Там он повстречал других индейцев, другие игрушки.
Он спрашивал их сперва о Стране Полночной, потом о самом Оджибуэе, знают ли, слышали ли, где сейчас он, куда ведут его ветры, а затем, уже потому, как не мог не спросить, интересовался о легендах своего народа: слышали ли встреченные им о Гайавате и других великих его племени? Ответы, что он получал, удивительно разнились меж собой, все встреченные им индейцы говорили подчас противоположное. Все зависело от того, как давно они находятся вне стен огромного в несколько десятков этажей дома, возле которого находилась детская площадка и парк. Много ему по пути встретилось разных игрушек: забытые, разбитые, ненужные, пластмассовые и железные, потрепанные и новенькие. Всякий, видя одинокого путешественника, сам задавал Молодому немало вопросов. О хозяине, вдруг видел, о пути, откуда пришел, о Коллекционере, какого это жить, не зная ни радости встреч с хозяином, ни его велений, да самого общения вовсе. И лишь, когда Молодой отвечал, то сам мог задавать свои вопросы.
Мало кто знал о Великом Оджибуэе, особенно молодые игрушки, недавно выпущенные с заводов, недавно купленные но уже оказавшиеся на улице. Еще меньше слышали о нем из первых уст и никто не встречал его сам. Но говорили примерно одно всего ничего назад его видели на севере, не так и далеко от этих мест, но по какой мере мерили они расстояние, индейцы и сами не могли точно сказать. Все они были разными, и по росту и по изношенности, а потому что для одного день пути, для другого целая неделя. Они сравнивали свои шаги с пройденным путем Молодого и пытались прикинуть, как далеко отправляться, сами плохо представляя, как далеко следует индейцу идти. Молодой всех благодарил в равной степени и у всех спрашивал напоследок о Гайавате. После первого десятка ответов уже и сам не понимая, для чего это делает. Ведь кто-то слышал о нем очень хорошо, прекрасно зная именно те сказания, что передавались Оджибуэями из уст в уста. Так отвечали союзные им Шошоны, Делавары, Могикане, Кри и другие племена, селившиеся окрест Великих озер. Но совсем иное говорили Дакоты, Пок-Уэджис, Гуроны, полной противоположностью знаемому с рождения были их рассказы. Другие же племена и вовсе никогда не слышали о Гайавате.
Долго шел Молодой, многих на своем пути расспрашивал, и не только индейцев, много рассказов слушал, многим своими сказаниями отвечал. А потом и своей историей путешествия, начавшейся с переселения из одного племени в другое, а затем и прочь в долгий путь из огромного дома Коллекционера в поисках истины, в попытке найти Великого Оджибуэя. Теперь он спрашивал о нем у всех встреченных, и ответы стали разниться еще больше. Но направление все игрушки указывали верное на север, строго на север, именно там эту игрушку, испытавшую все возможные и невозможные тяготы жизни, пережившую все и постигшую еще больше, встречали, видели, слышали о ней. Молодой брел, лето прошло, закатилось в зиму, но он остановился лишь тогда, когда понял, что крепкие морозы сделали пластмассу хрупкой, и он не может идти все время, а должен прятаться, дабы не растрескаться окончательно и не рассыпаться в прах, как он сам видел это случилось с многими игрушками, не то позабытыми хозяевами, не то брошенными за ненадобностью, за устарелостью, да просто потому, что оказались не ко двору, выросшему из детства владельцу. Их много встречалось на свалках, очень много: побитых, одиноких, стойко переносящих стужу и мечтающих лишь о новой встречи с новым хозяином, мечтающим кто отчаянно, кто робко, кто без надежды ибо стары и негодны стали игрушки, чтоб возможно было обрести им новый дом. Помойка вот последнее их пристанище, кто-то понимал это, но большинство пыталось отвергнуть сию мысль даже в страшных снах и пыталось покинуть мусорную свалку. Вот только ни у кого из тех, кто попадал сюда, этого не получалось.
