Индиано обернулся, примечая мажордома, и молча поклонился. Мажордом прогнулся ещё ниже и повёл рукою:
Извольте следовать за мной, кабальеро. Его католическое величество примет вас в Салоне Зеркал.
Он величественно двинулся вперёд, отмахивая жезлом.
Дон Хусто пристроился сзади. Так и дошагали до салона, которым испанские монархи любили пользоваться для аудиенций.
Мажордом торжественно распахнул высокие створки, пропуская де Альварадо вперёд, и аккуратно прикрыл их.
Зал, в котором очутился дон Хусто, полностью отвечал своему названию.
Вездена стенах, между окон, даже на потолкеблестели зеркала, квадратные, круглые и фигурные, большие и маленькие, зрительно увеличивая окружающее пространство и создавая удивительную иллюзию множащихся покоев, уходящих в бесконечность, истаивающих в безднах Зазеркалья.
В хаосе бликов и светотеней кабальеро не сразу обнаружил хозяина, занявшего кресло возле тлевшего камина, а как только разглядел, поспешил исправить свою оплошностьсняв шляпу, он учтиво раскланялся, поводя пером по тёмному паркету.
Примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении, ваше величество, проговорил дон Хусто.
Король равнодушно кивнул.
Это был щуплый мальчик лет восьми, с длинной шейкой и вытянутым лицом. Бирюзовые глаза и нежный румянец не застили фамильной приметы Габсбургов«австрийской» нижней губы.
Острый и как бы загнутый кверху подбородок придавали юному монарху вид печальный и немного недоумённый.
Светлые волосы, длинные, но редкие только подчёркивали худобу слабосильного тела и неприятную взгляду вогнутость королевской физиономии.
Неразвитый и нерешительный, Карл II ничем не интересовался, ничего не умел, да и не желал.
Тяжёлые шаги обозначили приход матушки его католического величества.
Марианна Австрийская женщиной была грузной, с безобразной фигурой торговки, но с манерами воистину королевскими, хищными и безжалостными. Вот только ума регентше недоставало.
Дон Хусто снова отвесил поклон и удостоился снисходительного ответа королевы-матери:
Мы вас приветствуем, кабальеро. Нам доложили, что вы, любезный сеньор Альварадо, имеете сообщить нечто важное
Да, ваше величество.
Надеюсь, новый вице-король Перу не зря послал вас, любезный дон Хусто.
Кабальеро усмехнулся.
Всё не так просто, ваше величество молвил он.
То есть? нахмурилась Марианна.
Меня послал не его светлость, а человек, куда более значимый, нежели вице-король
Регентша озадаченно уставилась на него, перевела взгляд на сына, но тот сидел, тупо уставясь перед собой, и не замечал ничего, кроме закопченного жерла камина.
Тут её лицо осветилось догадкой. Вероятно, Марианне Австрийской пришло в голову, что это сам папа избрал такой вот кружной путь, дабы через мирянина Хусто передать некое тайное известие.
Мы слушаем вас, любезный сеньор Альварадо, церемонно сказала она, усаживаясь в кресло рядом с сыном.
В который раз поклонившись, дон Хусто заговорил доверительным тоном:
Не секрет, что королевская казна терпит немалые убытки от бесчинств пиратов, коих науськивают короли английский и французский. Впрочем, голландцы также доставляют неприятности испанской короне И не только на морепиратские орды нападают на цветущие города Новой Испании и Новой Гранады, дабы разграбить их подчистую. Не знаю, докладывали ли вашим величествам о недавнем печальном событии
Говорите! приказала регентша.
Печально знаменитый пират Морган, прославившийся разбоем, захватил и обчистил Пуэрто-Бельо.
Это невозможно! вырвалось у Марианны. Вы лжёте!
Я не лгу, ваше величество, прохладным тоном произнёс дон Хусто. Морган взял приступом все крепости, оборонявшие Пуэрто-Бельо, и вывез ценностей на двести пятьдесят тысяч песо.
Двести пятьдесят тысяч повторила за ним регентша, словно визгливое эхо.
Да, ваше величество. А теперь этот враг Испании затеял ещё более наглое вторжение на земли испанской коронывесной будущего года Морган намерен обобрать Маракайбо и Гибралтар.
Карл II продолжал безучастно пялиться в камин, а вот мать его дёрнулась:
Что вы хотите, сеньор Альварадо? Награды за худые вести?
