Пришло время отпускать Павла.
Поправился ты, Павлуша, сказала ему Павловна, не можно тебе далее у нас оставаться.
Да знаю я, знаю, покорно ответил парень.
Ты по Насте не скучай. И к ней не возвращайся, коли Господь Бог убережет тебя дальше. Потому что, если вернешься, тогда уж точно быть беде. Слушай меня и не спорь. Я знаю, что говорю. Настядевка сильная, воля у нее крепкая. Справится. Ну, поревет несколько ночей в подушку, а как без того? На то мы и бабы, нам реветь дозволено. Только Настя будет делать это в тайне ото всех. Если войну пройдешь и живым останешься, вспоминай ее. Вспоминай, но не ищи.
Жестоко это и несправедливо, сказала Паша.
Ягарья улыбнулась на один бок, опустила голову.
А жизнь, Павлуша, вообще штука жестокая. И страшно несправедливая. Тем паче теперь, сказала она.
Ягарья Павловна. Тут такое дело Иван
Знаю, ответила женщина, знаю. Он хочет идти с тобой. Он мне этого не говорил, оно и не требуется. Я и так это вижу. Тут даже не надо быть чародейкой или ведуньей какой Онмужчина. Это природное и естественное желание.
Как мне быть с ним?
Бери с собой, чего уж поделать, сказала Ягарья. Автомат товарища своего покойного ему передашь. Он не хочет говорить мне, боится. Пускай. Я не буду в обиде. Вот девкида, те разобидятся, Павловна рассмеялась. Только скажи ему, пускай со своими попрощается С сестренкой и братом маленьким. А как война закончится, пускай вертается к ним в дом родной.
А он вернется? Вы можете это увидеть? спросил Павел.
Вернется, по-доброму, с улыбкой ответила Павловна, вернется.
Проводов никто не устраивал. Нельзя было. Дали кое-каких припасов, молитву, трав, да отпустили. Отпускали одного Павла, а Ваня незаметно, как он думал, другой стороной обошел, чтобы потом в лесу в условленном месте с Пашей встретиться. Но Ягарья знала. И не стала его останавливать. Пусть лучше так, чем на ее глазах в усадьбе сгинет. Не выживает мужик рядом с ведьмами Никакой
Настя не плакала. Она смотрела вслед тому, кого полюбила, зная, что, скорее всего, больше никогда его не увидит. И не плакала. Зачем попросту слезы тратить? Ей еще предстоит их пролить. И не мало. Она знала.
Молчаливая она стала, грустная, в себе замкнутая. Никто не трогал ее и ничего ей не говорил. Да и вообще после смерти бабы Фени все стали намного тише себя вести.
Анастасия Петровна, позвала Настю Ягарья, ходи сюда. Зайди в дом. Дело есть.
Настя вошла, Павловна завела ее в комнату, в которой жил Павел. Там было чисто, убрано и пусто. От того у девушки по ногам прошла дрожь, нахлынули воспоминания о совсем недавнем времени, проведенном в этой комнате.
Настенька, ласково сказала Павловна, присаживаясь на застланную постель, у меня для тебя подарок.
Женщина достала из большого кармана фотокарточку. Не мятую, не выцветшую. Выглядела она так, словно была сделана вчера. На ней были запечатлены две молодые девушки, одна из которых была очень похожа на Настю.
Это мы с твоей мамой примерно за год до того, как она уехала с твоим отцом.
Вы такие красивые, певуче сказала Настасья, чувствуя, как ком подходит к горлу.
Теперь она твоя.
Это память, спасибо большое, Павловна
Я любила ее, правда. Очень любила. Я рада, что ты приехала к нам. Спасибо тебе за это.
***
1903 год. Воронеж
Она проснулась от того, что замерзла. Одеяла на ней не было. Голые ноги, торчащие из-под ночной рубашки, прижались коленками к груди. Девочка подняла голову и увидела, что соседка спит под двумя одеялами. Пытаясь тихо, чтобы никого не разбудить, забрать свое, она сползла с кровати. Но старая гнилая половица предательски скрипнула, разбудив наглую похитительницу чужих одеял.
Ты чего это удумала? сонно спросила та недовольным тоном. Пухлые губы-вареники, мокрые от слюны, что стекала во сне на подушку, слишком громко хлюпали.
Ты забрала мое одеяло.
И что с того? ехидно ухмыльнулась девчонка, подпирая кривой улыбкой пухлые щеки. Что ты мне сделаешь?
Оля сжала руками свою ночную рубашку, к глазам подступали слезы.
Отдай мое одеяло, сказала она дрожащими губами. В ответ соседка показала ей язык.
