Но никакого движения. Они и правда были вынуждены выбирать. Здесь и сейчас. Как же они такое ненавидели.
И тогда Асатома вяло взмахнули рукой, сдаваясь. Давайте, Гамайа, ведите. Ваша взяла.
И они повели.
Сначала пропал истерический рёв.
Затем остановилось мерцание.
С каждым шагом Асатома наблюдали, как изогнутые рёбра тессеракта становятся симметричнее, а затем начинают попарно сливаться, образуя квадратные светящиеся холодным бело-лунным светом врата. На их фоне двигающиеся впереди Гамайа выглядели ожившей статуей холодного металла, блестящего в прорезях хламиды.
Обычно неловкие и хаотичные, их движения в те мгновения обрели небывалую грацию крадущегося хищника, нацеленного и сосредоточенного. Гамайа не оборачивались, как не стали оборачиваться и Асатома, когда врата наконец замкнулись за их спиной и их свечение разом истаяло.
Асатома опустили глаза и не увидели там привычных дорожек грида. Только путеводная нить в руках Гамайа напоминала, что они не потерялись.
Гамайа?
Да.
Всё так же, не оборачивались, они продолжали настороженно двигаться вперёд.
Вы знаете, куда мы идём?
Окружающая тьма будто целиком состояла из чего-то замкнуто-плотного.
Я иду по мировым линиям инфлатона, не мешайте.
Ясно.
Хотя ничего и не ясно. Асатоме оставалось только догадываться, как распавшиеся сотни миллиардов лет назад виртуальные частицы могли кого-либо куда-то вести и что именно за следы они оставляли. Но Гамайа тут виднее.
У Асатома же отчаянно кружилась голова, от чего в неё лезли всё более мрачные мысли.
Зачем они сюда попёрлись?
Ну, Войд. Пусть со своими загадками, из которых его происхождение не самая главная.
Да и не сказать, чтобы Войд вообще много кого интересовал. Были в глубине Вечности и места поинтереснее, такой Она и была создана многоликой, бесконечной в своих проявлениях и в некоем высшем смысле непознаваемой. Войд же был каким-то нарочно упрощённым, уплощённым бельмом на Её глазу. Никто не знал, как и зачем он здесь взялся, как никто его специально и не создавал, во всяком случае никто в том не признался.
А тут вдруг такое.
Во всей этой истории было что-то неполное, разило от неё какой-то дурной загадкой в стиле плохой беллетристики. Два горе-исследователя, сокрытых в пыльном кармане бытия, что они рассчитывали тут отыскать? Пару лежалых монет да сто лет не стираный носовой платок?
Хорошо бы. А то дело может ограничиться лишь парок клочков сбившейся пыли, от которой происходит только случайный аллергический чих.
Асатома тут же почувствовали тот самый позыв. Смешно и грустно. Тереть переносицу не помогало. Тогда Асатома махнули рукой на приличия и тут же громко, отчаянно чихнули.
Гамайа тут же обернулись.
Двое несколько мгновений потаращились друг на друга, а потом оба не выдержали и принялись смеяться.
Ситуация глупее не придумаешь. Посреди непонятного ничто двое высоколобых пафосных представителя кафедры, сгибаясь пополам, хохочут невесть с чего во всё горло.
Уф, кажется, отпустило.
А вы, Асатома, не промах.
В каком смысле?
Мы думали, вы всё-таки останетесь.
Звучит дико обидно. Почему вы так решили?
Не знаю, не в вашем стиле поступок.
Но в вашем.
Вы прекрасно знаете, какая у нас репутация на кафедре.
Хулигана.
Если не хуже. О вас такого не скажешь.
Кажется, вы путаете нелюбовь к спонтанным поступкам с неспособностью принять быстрое решение.
Гамайа склонили голову в извиняющемся движении.
Виноваты. Кажется, самое время начать с чистого листа, коллега.
Асатома невольно поморщились. «Коллега» этот уже навяз в зубах.
Лучше давайте по имени.
Договорились, Асатома. И пойдёмте. Иначе инфлатон зря израсходуется.
Асатома вновь покачал головой. Надо же, целый инфлатон!
Между тем с пространством вокруг начинало что-то происходить.
Асатома ещё не могли толком сформулировать, что именно, но часть его существа уже чувствовала, что они не просто болтаются посреди воплощённого ничто, а начинают куда-то двигаться, словно проваливаясь в некую покуда донельзя нематериальную, но вполне структурированную массу.