Ах, что вы, ваше величество! Я добивался аудиенции не ради корысти. Судьба Испании волнует меня куда больше. Об одном прошу ваше величество: пошлите в воды, омывающие Западные Индии, сильную эскадру, дабы военные корабли его католического величества короля Испаниида хранит его Бог! выступили бы на защиту Маракайбо!
И тогда проклятый Морган останется ни с чем, проговорила Марианна, словно продолжая мысль странного посланца.
Более того, ваше величество, подхватил де Альварадо, его повесят на рее, как то и полагается делать с морскими разбойниками, и вообще с этими еретиками-лутеранос!
А верны ли вести, вами принесённые, любезный дон Хусто?
Ваше величество может положиться: мне известен и день, и час, когда эскадра Моргана выйдет к берегам Новой Гранады. Мы знаем точно, сколько он возьмёт с собою народу и число его кораблей. Нам ведомо, где его встретитьи потопить!
Хорошо! твёрдо сказала регентша, уяснив для себя, что ничего не теряет, и сделала движение рукой.
Словно по волшебству, возник согбенный седой старик, будто окостеневший в вечном поклоне.
Он явился с пачкой пергаментов, серебряной чернильницей и сразу пристроился за бюро.
Громко продиктовав адрес и все полагавшиеся любезности от высшего к низшим, Марианна перешла к сути дела:
Повелеваем дону Алонсо де Кампо-и-Эспиносе, нашему адмиралу, взять под своё командование армаду Барловенто в составе трёх боевых кораблей и отправиться в воды Западных Индий с целью очистить их от пиратов. Сей приказ будет передан вам из рук дона Хусто де Альварадо, посланного нашими величествами в помощь, дабы передать устные наставления
Надиктовав ещё десяток строк, регентшапо сути, правительница Испанской империиразмашисто расписалась.
С поклоном поднеся грамоту королю, она добилась того, что вялая рука Карла подмахнула документ, а затем приложила к нему большую печать.
Ступайте с Богом, любезный дон Хусто, с чувством сказала Марианна, и не позвольте пиратам вершить их чёрные дела!
Де Альварадо с поклоном удалился, пообещав непременно исполнить волю их величеств.
Ямайка, Порт-Ройал.
В Порт-Ройале «генерала пиратов» и всю его братию встречали как триумфаторов. Весь город вышел на причалы, радуясь не понарошку, торговцы и проститутки предвкушали, сколько им перепадёт золотой и серебряной монеты, и даже губернатор Модифорд крякал довольно.
И не потому лишь, что был в доле. Уж кто-кто, а сэр Томас прекрасно знал, как обрадуются в Лондоне золотому ручейку с Ямайки!
Он наполнит карман и герцога Альбемарля, давно уж прикрывавшего Модифорда, и лорд-адмирала Англии, герцога Йоркского, и его величества Карла II.
И пока ручеёк сей не иссякает, губернатору Ямайки не о чем беспокоитьсявсё схвачено
Стоял август. Порт-Ройал гулял с утра до ночи, флибустьеры устраивали грандиозные попойки, шлюхи ударно трудились, купцы потирали руки, радуясь своим складам, до потолков забитым награбленным товаром.
На вторую неделю после прибытия Олег построил свою команду, оглядел запойные лица и мягко проговорил:
Вам сколько лет, мужики?
Мужики очень удивились.
Т-так по-разному, к-капитан, растерянно сказал Бастиан. Мне т-тридцать пять, Жану вон д-двадцать восемь
Двад-цать две девять, поправил его Больянгер. Уже.
И что? насмешливо спросил Сухов. Вы так и собираетесь всю жизнь лапать чужих баб и отбирать чужое добро?
Ты это к чему, капитан? миролюбиво спросил Голова.
А к тому, что пора кончать эти пьянки-гулянки! Вы для того жизнями рисковали, чтоб раздарить своё золото потаскушкам да кабатчикам? Через десять-двадцать лет, если доживёте, вы состаритесьи не будете уже нужны никаким капитанам. А кому будете? У вас же ни дома, ни жены, ни детей! Короче. Вон в той стороне, Олег махнул в сторону юга, лежит Испанский Мэйн. Оттуда исходит злато-серебро, которое мы вправе отнять и присвоить. Только я не собираюсь махать саблей, пока не найдётся кто помоложе и пошустрей меня, чтоб зарубить капитана Драя. Я вернусь к семье. Мой дом, моя жена и моя дочь так далеко отсюда, что я не знаю ещё, как до них добраться. Но узнаю обязательно! А вы Мужики, я не собираюсь читать вам проповеди, но всё же: одумайтесь. Не сорите деньгами, как последние простофили. Копите на дом, на безбедную жизнь, чтоб вернулись вы на родину завидными женихами! Сегодняладно, ступайте. Гульните, коли невмочь. А завтра жду вас на борту. Сходим на Тортугу и вернёмся. Мне надо отдать должок, а вампротрезветь и сообразить, как жить дальше. Разойдись!