Что-то среднее между злобой и обидой застучало в груди, отдало комком в горле и вышло влагой на ресницах. Из носа потекло. Щекастая девочка стала негромко хихикать: шуметь все же было нельзя. Коротко бритая девочка, стоявшая босыми ногами на все той же половице, что минуту назад разбудила похитительницу одеяла, пристально на нее смотрела. Глаза округлились и потемнели.
Ты чего? испуганно спросила девочка с пухлыми губами. Ты чего удумала, а?
Оля не двигалась, только смотрела на ту, другую, тоже с бритой головой, отчего ее круглые щеки казались просто огромными. Та девчонка взяла оба одеяла, переложила их на Олину кровать, вернулась к себе. В глазах читались страх и не понимание. Оля не моргала. Какое-то мгновение они обе не двигались, затем пухлая девочка снова слезла со своей койки и полезла под нее. Теперь уже на ее глазах проступали слезы, но она ничего не говорила. Она легла на пол под своей кроватью и свернулась калачиком. После этого Оля легла к себе, укрылась двумя одеялами и отвернулась. Она и сама не поняла, что сейчас произошло, но одним она была довольна: ей было тепло.
Приютне лучшее место для маленькой девочки, но все же лучше, чем улица, где, если не умрешь от голода или холода, умрешь от работы или чего похуже: от пьяного, нехорошего мужика Девочка подрастала. Шитью в приюте обучена была, к порядку привыкшая. Но не то все это было. Не то. Знала Ольга, что отличается от других девочек. И ей это нравилось.
Сперва тихую, всегда с опущенной головой девчушку высмеивали другие воспитанницы приюта, старались обидеть, досадить ей. Но после того, как щекастая соседка по койкам, рыдая, провела, ночь под своей кроватью, не имея возможности пошевелиться до тех пор, пока Оля поутру не заглянула ей в глаза, все изменилось. Самой Оле не понравилось то, что она сделала: хоть пухлая ее и обижала, все же неприятно было смотреть, как утром у нее от проведенной на холодном полу, в одной позе, ночи болели все кости и мышцы. Больше маленькая ведьма, как ее обзывали девочки, никому не вредила, но и своей выгоды не упускала.
Выбрала Оля себе в подруги Женьку: рыжую девчушку, которой доставалось в приюте больше всех, как от девочек, так и от настоятельниц и учителей. Жалела ее, что ли. Велела она Жене раздобыть пару платков, чтобы головы бритые прятать, да только ничего у Жени не вышло. Пришлось самой «глазки строить» учителям да нянькам, чтобы те ей свои шмотки подарили.
Так и сбежали девочки из приюта, по двенадцать лет им было. Хотели они незаметно на товарном поезде до Москвы добраться, да отправлялся он с вокзала Воронежского днем, а днем сложно на него попасть им было бы: всем в округе Оля глазки состроить бы не смогла. Пришлось им поздно вечером, как стемнело пробраться на поезд пассажирский, а когда билеты у них проверяли: тут Ольга и принялась лыбиться.
Полгода по Москве скитались, пока холодать не стало. Работали то на фабрике, то на рынке помогали купцам, то доставляли товары для богатых особ. Не голодали. Этого Ольга не допускала. Когда работы не было, она пользовалась своим умением и добывала кусок хлеба, но считала это крайней мерой и редко к ней прибегала.
Волосы отрасли, и в них тут же завелись вши. Такая жизнь надоела малолетней ведунье. Знала она, что может добиться большего. А Женьке жизнь московская пришлась по душе, оперилась девка, поняла, что и без подруги прожить сможет. Так пути их и разошлись.
Колесила Ольга до морозов и холодов по все имеющейся на то время железной дороге в России. Когда уж зуб на зуб совсем попадать не стал, а грязные волосы отрасли до самых плеч, сошла она с товарняка в Брянске.
Я уж думала, не дождусь тебя, сказала ей при встрече женщина в шерстяной шали.
Кто вы? спросила девочка.
А не все ли равно, когда тебе холодно и голодно, кто тебя согреет и накормит? ответила та, протягивая такой же платок Оле.
Не все равно, с недоверием сказала та.
Ну-ну, не надо на меня так глазеть. Не подействует. Своих не прошибешь, женщина засмеялась. Как тебя звать?
Ольга, горделиво ответила девочка.
Ну, Ольга, нос-то ты не задирай. Я ждала тебя. Чуяла, как ты мечешься от одного города к другому, знала, что сердце твое ищет места. Как ни крути, все ведьмины дорожки ведут на Брянщину
Ведьмины?
А то, улыбнулась женщина, от самой бабы Яги, от кикиморы, от лешего, она рассмеялась. Девочка тоже улыбнулась: сказки, пускай и страшные, любили все дети.
А как вас зовут? более доверительным голосом спросила Оля.
