый голосок не замолкает ни на миг, но до меня не долетают словатолько звуки. Я гляжу в глубокие глаза Цербера, упрашивая его идти в Ад, но он не двигается с места, только постукивает по земле хвостом сердито. Я берусь за ошейник, но пес утробным урчанием одергивает меня. Один пес Люцифера рычит на другогосмешно.
Я сначала решаю выждать немножко перед новой попыткой. А потом незаметно остаюсь еще на полчаса, постепенно забывая о том, что надо вернуть Цербера в Ад. Но что ж с ним делать, если не идет? Я решаю приручить его сначала, дать привыкнуть.
Девчонку звать Иренка, она живет в том самом кривом доме возле поля вместе с матерью, к которой наведываются злые кредиторы. Как оказалось, друзей у нее нет, да тут дружить не с кем: все такие же серые, как и сам город. Я рычу и скалюсь, а она не боится, улыбается; слава Деннице, хоть за ухом меня не чешет, как поселившегося тут Цербера. Он все грозно смотрит на меня и не дает увести, цепляется за свою маленькую хозяйку.
Самаэль передает приказ тащить в Преисподнюю саму девчонку, чтобы пес следовал за ней, но у нас нет права на ее душу. Я злым коршуном кружу над Иренкой, не зная, как подступиться и с чего начать. Медленно проходят дни.
Наведываясь к ней в третий раз, я замечаю на щеке Иренки наливающийся синяк. Мать ее бьет, и девочка сбегает к громадному псу, с которым чувствует себя защищенной, обогретой и успокоенной. Цербер неделю проводит здесь, невидимый для всех людей, а я, срываясь на такой же собачий взрык, опять прошу у Люцифера отсрочки.
А почему тымонстр? спрашивает однажды Иренка.
Ее не пугает трехглавый пес, не пугают мои крылья. Странный ребенок. К тому же еще и любопытный.
Я убиваю людей. И не только их, всех подряд. Ангелов и демоном.
Она и тут не пугается, лишь задумчиво чешет затылок. С ней так сложно говорить: она не понимает значения большинства моих слов, потому я намеренно упрощаю и коверкаю свою речь.
Мой папа был полицейским и тоже убивал. Но он ведь хороший.
Он убивал плохих людей. Явсех.
Снова пауза, снова Иренка думает.
Так ты преступница? Я киваю. И тебя ищут?
А я сама себя ищу.
На следующий день Иренка не приходит. Я радуюсь и пытаюсь стащить с места лениво ворчащего Цербера, но он снова упирается, клацает на меня зубами. Рыча не хуже него, я ничком падаю на сухую осеннюю траву, всем телом ощущая холод земли. Скоро окончательно придет зима, а пес, похоже, решил поселиться на этом поле. Я не могу потерять столько времени.
Врач говорит, я горячая, как котлы в Аду, радостно трещит Иренка, лежа на кровати. Я сижу на подоконнике и уже жалею, что решила проверить, жива ли она.
В Аду нет никаких котлов, хмуро поправляю я. А на Девятом холодно. Пиздец дубак.
Ты откуда знаешь?
Живу я там! срываюсь на крик я. Девочка с головой залезает под одеялотолько глаза и сверкают.
Что он в ней нашел, Цербер? Обычный человек, слабый, ее же обижают все, кому не лень, а она терпит. И в сказку верит, хронически, меня ее частью считает и егоосколок первородной тьмы. Я облизываю сухие губы, думая, как же она могла привлечь внимание пса. В мире миллионы таких детей, наивных, добродушных светлых?
Он к свету тянется, как многие из нас. Обжигаясь, глядя на ослепляющее сияние пустыми глазницами, умирая, но не позволяя себе отойти. Я тяжело приваливаюсь спиной к холодному стеклу. Страшно подумать, но когда-нибудь и на меня найдется этот самый Свет. Страшно подумать, что он со мной сделает.
Глядя в небо, я вижу глаза Ишим. Могут ли у демона они быть такого чистого цвета?
Кара, а как ты убиваешь? говорит она, толкая меня острым локотком в бок, когда мы снова встречаемся у Цербера. Иренке немного легче.
Беру и убиваю У меня вовсе нет настроения болтать. А тебе, собственно, зачем?
Иренка мнется, но все же выдает:
Те ну, люди, как ты их зовешь, кредиторы? Опять приходят к маме, она теперь в синяках вся. Это же несправедливо
Вот так и заканчивается свет. Они ведь рядом со мной пачкаются все, увязают в болоте жестокости, а потом им начинает нравиться убивать. А Ад радостно хохочет, бьется, плещется рядом, протягивает свои руки к сомневающейся девчонке. Мне говорили ее увестиона уходит сама. И никакой ангел не заглянет в такую глушь, чтобы ее спасти.