Весной, когда морозы ослабли, а снег стал сходить, Молодой снова двинулся в путь, и еще больше игрушек встретилось ему на пути тех, кого выбрасывали или забывали или теряли в снегу. Они появлялись вновь на свет, но Оджибуэю страшно было даже глядеть в сторону несчастных, столь плачевен оказывался их вид, столь тяжелым состояние. Живыми мертвецами поднимались игрушки из бурого, почерневшего снега, бродили, забыв обо всем, и умирали под ослепительными лучами весеннего солнца, изжаривавших их, под ледяными ветрами марта, что приносили ночью последние морозы, а с ними и вечное упокоение. И чем больше искалеченных игрушек встречал Молодой, тем ясней понимал, что, быть может, где-то недалеко он от цели. Ведь многие, еще не повредившиеся окончательно рассудком говорили, что видели высокого, большого индейца, умевшего ходить и не желавшего сдаваться морозам. Все дальше продвигался Молодой на север, и все яснее понимал он, что местонахождение Великого Оджибуэя та самая свалка, на которую вышел он неделю назад и по которой продвигается все дальше и дальше.
А затем, в особенно теплый мартовский день, он нашел Оджибуэя. Вернее, то, что от него осталось обломки игрушки, о которой и можно сказать, что некогда, совсем еще недавно, она являлась тем самым Индейцем, что исколесил, верно, полсвета, познал истину и единственное только не смог обрести покой в Стране Полночной, так и не добрался до ее неведомых пределов.
Долго сидел над останками игрушки Молодой, молча творил молитвы и посыпал истершуюся временем пластмассу пеплом. А когда закончил ритуал, отпустивший душу Великого Оджибуэя в закат, вслед за уходящим солнцем, увидел странное. Будто вторая луна взошла на небе. Уж не Страна ли Полночная открылась ему? Молодой прошел чуть вперед, споткнулся, выпрямился. Да, нет, это всего лишь прожектор, что освещает свалку. Но дальше Молодой прошел еще, ему показалось или нет? Будто шорох какой послышался. Будто голос неведомый ему сказал верное слово. Индеец все понял, спешно пошел вперед. Шел долго, два дня, без устали, без оглядки. И когда третий день стал клониться к закату, а на небе снова зажглась неведомая луна, он повернул назад.
\Молодой вернулся к останкам Великого Оджибуэя, вынул он одно из перьев, что сохранились от индейца, вздохнул и испросив разрешения, воткнул третьим в свою повязку. А затем отправился на юг, в обратный путь. Ибо давно разыскиваемое, пусть и с опозданием, было им найдено. Теперь оставалось оповестить о том племена Холодной долины. И всех тех, кого он встречал на пути, всех, кто еще оставался брошенным в его надежде, мечтании, стремлении. Всех.
Многие шли за ним, немногие оставались. Он говорил с игрушками, и они называли его, кто Кочевником, кто Проводником, кто Провозвестником. Едва ли Молодой вникал в новые свои поименования, он лишь говорил обо всем, виденным им на свалке, коей не виделось ни конца, ни края, чуть меньше о Стране Полночной, но куда больше о самих брошенных. И те, кто мог и хотел идти, шли с ним в неведомое, в незнаемое, в долгий путь. Он больше не спрашивал о создателях, не говорил о сказаниях, о хозяевах, о судьбе прежней и нынешней, только то, что познал сам, на свалке и в дороге до нее. А к нему примыкало все больше не только индейцы, но и многие другие племена и народы: Викинги, Русичи, Греки, Персы, Монголы, Рыцари, Неандертальцы, Бедуины, Корсары что толку перечислять всех, если речь шла о каждом? Всякий слышал в его словах свое, сокровенное. Так, с каждым новым днем, следом за Молодым шагало все больше и больше разноликих игрушек, заново обретающих надежду. Они шли и шли, и остановились, когда на горизонте слепящими зарницами окон завиделся тот самый многоэтажный дом, откуда Молодой и начал свой путь. Но до здания смысла доходить не оказалось: он увидел Дакотов и увидел Оджибуэев, прячущихся вместе с другими племенами в укромных кустах, пережидая уход детворы из парка. Той самой детворы, игрушками которых когда-то всякий из них мечтал стать, даже не задумываясь: ведь так они задуманы мастером, с тем их изготавливают и тем они живут.
Увидев племена, что прежде именовал своими, Молодой подошел к ним, поприветствовал, и рассказал о встрече с Великим Оджибуэем.
Значит, ты не нашел истины? горько кручинясь, произнес вождь.
Напротив, чуть улыбнувшись, ответил Молодой. Нашел. Даже больше, чем мечтал, отправляясь в путь. Но как вы оказались здесь?