Зови меня бабой Феней, улыбнулась женщина. Пойдем со мной и ничего не бойся.
Вы такая же, как и я?
Немножко. Все мы чем-то отличаемся, все мы чем-то схожи. Но таких, как мы с тобой, Оленька, не много осталось Поэтому нам надо держаться вместе. Сейчас я тебе булку какую в дорогу прикуплю, да поедем. Холодно, немудрено замерзнуть. Надо поесть. То, что ты сиротка, я знаю наперед. Почти все нашисироты.
А куда мы поедем? Что я там должна буду делать? спросила Оля.
Должна? снова рассмеялась баба Феня. Ничего ты и никому не должна, запомни это, деточка! Ты должна жить! И хватит с тебя. Должна она, ишь ты
***
Два года уже, как Настя жила в Ведьминой усадьбе. Больше года, как шла война. Страна пыталась выжить, все от этого устали. Голубое небо не радовало, теплое солнце не вселяло надежду, ветер не приносил желаемой свежести. Над землей нависала смерть.
Ягарья Павловна долго, очень долго о чем-то говорила с Марусей, обнимала ее, по голове гладила. После беседовала с Верой Никитичной и Галиной Степановной с более серьезным выражением лица.
Грех на душу брали бабы: котят топили многочисленных. Одного Татьяна не дала жизни лишитьточно Васькин сын, точная копия. Кузьмой назвала. Подрастал котенок. Но и Кузьку своего царапучего мелкого детишкам в руки отдала, когда Павловна и к ней с беседой пожаловала.
А потом пришли они.
Когда первый осенний ветер холод за собой принес, в усадьбу приехало три машины фрицев. В каждой было по четыре человека, при каждом было оружие. Мало-по-малу, все они уже понимали русскую речь, как-никак второй год в русских деревнях околачивались.
Спрятаться никто не успел. Все на виду были.
Одна машина стояла на месте, никто из нее не вышел. Из двух других вышли все, кроме тех, кто сидел у руля.
Что за деревня? на ломаном русском спросил один военный у женщин, застывших перед ними на улице. Я говорю: что за деревня?
Усадьба, раздался властный голос Ягарьи. Она вышла на крыльцо. На плечах у нее висел красивый, расшитый цветами платок, на пышной груди лежали бусы из крупных красных бусин. Подбородок был высоко поднят. Она была хозяйкой.
Мы забираем еду и девушек, сказал фриц.
Ich glaube nicht (Я так не думаю), сказала Ягарья и спустилась с крыльца. Трое из шести автоматов были направлены на нее. Она посмотрела по сторонам, оценила ситуацию и поняла, что на этот раз легко они не смогут отделаться. Переведя взгляд на того фрица, что говорил с ней, она буквально вонзила в его глаза всю свою волю.
Немец быстрым движением повернулся, перенаправил оружие и мгновенно расстрелял двоих своих солдат. Все, кто оставался в автомобилях, тут же выпрыгнули из них и сняли автоматы с предохранителей.
Die Hexe (Ведьма)! сказал один из тех, кто стоял во дворе. Стрелявший направил оружие на него, но не успел выстрелить: его убили те, кто уже подбегал сзади.
Трое, шепнула под нос Павловна.
Тем временем все, кто был в домах, стали спешно прятаться в погреба. На улице оставалось пятеро девушек и Ягарья. Была среди них и Маруся.
Was ist mit ihm passiert? Ist er verrückt? (Что с ним произошло? Он сошел с ума?)переговаривались немцы. Ягарья стояла недвижимо, только глаза ее бегали, выискивая свободный враждебный взгляд. На нее никто не смотрел.
Кто здесь живет? спросил, наконец, обративший на Ягарью внимание офицер, что последним вышел из машины. Однако в глаза он ей не смотрел. Это был высокий, широкоплечий мужчина не моложе самой Ягарьи.
Здесь живут только женщины и дети, ответила ему Павловна.
Почему мы о вас не знаем?
Sie haben uns nicht gefunden. Und wir haben Sie nicht gesucht (Вы нас не нашли. А сами мы вас не искали), ответила Ягарья.
Интересно, сказал немец. Учитель? Переводчик?
Немка.
DeutschInteressant (Немка Интересно).
Что вам нужно?
Немец рассмеялся. Девушки, Ягарья Павловна и фрицы стояли каждый на своем месте, напряжение достигало своей самой высокой точки. У Павловны проступил пот на лбу. Но волнения она не выдавала.
Что нам нужно? переспросил, ухмыляясь, фриц на достаточно хорошем русском. Сейчас мы осмотрим эти дома, возьмем, что нам надо и после того решим, что с вами делать.
А мы решим, что с вами, снова беззвучно пробурчала под нос Павловна.
