Глава 17
Остановитесь! грохочет знакомый бас.
Голубев вздрагивает, будто сквозь него пропускают двести вольт, и оборачивается на зычный голос. К нам приближается Михаил Иванович, сосед по больничной палате. В движениях, обманчивых в своей неторопливости, сквозит скрытая мощь. Так двигался наш инструктор по рукопашному бою. Он, как горячий нож сквозь масло, проходил через любую толпу. Люди расступались, подсознательно чувствуя грозную силу. Вот и сейчас большой человек гонит перед собой волну уверенности и твердости.
Милиционеры оглядываются на следователя. Вячеслав облегченно выдыхает, круглое лицо немного светлеет:
Михаил Иванович, тут они
Я все знаю, Слава. Так надо! говорит Михаил Иванович и поворачивается к Голубеву. Сколько вам нужно времени для допроса?
Он будет заключен под стражу до окончания расследования. Пока не выяснится, что на самом деле случилось. Уйми своего крепыша или он тоже отправится с нами, процедил следователь.
Вячеслав тут же вскидывается. Лицо красное, на висках капли пота.
Я согласен! Поехали вместе! Чё ты головой мотаешь, одноглазый? Зарядить в нюхальник одному из напарников? он мотает круглой головой в направлении угрюмых милиционеров.
Слава, успокойся. Ты сейчас поедешь со мной. Молча! Так нужноповерь мне! в конце фразы Михаил Иванович повышает голос.
Милиционеры открыто ухмыляются Вячеславу в лицо. Один сплюнул на землю, почти попал на кроссовок. Вячеслав сдерживается, хотя желваки ходят ходуном. Оба здоровяка разочарованно поворачиваются к машине.
Я ловлю взгляд Иваныча, но «сосед» смотрит в сторону и отходит к мотоциклу. Я кладу пакет с одеждой на землю.
Слав, спасибо за помощь.
Садись! следователь открывает дверь «Уазика».
Вячеслав пытается дернуться за мной, но широкая ладонь Иваныча легко останавливает подопечного. Они перекидываются парой слов, к сожалению, я не могу расслышать сказанноесажусь в машину. Мужчины отворачиваются, тускло блестят надеваемые каски.
Ладонь следователя толкает в спину ещё раз. Нагретое нутро машины швыряет в нос запах затхлости, табака и какой-то непонятной кислятины, словно в кабине кого-то стошнило и рвоту отчистили не до конца. Двое залезают вперед, а с левой стороны садится Голубев. Здоровенный сержант примостился справа. Я оказываюсь зажат между твердыми телами, как орех в зубах Щелкунчика.
Вон, на мотоциклеребята, которые могут помочь, а я сижу среди враждебно настроенных людей. От бессилия ногти впиваются в ладони.
Ну чё, парень, добегался? Пора остановиться и подумать о жизни! Саныч, это его видели у рынка с твоей девчонкой, оборачивается к нам водитель.
Прокуренные зубы расплываются в довольной улыбке. Картофельный нос морщится гармошкой, когда уголки губ разъезжаются в стороны. Ощущение власти явно доставляет ему удовольствие.
Голубев смотрит на меня так, словно опускает меня в серную кислоту. С размаха хлопает дверь, машину покачивает.
За стеклом ревет мотор "медведя", двое странных знакомцев уносятся прочь по тенистой улице Вихрева. Я провожаю их взглядомпомощи ждать неоткуда, страх мокрой тряпкой облепляет грудь.
Поворачивается в замке ключ зажигания, под ногами несколько раз вздрагивает пол. Звуки лязгающего железа заполняют салон, мотор никак не хочет заводиться. Машина чихает и трясется как курильщик с многолетним стажем..
Я что говорил тебе по поводу Юли? глядя перед собой, спрашивает Голубев.
Я счел за лучшее промолчать, и так ясно, что риторический вопрос не требует ответа.
Голубев огорченно вздыхает и коротко бьет локтем в солнечное сплетение. Твою маму, как же больно! Перехватывает дыхание, жаркий взрыв в груди заставляет согнуться.
Я ударяюсь о подголовник, успеваю увидеть в серой обшивке круглую дырочку с обгорелыми краямипамять от неаккуратно курившего пассажира. Крепкая рука сержанта тянет за шиворот назад. Тело разгибается, я жадно хватаю сопревший воздух салона. В этот момент машина заводится и трогается с места. Воздух заходит кусками, как горячий пирог, я почти руками запихиваю его в себя.