Колл вовремя осеклись Гамайа, Асатома, держитесь рядом. Мы приближаемся.
И тут же одним резким движением завернули пространство вокруг в силовую капсулу. Раздался металлический лязг и на Асатому пахнуло кислым запахом высокого напряжения. Волосы на голове у них тут же встали дыбом.
Между тем пространство вокруг продолжило стремительно структурироваться, обретая форму и плотность. Зыбкий туман складывался в горы и долины, далеко внизу стремительно вырастали и разрушались стрельчатые конструкции замков и грациозные дуги мостов. Их капсула, словно двигаясь по невидимым направляющим, набирала ход в сторону одного из таких, словно крупными мазками кисти изображённых горных хребтов. Раздался гул, и вокруг них тут же вспыхнуло весёлое рыжее пламя.
Асатома и Гамайа переглянулись.
Это выглядело как вход в атмосферу. Только мир под ними менялся каждое мгновение, оставаясь сотканным из холодного тумана, слегка подсвеченного изнутри.
Да и какой ещё, упаси Смотритель, «вход в атмосферу», они же не покидали пределов Вечности, иначе что «иначе», Асатома додумать не успели, почувствовав рывок, это в его плечо вцепились железные пальцы Гамайа.
Асатома, якорь только что оборвался, мы в свободном падении, срочно развоплощайтесь.
В каким смысле?
Развоплощайтесь, сворачивайте матрицу, десять.
Вы что, зачем?!
Восемь. Семь. Ну же!
Тьма вас подери, ещё бы вспомнить, как это делается.
Высоко вверху мимо их капсулы беззвучно пронеслась какая-то невообразимая конструкция в виде изгибающейся вдаль тускло блеснувшей металлической ленты, но Асатома едва проводили её взглядом. Да не трясите так, мы пытаемся!
Процедура эта была известна Асатоме лишь теоретически. Ничего, в самом деле, сложного, нужно просто убрать большую часть собственной энергии в замкнутые полости, открываем шлюзы и чувствуем, как конечности начинают стремительно терять плотность, становясь едва ощутимыми, слабыми и невесомыми, словно повисаем в пустоте бесплотным астральным телом, едва касающимся внутренней поверхности силовой матрицы.
Асатома тут же перестали ощущать на плече прикосновение Гамайа. Короткий взгляд в их сторону нет, они на месте, тоже превратились в бледный колеблющийся призрак.
Четыре. Три. Приготовьтесь, сейчас сворачиваем матрицу.
Но как же?..
Асатома с ужасом глядел на приближающийся горный кряж, который разом стал совершенно материальным, покрытым ледяным панцирем в тонкой кисее облаков.
Не беспокойтесь, всё нормально, не пытайтесь защищаться, слышите? Ждите меня, оставайтесь на месте. Один!
Асатома почувствовали лишь, как налетевший порыв ледяного ветра оторвал их друг от друга, дальше вся окружающаяся действительность превратилась в сплошное мельтешение огненных сполохов и каких-то размытых чёрно-белых фрагментов пейзажа, пляшущих вокруг них бесноватый танец.
А потом раздался удар и всё погасло.
Нэир Лйет-та-Осин, Великая Река Трёх Путей явилась пред лик Иторы под сенью тихих древ, в журчании ручьёв, в пряном запахе сырой листвы, в предзакатных отблесках Кзарры. С тех самых пор здесь ничто и не менялось, даже когда могучая Лизар в муках рожала призрачные берега Устья, а сами Пути населило извращённое эхо Богов Средины, во грозные дни Раскола не позволено было ничьему тлетворному дыханию достичь этих мест. Они всецело и неизменно оставались воплощённым святилищем спокойствия.
И пусть ни один из здешних родников сам по себе не был источником силы или знания, он истинно был явлен миру и того было довольно.
Нэир Лйет-та-Осин ещё предстоит стать полноводным сосудом, несущим судьбы этого мира вниз по течению, наполняясь по пути людскими слезами, насыщаясь кровью, гнилью, гневом и печалью. Но не здесь.
Будет всё. Храмы и погосты, величественные памятники вехам ушедшего и грозные валуны чёрных предзнаменований, будут совершены неизбежные ошибки и произнесены неисполнимые клятвы. Сокроются от глаз Древние и растворятся в небытие гнилые боги. Даже тень Врага, что гневом Кзарры раз и навсегда отмечена на челе этого мира, однажды канет. Сама же Итора Обетованная так и останет накру́ги вечные сокрытой вопреки знамению Подарка и слову Завета.