Настя хотела выйти. Очень хотела. В другое время она бы вышла во двор также, как и тогда, когда забрала Марусю из немецкого автомобиля. Но сейчас она была в погребе вместе с остальными: с Таней и ее Кузьмой, с Никитичной и Шурой, другими девчатами Настя, все же, сидела выше всех, на ступенях, сжимая автомат, готовая, в случае, если немцы войдут в дом, коли не глазами их повалить, то выстрелить в них.
Но на улицу нос не совала. Не рисковала.
Девятеро против одной. Оружие против глаз?
Слишком далеко они стояли. Не видела Ягарья их зрачков.
Двое занимались тем, что погружали в один из автомобилей своих троих убитых, обсуждая между собой, что же между ними произошло. Один из них утверждал, поглядывая на Ягарью, что баба та русская, хоть и говорит, что немкаведьма. Второй ругался на него, говорил, чтобы тот не болтал подобную чушь, а молча делал свое дело.
Девушки, что от страха жались друг ко дружке, плакали. Беззвучно по щекам стекали слезы, а пара немецких солдат, которые держали направленные на них автоматы, уже представляли, как затащат их в дом. Ягарья это видела и все понимала.
Lass sie gehen (Отпусти их), смирившимся тоном сказала она фрицу, что говорил с ней.
Тот ничего не ответил, только махнул автоматом, показывая, что женщина должна присоединиться к остальным.
Двое вошли в один из домов и через пару минут выгнали из него нескольких женщин и детей. Среди них были и деревенские дети. Затем немцы вошли в дом, где жила Ягарья.
Рука не дрогнула, хотя сердце колотилось, как бешеное. Настя не стала ждать, когда подействуют ее чары: слишком далеко лицо фрица было от ее глаз. Она нажала на курок и не отпускала его, пока не уложила обоих, один из которых рухнул в погреб к напуганным женщинам. Для Насти то мгновение, пока она стреляла, показалось вечностью, хотя ушло у нее на это не больше двух секунд.
Услышав стрельбу в доме, фриц приказал еще двоим, тем, которые укладывали погибших, проверить, что происходит в доме, а сам взвел курок, направив его на толпу, стоявшую перед ним. Ближе всех стояла властная женщина, которая именовала себя хозяйкой усадьбы. Справа от нее, сжимая ее руку, словно ребенок, прижималась к ней Маруся. Немец решил, что это были мать с дочкой.
Не бойся, девочка, шепнула ей Ягарья Павловна и улыбнулась, если что, помни: ты свободна. Лети, моя ласточка, спасайся!
Маруся, соглашаясь со словами любимой наставницы, активно закивала головой, хлюпая носом.
Снова стрельба. Из дома никто не вышел.
Осталось пять, шепнула Ягарья.
Oh du alte Hexe! Versteckst du dort russische Partisanen? (Ах ты, старая ведьма! Ты прячешь там русских партизан?)
Немец быстрыми движениями закинул автомат за плечо и достал пистолет, направив его на Ягарью, подойдя к ней слишком уж близко. В случае выстрела он бы не промахнулся. Тем не менее глаза его на нее не смотрели: он умело наблюдал за всей толпой баб и детей, поставленных перед ним и то и дело косился на дом, откуда была слышна стрельба, и откуда так и не вышли уже четверо его солдат.
Павловна никак не отреагировала на слова немца, потому он направил оружие на рядом стоявшую девушку.
Geh vorsichtig ins Haus. Schießen, um zu töten (Осторожно подойдите к дому. Стрелять на поражение), скомандовал он еще двоим. Сколько их? спросил он Марусю. Та плакала. Сколько их?! закричал на нее фриц.
Ягарья Павловна сделала маленький шаг вперед и вправо, прикрывая собой напуганную до смерти девушку.
Маруся! успела выкрикнуть Ягарья.
Раздался выстрел. Одиночный. То не была автоматная очередь. Удивленный немецкий офицер округлил свои голубые глаза, не веря в то, что они только что увидели: девушка, которая вот только сейчас стояла перед ним, держа за руку, как он думал, свою мать, исчезла, испарилась, пропала. Одежда ее упала наземь. А из-за спины той, в которую он только что выстрелил, выпорхнула и улетела в сторону леса птица. Это была, кажется Schlucken. Ласточка. От удивления он посмотрел в глаза Ягарьи, словно вопрошая к ним: «Это правда была ласточка?». Но в то же мгновение он обо всем забыл. Он видел только их: пару карих очей, темных до отвращения и манящих до безумства. Эти два прекрасных и таких страшных глаза находились на расстоянии меньше вытянутой руки от его собственных. К этому чарующему взгляду добавился не менее околдовывающий голос, который что-то нашептывал офицеру на его родном языке.