Удивительно, но на следующее утро не явился лишь Жакоб Гуляка, чьи жизненные устремления точно передавало прозвище.
Галиот «Ундина» покинул гавань Порт-Ройала и взял курс на Тортугу.
В пути никаких происшествий не случилось, плавание прошло тихо и спокойно, даже ветер задувал умеренно.
В Бастере тоже всё было по-прежнему, без перемен. В этом сказывалось великое преимущество семнадцатого столетия.
Человек будущего свыкся с чудовищным прессингом, что давит на него с рождения до смерти, нет в мире XXI века ничего устоявшегося, неизменного. Нет, всё бешено развивается, каждый божий день рождается нечто новое, подписывающее приговор старому, отживающему настолько быстро, что оно не успевает отложиться в памяти.
Никому даже в голову не придёт оставлять в наследство свой компьютер, ибо каждые полгода, а то и быстрей в магазины завозят всё новые и новые модели.
Люди смиряются с обилием информации, привыкают к вечной изменчивости мира, к его эфемерности и временности.
Уже никто не строит на векановые здания в облицовке из металла и пластика красиво блестят, но не простоят и полвека, будучи брошенными.
Да и зачем, верно? Снесём и что-нибудь другое построим
Книги пишутся на месяцпрочитаешь и ждёшь продолжения.
Еда становится фабричной продукцией, где слово «натуральный» встречается только на упаковке, а что внутри, лучше не думать. Отношения между людьми завязываются на бегу и распадаются очень быстро, как всё окружающее, пересеклись, переспали, перестали встречаться
Цены скачут, как ненормальные, идеи мельчают и старятся быстрее человека, цивилизация несётся куда-то галопом, всё набирая и набирая ускорение, и никто из людей не ведает, не догадывается даже, куда их заведёт выбранный путь.
Человечество походит на безумного машиниста, что всё подбрасывает да подбрасывает уголька в топку, а паровоз мчится в тумане, и ни одна живая душа не скажет, где кончаются рельсы, и проложены ли они вообще
Никто не спрашивает себя, что нужно человеку для счастья, и не ищет ответ на этот вопрос. Люди сходят с ума, кончают с собой, травятся наркотиками и спиртом, лишь бы остановиться, замереть, сойти с круга, с трассы бесконечной жизненной гонки, ищут покоя, бросаясь из религии в религию, из секты в секту, и только опустошают себя
А в семнадцатом веке тишь да гладь!
Сейчас, на излёте Средних веков, никто никуда не спешит.
Не торопится жить.
Строят основательно, чтобы и прапраправнукам жить-поживать да добра наживать. А как же ещё?
Олега умиляли здешние ценывсё это вялотекущее столетие они практически не менялись, да и с чего бы им расти?
Хитрозадые банкиры, придумавшие финансовые пузыри с пирамидами по формуле «деньгиденьгиденьги», ещё не завелись.
Крестьяне по-прежнему, как и сто лет назад, пахали землю, засевали её, собирали урожай. Гончары лепили горшки, кузнецы ковали, рыцари обнажали мечи. Лепота!
Рассыпаясь в благодарностях, Сухов вернул дОжерону долг. Хозяин, чего и стоило ожидать, так вот, запросто, не стал отпускать гостя, а сперва пригласил на обед, где с помощью хорошего вина губернатор и капитан «пролонгировали договор о дружбе и сотрудничестве».
Резиденцию Олег покинул в приподнятом настроении, и хмель немало тому способствовал.
Направляясь в порт прямым путём, он немного заплутал, свернув наугад, попадая вместо знакомого проулка в тупик.
Глубокомысленно оглядев загородивший проезд двухэтажный дом с тенистыми галереями, куда вели наружные лестницы, Сухов развернулся, не чувствуя особой крепости в ногах, и замер.
Перед ним стояла прехорошенькая девушка, индианка или метиска, с золотистой кожей, как у загорелой европейки, с прямыми иссиня-чёрными волосами и огромными тёмными глазами.
Скво носила уипиль, белое платье-чехол, которое не слишком скрывало великолепную фигуру.