Ему рассказали: оказывается, Коллекционер, в расстроенных чувствах, решил продать те игрушки, за которые можно было выручить хорошие деньги, а некомплектные наборы, к числу коих относились и Дакоты и Оджибуэи, просто выбросил. Нет, не так, сперва он хотел отдать их в детский сад, но там на него лишь рукой махнули, больно мелкие, да и тонкой работы, дети с ними не будут играть. Да и сделаны по старой технологии, вдруг еще проглотят ненароком Словом, Коллекционер бросил пакет с индейцами в мусорный бак возле дома. С той поры они здесь. Мечтают уйти подальше, но не знают, куда лучше податься, к какому новому хозяину ведь что за игрушка без хозяина?
Молодой улыбнулся снова. И заговорил, уже для всех, кого видел:
Вы не зря посылали меня на поиски Великого Оджибуэя. Он много исходил путей, и познал мудрость, какую до него не ведал ни один из нас. Жаль, и увы, но я встретился с ним уже после его безвременной кончины. Я свершил над ним обряд прощания, каковой должно производить над каждой игрушкой, уходящей в закат, а потому его дух поведал мне о последней истине. О Стране Полночной. Я устремился за духом его, и мне открылось видение этой страны, и теперь я знаю, где она, как до нее добраться. Скажу всем, кто следовал и последует за мной путь этот непрост и долог. Страна Полночная является не всякому, но лишь тому, кто ищет ее, кто жаждет успокоения, кто желает обрести свободу и не хочет больше ждать своего прежнего хозяина, который, быть может, забыл его, или искать нового, которому вдруг приглянется. Там нет хозяев, там всякий из нас волен делать, что пожелает, там мечты каждого осуществятся. Это страна принадлежит нам и никому больше. А потому я хотел бы спросить у всех, кто собрался и кого собрал я, кого спрашивал, ища ответа, но кому принес ответ сам: вы готовы пойти в Страну Полночную? Страну, где всякий сможет решать свою судьбу, не полагаясь на хозяев, ибо нет в ней ни их власти, ни даже возможности их присутствия. Подумайте, прежде, чем ответить. Те, кто согласятся, с теми я уйду из города и не вернусь. Попрошу лишь у тех, кто пожелает остаться и будет, как и прежде надеяться и ожидать передать мои слова, другим, ищущим Страну Полночную, то, что я сейчас скажу вам всем.
Молодой стал рассказывать, как он понял, где находится эта удивительная страна, и как до нее добраться. Путь и в самом деле, виделся непростым, но преодолимым. Чем больше желания и духа в том, кто хочет проникнуть в ее пределы, тем быстрее он окажется в обители покоя и блаженства. Страна Полночная не является тем, кто ищет хозяев или слаб духом, без веры ее не сыскать, и даже сыскав, не дойти, если не оставить позади все прежние страхи, сомнения, разногласия.
Пока мы враждуем друг с другом, как заведено нам создателями нашими людьми, пока мы исполняем долг перед хозяевами нашими, пока мы несвободны перед будущим своим, мы пленники этого мира, продолжал Молодой. Страна будет покорена лишь отринувшими мир хозяев и создателей. Мир, где нас создали исполнять чужую волю и оставаться вечно обязанными играющими с нами, должен остаться позади. Но все равно, всем нам придется непросто на пути до нее. Мы будем видеть брега великих рек и озер, леса и степи, но они станут отдаляться от нас, как отдаляется горизонт, только медленнее. Все кто изверятся на этом пути, кто посчитают Страну Полночную недостижимой, никогда в нее не войдут. Она приблизится лишь достойным. Так прошептал мне дух Великого Оджибуэя и так мы пойдем, отринув прошлое, ради нашего общего будущего. Не будем больше ждать здесь, скоро стемнеет, а нам предстоит проделать немалый путь до заката.