Мать сама тебя бьет, что такого? огрызаюсь я, единственной попыткой тащу ее прочь от Ада, отталкиваю от края. Пес грустно глядит своими безднами глаз.
Девочка серьезнеет, в ее глазах мне чудится небывалая взрослость.
Мамаэто мама! Ее бить нельзя!
В кармане пульсирует светом амулетэто Самаэль уже чует в ней червоточину мрака, спешит напомнить мне, что девочка должна оказаться в Аду вместе со своенравным псом. Я только выполняю приказкто обвинит палача в приговоре?
Ладно, ладно, поняла. Я щелкаю пальцами, будто озаренная внезапной идеей; актер из меня никакой. На, вот, держи.
В детских руках кулон-меч выглядит совсем невинно, пропадает хищный блеск серебра, острие не так взрезает воздух. Я не хочу давать ей нож, но это пожертвую с радостьюцепочка все же давит шею, как пеньковая веревка. Ребенок в ужасе смотрит на меч, словно на руке у нее свернулась ядовитая змея.
Это же Галкин, шепчет она, потерянно глядя на кулон.
Чувствуя досаду, я отворачиваюсь. Городок маленький, все друг друга знают в лицо. Но теперь отбирать кулон уже поздно, и я с интересом жду следующих, решающих, слов.
Так это ты ее? она давится плачем.
Я монстр, Иренка, припечатываю я, ничего не отрицая, как и не подтверждая. МнеАдунужно, чтобы она скатилась к нам вниз.
Взгляд у нее такой, будто ее только что жестоко предали. Я не чувствую решительно ничего, глядя на худенькую дрожащую фигурку.
Ну, беги домой, подсказываю я.
Она бежит, прижимая к груди страшное украшение. Мы с псом смотрим ей вслед, и взгляд у Цербера усталый и укоряющий. Он уже не виляет хвостом Иренке, не блестит глазами: света в ней все меньше, греться нечем.
На поле девочка долго потом не приходит, мне в конце концов надоедает ждать, и я провожу время внизу. Пес из раза в раз отказывается уходить, рычит, скалится. В итоге скулит, пряча морды в траве, как потерянный щенок, дрожит от холода, пробирающего насквозь редкую облезлую шерсть. Люцифер, теряя терпение, готов наплевать на него, и Цербер, понимая это, пробует жить дальше. Не выходит.
Он привык к этой девочке, для него на ней весь мир клином сошелся, потому ему так больно. Привыкать нельзя. Это смертельная ошибка, которую совершают все. Со временем я научилась чувствовать грань.
А она все же приходит, рыдающая, встрепанная, уже не светлая, а мутная какая-то, похожая на солнце, скрытое за туманом. Цербер с визгом срывается с места, и я, увидев блеск амулета и извинившись, взлетаю в мир людей, оставив Нат в смятении смотреть вслед. Пес облизывает девчонке руки, и я отрешенно замечаю, что они перепачканы в крови.
Ты его убила, усмехаюсь я. Радости же не чувствую никакой.
Он хотел меня обидеть, выдает Иренка. Там было темно, я испугалась
Теперь понимаешь? Все мы преступники, кто-то в большей степени, кто-то в меньшей.
Забери! Она протягивает окровавленный кулон.
Нет уж. Это твое оружие.
Мне остается только надеяться, что теперь Цербер перестанет боготворить эту девочку. А ей вновь придется убить. Я не сильна в чтении души, но это вижу отчетливо. Иренкин ангел-хранитель висит за правым плечом девочки призрачным упреком. Я с улыбкой кладу руку ей на левое плечо.
Все мы монстры. Надоело мне так жить, так что ж поделать? Многим надоело. Иренке вон, тоже.
Девочка не приходит неделю, и я наконец решаюсь глянуть, как она там. В квартире натыкаюсь на пьяную рыдающую мать, которую уже не заботит, кто я и как вообще сюда попала. Она же сбивчиво говорит, что дочка упала с дерева. Шею свернула. Рази все.
На душе как-то пусто. И холодно, как на Девятом, как в Аду, куда девочка и попадет.
Люцифер треплет по холке Цербера, что-то вполголоса шепча ему на ухо. Я скромно отхожу в сторону, не мешая им. Награду я получиладеньги и отпуск Рахаб, и по-хорошему, уйти бы пора, но что-то меня держит. Интерес к судьбе Иренки, наверное, хотя я старательно пытаюсь забыть ее.