Всё это случится, обязательно случится, если уже не произошло там, за пределом сокровенного круга молчания. Но не здесь.
Исток. Так это место именовали грозные Стражи Путей. Никому, кроме них, это место не не было доступно, ни для кого, кроме них, оно не было ценно.
Здесь никогда не ступал Враг. Здесь не бродили молчаливые тени Ускользающих. Здесь не возводились храмы. Сюда не вели Пути. По сути, за все прошедшие эпохи лишь Ксанд Тиссалийский здесь побывал однажды, то было пять кругов и пять десятков зим назад. Именно здесь очистился Подарок. Именно здесь выковался рок Богов Иторы.
С той поры Стражам незачем стало нести свою стражу. Ускользающие, слепые рабы своих властителей больше не являлись к Устью, будто их никогда и не было. Но не обрели Истока и верные Завету аколиты Иторы Многоликой.
Она замолчала.
Молчали и гнилые боги.
Пришельцы за Океаном остались наедине с самими собой, позабыв Нэир Лйет-та-Осин, Пути пустовали, Барьер стоял нерушимым памятником катастрофе Раскола.
Прождав свой черёд на песчаной косе у безжизненного Устья, народ зитф оставил свои посты, разбредаясь по миру в поисках лучшей доли. Сотни кругов до того они хранили этот берег. Как показала Битва Завета, прогремевшая по ту сторону Лизар, всё их служение было впустую. Слепцы среди слепцов, они возводили гекатомбы из тел избранных Путями, но на деле ничуть не сумели уберечь Итору от уготованных детям Ея ужасов. Лишь вторя безвестному подвигу Ксанда Тиссалийского случилось то, что случилось.
Лишь некоторые из Стражей сохранили верность долгу, поднявшись вверх по Путям до самого Истока. Тот по-прежнему был сокрыт от людских глаз, всё так же оставаясь средоточием тишины и спокойствия. Лучшее место на свете для тех, чей позор несмываем, и которые потому не могли перестать служить. Перестать стеречь. Перестать нести свою круговечную стражу.
Так Сайана мин Триод оказалась в тесном кругу неспособна отринуть своё служение, пускай она была единственным Стражем, кто собственными глазами узрел Битву Завета, кто в полной мере испытал обрушение всех своих некогда незыблемых идеалов, крушения всех своих несбывшихся надежд.
Да, её служение более не имело смысла, и потому походило скорее на добровольное самозаточение.
Но покуда зимы свивались в круги, а деревья-гоэ своими крепкими корнями всё крепче углублялись во твердь Иторы-матери, Сайана оставалась самой собой потомком увязших в собственном прошлом родов, некогда населявших эти земли. Не желающим стареть, не желающим забывать. И как помнили они круг Раскола, эпоху пришествия Кзарры, времена Войны Врага, также точно она помнила и о смерти Лиеррана.
Лиерран Ведающий. Лиерран Верный. Лиерран Безмолвный. Но также Лиерран Сомневающийся. Лиерран Предавший.
Слуга и почти что раб своей госпожи, он некогда исправил её ошибку, поступив наперекор Сайане, чем погубил себя, оставив Последний Чёлн рода Триод без прежнего шкипера, но главное он погубил Сайану.
До Битвы Завета она нисколько не сомневалась в своём предназначении, как не знал промаха и её лук. Единственная встреча с Ксандом не в счёт. Не сомневался в ней и её Лиерран.
За десятки кругов, что они вместе несли свою вахту на берегах Устья, ни разу он не усомнился в её словах и поступках, но в самый разгар Битвы Завета, когда она нанесла разящий удар своего правосудия, лишь один Лиерран встал на её пути и погиб, оставив Сайану жить с этим дальше.
И вот уж пять кругов как Сайана мин Триод живёт.
С тем же луком в руках.
Под теми же кронами.
Одна.
Сайана машинальным движением придержала колчан, наклоняясь к ручью.
Кому ведомо, который из этих бессчётных ключей, сочивших влагу земли вдоль предгорий, был истинным истоком великой реки. Знать, никакой. Лишь собравшись воедино они были способны дать начало Путям, как жизнь единственного существа не значима пред ликом Иторы, но лишь слитно они составляют её неизмеримую сущность.
Сколь ни утоляй здесь жажду, не напитаешься никакой особой мудростью, и не обрящешь никакого особого благословения. Однако влага именно этих ручьёв оставалась Сайане особенно сладка. Утоляя здесь жажду, она будто неведомым образом на короткое мгновение очищалась от скверны собственных воспоминаний.