Не колеблясь, барышня приблизилась к Олегу и сказала отрывисто, на чистом французском:
Ты мне нравишься. Я хочу быть твоей. Не бойся. Я ещё не была с мужчиной. Совсем и никогда.
У Сухова во рту пересохло, но обычная настороженность, хоть и разбавленная вином, удерживала его от совершения глупостей. Словно почувствовав его колебания, девушка прижалась к Олегу всем телом, и это было как контрольный выстрел по рассудительности.
Он облапил нечаянную подружку, а та, извиваясь в его руках, потёрлась щекой о щёку и опалила шёпотом ухо мужчины:
Пошли!
Девушка взяла Сухова за руку и быстро повела за собою.
Они взобрались по скрипучей лестнице наверх, прошагали по галерее и юркнули в узкую дверь.
За нею открывались две комнатки, полупустые и чистые.
Только широкий топчан в углу, застеленный десятком одеял, да низенький столик под окном. На столике находился увесистый с виду божок, выточенный из полупрозрачного нефрита.
Перед ним, в бронзовой курильнице, тлели какие-то травы, распространяя ароматный, дурманящий дымок.
Лязгнув засовом, девица мгновенно стянула свой уипиль, и Олег вовсе потерял способность соображать что-либо.
Индианка не просто была хороша, с неё можно было лепить статую Лилит, древнейшей соблазнительницы.
Казалось невозможным, что подобное тело принадлежит живой девушке, а не нарисовано для эротического мультика озабоченным художником.
Скво подняла руки, складывая их над головой, встала на цыпочки, изогнулась дразняще
Кровь ударила Сухову в голову. Он так долго не знал женщины, а тут
Отбросив все свои сомнения вместе с одеждой и оружием, Олег подхватил на руки девушку и уложил её в постель
Минул час или два. Изнемогший, но удоволенный, Сухов лежал и ни о чём не думал. Ему было слишком хорошо, чтобы ещё и ум напрягать.
Странно, просочилась сквозь пелену истомы ленивая мысль, такая теплынь, а кожа у него сухая Обычно от «блаженного труда любви» в тропиках потеешь, как в бане И красавица его чиста и свежа
Олег перекатил головунапрягаться совсем не тянулои посмотрел на девушку. Она лежала рядом, закрыв глаза и дремотно улыбаясь. Только груди её вздымались от бурного дыхания, топорща соски.
Как зовут тебя? проговорил Сухов.
Девичьи губы дрогнули.
Штабай, слетело с них.
«Как много девушек хороших, припомнил Олег строки из старой песни, как много ласковых имён»
Ну не сказать, что «Штабай» звучит ласково Но экзотично.
Индианка томно потянулась, извернулась с кошачьей гибкостью и села по-индейски, на пятки, прогибая спину.
Надо закончить обряд, деловито сказала она.
Выпрямившись, она ступила на пол, прошла ломающимся шагом к окну и подбросила в курильницу каких-то веточек, кусочков коры, травок. Раздула веером огонёк и вернулась на топчан, усаживаясь на Сухова верхом.
Штабай весила поболе пушинки, но Олегу была приятна её тяжесть.
Приятно вжималась девичья попа, приятно сходились сильные ноги.
Сухов снова залюбовался нежданной любовницейона была гладкой, как статуя, нигде ни волоска, кроме пышной шевелюры, спадавшей на плечи.
Сейчас я сниму с тебя усталость, проворковала девушка, начиная гладить его по груди, по бокам, дотягиваясь до шеи, уминая ладонями живот и как-то по-особенному пощипывая пальцами, покалывая ноготками, вдавливая костяшки. Отгоню дурные мысли Очищу твои души от порчикак огонь осаждает копоть, так и зло, чужое или твоё, грязнит тебя изнутри Тебе станет легко, придёт покой Сила покинет твои руки, тревоги улетучатся, как роса на солнце
Олег нежился. Голова и вправду очистилась от беспокойств, утомление, копившееся днями и ночами, оставляло его.
Даже возбуждение, ещё минуту назад горячившее его, опадало.
Желая его вернуть, Сухов поднял рукисейчас он положит ладони на груди Штабай, вомнёт пальцы в их туготу
Ан нет. Не поднимались руки, отнялись словно.
Ноги? То же самое И во рту будто вяжет чем-то терпким, словно после наркоза
Это трава? еле выговорил Олег.
Трава, улыбнулась девушка неласково. И «Касания Сипакны». Эти воскурения только на мужчин действуют. Касаниятоже
Потянувшись, она закинула ногу, слезая с Сухова, и уселась рядом.
Кто ты? прохрипел он.