Игрушки, услышав эти слова, сперва возроптали, потом послышался бравый клич, один, другой. И вскоре почти все, кто следовал за Молодым, а еще те, кто пришел на его слова из разных частей парка, от домов людей, от детских площадок и скверов, все они вознесли радостный крик, славя и Великого Оджибуэя, и Молодого, принесшего радостную весть, и свое грядущее избавление. Не кричали редкие игрушки, в основном то были солдатики: их железная воля заключалась в полном служении чередующимся хозяевам, до тех самых пор, пока последний из этой череды не выбросит его или не сломает окончательно. Переломить такой настрой Молодому оказалось не под силу, а потому потерявшиеся солдатики остались хранить тайну прохода в Страну Полночную. Остальные в тот же день ушли из города. Более их никто не видел и ничего уже не знал о судьбе их. Только оставшиеся, не надеясь на новую встречу, передавали другим игрушкам, пожелавшим покинуть мир людей, путь к Стране Полночной. И те уходили, по одному или группами, и тоже исчезали. Пока производители игрушек не заметили странность, происходящую в этом городе, и не решили, что пропажи их изделий как-то связаны меж собой, и не стали делать игрушки более хрупкими и ненадежными, чтоб те ломались быстрее, чем успеют надоесть детям. И только тогда поток уходящих в Страну Полночную заметно сократился. Вот только легенда об этой стране жива и поныне, и едва ли не всякая игрушка знает, что делать, если вдруг она оказалась не нужной тем, кто еще вчера утром бережно доставал из коробки, а вечером так же аккуратно укладывал обратно.
Комната в бирюзовых сумерках
Не могу, прости, пожалуйста.
Опять голова?
Молчание.
Милый, тебе лучше показаться врачу, зачем так себя изводить.
Она приподняла голову, глядя на мужчину, лежащего рядом на широкой двуспальной кровати. В комнату наползали сумерки; жаркий летний день подошел к концу, поднялся легкий ветерок, шевеливший ниспадающую до пола занавесь. В не нарушаемой тишине шелестел листами тополь, стоявший подле дома, в комнату проникал терпкий запах его разогретой за день жаркими лучами солнца коры.
Лицо мужчины, утонуло в сумерках; черт уже не разглядеть, лишь светлое пятно, обрамленное нимбом густых черных волос. Она потянулась к ночнику, стоявшему у изголовья кровати, супруг перехватил руку.
Не надо, голос его звучал как-то странно. Женщина остановилась и снова взглянула на мужа и вновь не смогла разглядеть его лица.
Я хотела дать аспирин.
Не надо. повторил он. Голова у меня не болит. Просто, должно быть, устал за сегодня. Да и он не договорил.
Вновь наступило молчание. Где-то далеко каркнула одинокая ворона. Когда женщина повернулась к супругу, ей показалось, что он пристально смотрит на нее. Мужчина пошевелился, она, наконец, решилась произнести:
Я забыла спросить. Как прошла твоя поездка?
Ничего, нормально. машинально ответил он и тут же добавил без перехода: Прости, но я уже не могу.
Услышав слово «уже», она вздрогнула. Он продолжил, торопливо комкая предложения:
Это только моя вина, ты здесь не при чем. Не знаю, как тебе объяснить. Не знаю, поймешь ли. Так получилось, но после того раза. Я говорил тебе. После того раза Вчера ты сама поняла что было не то ведь ты сразу все поняла, да? Так?
Она не слушала. После того, как он произнес слово «уже», остальные признания не имели смысла. Но он требовал подтверждения, и женщина медленно кивнула; разлепив непослушные губы, сказала: «да».
Снова повисло тягостное молчание.
Даже не знаю, почему тотчас не признался, точно не верил, что ты поймешь.
Я поняла, сказала она. И добавила: Не надо больше об этом.
Да, согласился он, как скажешь.
По дороге проехал грузовой автомобиль, звук его мотора медленно приближался, глухо, с каким-то надрывом рыча, когда машина взбиралась на косогор, и быстро затих, едва она перевалила высоту.
Ты вчера был у нее? спросила она.
Нет. Вчера был хороший день, и добавил, поясняя скорее себе, нежели ей. Она спала. Ты же знаешь.
Да, знаю. Скажи, женщина приподнялась на локте. Сумерки совершенно размыли лицо ее мужа, она смотрела уже не на него, а на тень тополя на стене, едва заметную, едва шевелящуюся, скажи, она действительно улетает каждую ночь?
Не каждую, только когда ясное небо. Когда идет дождь или просто обложная облачность, она дома.
И ты приходишь к ней.
Кажется, он кивнул.
А куда она улетает?
Мужчина замедлил с ответом.