Да, в той битве она прозрела, восстав воедино с иными Столпами Иторы Всеблагой, столпом Долга. Но на том всё и завершилось. Долг исчез. А долги остались.
Сотни корчащихся в чёрных глубинах Ирионе душ никуда не делись. Могила Лиеррана в далёких землях Средины по-прежнему зияла незарастающей чёрной язвой. И пусть с тех пор Сайана не ступала на те земли, как не поднималась она и на палубу Ирионе, чувства искупления это не приносило. А она в нём так нуждалась.
Вот и сейчас, стоило Сайане припасть губами к ледяной влаге, занывшие от холода скулы лишь на мгновение отвлекли её от неизбывно мрачных мыслей. Когда же походный мех с серебряной горловиной наполнился, летучее ощущение простоты существования снова её покинуло.
Опять завертелись в голове старые планы, мысли, страхи и сожаления.
Сознание коварный дар.
Забыть бы всё да исчезнуть.
Сайана порою завидовала простоте участи Лиеррана.
Ему больше не нужно изо дня в день сжимать этот треклятый лук.
Как будто кто-то посторонний заставлял её это делать.
Сама. Всё сама.
Сайана мрачно усмехнулась.
Её проклятие было особенно изощрённым.
Если тебя заставляет служить некий внешний долг, обязательства, данные по рождению, или кем-то другим, кто лучше, мудрее, значимее тебя, то сколь бы тяжек ни был груз такого служения, ты внутренне всегда готова смериться с этим долгом и даже отыскать в нём некое высшее удовольствие, просто следовать собственному предназначению, не нуждаясь в каждодневном выборе.
Куда хуже, если ты приняла на себя некий долг добровольно, потому что ничего иного тебе не дано, потому что иначе самое твоё существовавшие становится бессмысленным и порочным.
Тут и сокрыта ловушка.
Подобное служение не может быть завершено, даже если длить его дале совершенно бессмысленно.
Так некоторые из Стражей ушли сразу, другие, до поры сплотившись вокруг непорочного осколка древних времён, тоже смогли однажды покинуть свой добровольный пост, многие так и поступали.
Их, Стражей оставалось без малого три дюжины до этого дня.
Сайана подняла лицо к зениту и прислушалась.
Тишина.
Зловещая, натянутая.
Вот уже пять седмиц с тех пор, как полыхнули на далёком севере Средины огненные болиды, она жила ожиданием. И дня не проходило, чтобы Сайана не принималась взывать к Иторе Неделимой, но та оставалась всё так же нема в ответ на её мольбы.
Сайана прижалась лбом к стволу древа-гоэ, меж чьих корней плескался ручей. Пурпурное сплетение кристаллических жил добрых семидесяти локтей в обхвате стояло здесь задолго до появления Сайаны на свет, оно застало время Первого рассвета, пережило Хрустальную ночь, дождалось света Кзарры.
Прежние кровавые небеса, восход Обруча древо видало разное Войну Врага, пришествие людей, прилив Раскола, рождение и смерть миллионов живых существ, что ему новый день?
Но даже древо-гоэ, величественно спящее на волнах вечности, даже оно что-то чувствовало, постепенно теряя листву.
Весной то было обычным делом, до пятой доли своей кроны оставляли на земле древние великаны каждый сезон, стоило Кзарре миновать перевал равноденствия, но в этот раз всё было иначе, Сайана привычным глазом отмечала, каким плотным ковром хрустят под ногами резные снежинки рассыпающейся от любого прикосновения листвы. Но нечем было их заменить. Каждое утро крона древа становилась всё прозрачнее, раз от раза всё больше походя на блестящую на просвет кисею паутины.
Сайана мин Триод, прижавшись холодным мрамором костей к живой колонне, подпирающей небо Иторы, искала внутренним слухом привычный пульс жизни, но не находила его, лишь негармоничный вой ветвей в порывах ветра. Да что же это.
Нервная дрожь озноба пробежала по напряжённой спине Сайаны.
Отступив, она неуверенно прочертила в воздухе охранительный знак. Нужно спешить.
Следует лишь отойти немного вверх по склону, дабы не нарушать и без того нервного молчания Истока. Сайана знала, как чувствительны эти места к непрошеному вмешательству, даром что-ли Стражи остались охранять именно эти заповедные места от посторонних глаз.