Долго будешь стоять? слышится ехидный голос. Я по традиции испытываю желание врезать Самаэлю, но я все же не самоубийца.
Ты здесь что делаешь?
Пришел поприветствовать любимого питомца, выкручивается Антихрист. Цербер сердито рычит в ответ и пытается укуситьчувствуется любовь аж за километр. Ты проводишь блестящую работу с населением?
Я перевожу на него непонимающий взгляд.
Одиннадцатилетняя девочка зарезала кухонным ножом двоих людей, пытавшихся ночью вломиться в квартиру. На следующий день этот несчастный случай.
Самаэль хитро косится на менявидимо, ждет, что я опрометчиво помчусь мстить за Иренку. Я показательно засовываю руки в карманы джинсов. Нет смысла.
А я надеялся на занятное зрелище, разочарованно говорит Антихрист.
Боевик себе какой-нибудь скачай и наслаждайся, огрызаюсь я. Правда, Самаэль, уйди. Мне очень паршиво.
Он правда уходит, понимая, что лучше пока оставить меня в покое.
Я несмело оглядываюсь по сторонам, словно надеясь увидеть призрак Иренки. Надеяться так же глупо, как и привыкать.
Глава 7. Звезды
В комнате душно настолько, что я прерывисто выдыхаю, умоляя себя не хвататься за горло, показывая свою беспомощность. Кислород вокруг словно выжглобезграничной ненавистью, волнами окатывающей нас и едва ли не сбивающей с ног своей остротой и реальностью.
Душно так, что глаза слезятся, и я беспрестанно моргаю. Вокруг все шипиттихо, угрожающе, словно угли водой окатили, но существо, прижавшееся к стене, гораздо опаснее каких-то там тлеющих головешек. Я внимательно слежу за ним, просчитывая все возможные варианты развития событий, как учили на Небесах. До сих пор не могу отделаться от этой привычки. Вздрагиваю, сбиваюсь.
Тварь незамедлительно бросается вперед, оттолкнувшись от стены. Ишим кричит что-то предупреждающее, пока Ройс всеми силами убеждает упирающуюся демоницу отойти в безопасное место. Теперь, когда я понимаю, что они не могут пострадать, я вполне могу немного разойтись.
От удара в живот противник кричит, и в вопле слышится изумление. Я отвечаю ему усмешкой и выхватываю из ножен меч, ослепляя тварь стальной вспышкой. Прижимая ладони к глазам, она шарахается в сторону, скрипуче взвизгивая. Я не пытаюсь убить, только небрежно взмахиваю мечом, легко взрезающим шелк тьмы, окутывающий исхудавшую фигурку.
У парня трясутся руки, а глаза полубезумны, но губы кривятся в улыбке, такой отвратительной, что я не могу не сверкнуть мечом перед его лицом, хотя и не планировала это делать. В глазах сплошная чернота, всепоглощающая. Дыхание хриплое до ужаса.
А взгляд ничуть не торжествующий. На меня смотрит забившаяся в угол жертва. Он понимает, что обречен, понимает, что сыграл на слишком высоких ставках и с треском провалился. Понимает, но все равно огрызается, плюется ядом, вцепляясь когтями в надежду, одновременно и убивая ее.
Ты знаешь, что с тобой будет?
Он щерится в ответ, немыслимым образом изгибаясь в позвоночнике. Я морщусь: не люблю все эти фокусы, но на самом деле выигрываю нам обоим время. Представить не могу, что делать со сбежавшим из Ада злым духом. Демона бы надлежало сдать кому-нибудь из Высших, но вот обычного грешника
Ройс предлагает убить. Ройс сам, в общем-то, понимает, что, если бы не работа, он тоже дошел бы до ручки и вырвался из Преисподней однажды. Потому и не хочет видеть эту неудачную, искаженную пародию.
Я оглядываюсь на Ишим. Она, пусть и являясь демоном, не любит насилия, не любит, когда я его творю. Как-то она сказала, что боится меня такуюс мечом, сверкающими глазами и дрожащими за спиной крыльями. Я иногда сама ненавижу себя такую, но измениться не могуиначе ничего у меня не останется.
Парень закрывает глаза. Кто сказал, что в темноте легче умирать? Но ему, наверное, виднее, ведь второй раз, только теперь не будет Ада, демонов и въевшегося в кожу серного запаха. Там вообще ничего не будет.