Я предупреждаю всего один раз. Ты не послушал умного совета, теперь же пеняй на себя. Даже твои друзья покинули тебя! Корефан признался, что это ты порешил тех отморозков. Мне немного жаль тебя. Очень немного. Хэк! локоть без размаха въезжает в нижнюю челюсть.
Зубы клацают со звуком ружейного затвора. Я чуть не прикусываю язык, голова откидывается назад. Во рту появляется металлический привкус крови, от боли возникает знакомый гнев. Что говорить? Как выкручиваться?
Голубев прекрасно знает: эти убийства не моих рук дело, но, чтобы убрать с дороги соперника, постарается свалить всё на меня. А я ещё сам к ним собирался! Правильно Вячеслав сказалдурак и есть.
Когда же это закончится? Непонятные смерти, непонятные люди, непонятные оборотни, непонятный следователь и причем же тут я?
Широкая ладонь сержанта держит за шею. Он придерживает меня, когда от следователя прилетело ещё два удара в грудь, потом тоже присоединяется к веселью. Задние тонированные стекла закрывают нас от глаз прохожих, поэтому удары сыплются без оглядки на посторонних.
Я закрываю голову и грудь, но тычки попадают по спине, ногам. Хорошо ещё, что из-за тесноты мужчины не могут сильно размахнуться. В лобовом стекле мелькают проплывающие дома, деревья, люди. Выскочил бы наружу, но с двух сторон вращаются вихри из кулаков и локтей.
Не дать им понять, что мне страшно. Держаться, не показывать Им не сломать меня. По носу
Блин!!! Как же больно.
Очередной удар, попавший в челюсть, обрывает что-то внутри. Меня захлестывает волна бешенства, кровь ударяет в лицо, пылают щеки. Гандоны! Я открыто смотрю в лицо Голубева.
В здоровом глазу следователя возникает интерес. Жесткие костяшки врезаются в мою челюсть, хлещут по носу, срывают кожу со скул. Но я не чувствую боли, лишь ярость взрывает мозг изнутри. Ноздри бешено раздуваются и у него, и у меня. Руки сами собой начинают блокировать удары. У него, кроме интереса, показывается ещё и изумление. Сержант роется в кармане куртки.
О-о-о, терпила ещё и рыпается! Дайте-ка, я ему тоже навезу! поворачивается милиционер спереди.
Не лезь! хрипит Голубев.
Сжатые кулаки трещат от нахлынувшего гнева. Тело напрягается, превращается в сплошной комок мышц. Удары не чувствуются. Мутная красная пелена завешивает взгляд. Звук урчащего мотора, глухие хлопки по телу, отдаленный разговор милиционероввсе сливается в одну сплошную волну шума, который удаляется и в то же время присутствует рядом.
Внутри горит ярким пламенем клубок огня. Капли раскаленной лавы распространяются по всему телу. Что-то рвется наружу, ломает тонкие преграды сознания. Что-то незнакомое, гневное и разрушительное. Руки наполняются силой, ноги превращаются в стальные столбы, позвоночник сгибается дугой.
Ненавижу! Убить! Уничтожить!
На миг я ясно вижу себя внутри машины, милиционеров по краям и впереди. Люди застывают, как будто кто-то нажал на видеопроигрывателе кнопку «пауза». Я же выпархиваю из своего тела и зависаю в салоне. Дым неторопливо вытекает изо рта водителя, закрывается в моргании глаз милиционера на переднем сидении, летит к моему лицу кулак следователя. И змеится молния шокера в руке сержанта!
Так вот что он искал в кармане! А я как раз повернулся к Голубеву, руки закрывают голову. Молния тянется к моей шее, должна ужалить в то место, где заканчивается стрижка.
Неудержимая сила влечет обратно. Снова появляется ощущение тела. Я изворачиваюсь, вжимаюсь в пыльное сидение, и мимо моего носа пролетает рука с зажатой молнией. Как по расписанию электрический разряд встречается с кулаком Голубева.
Короткая вспышка.
Появляется запах горелой плоти, как будто опалили забитую свинью! Фу, ну и вонища! Следователь выпрямляется на сидении, бьется головой о потолок салона и всей массой заваливается на меня. Голубева колотит от бешеных судорог. Накатившее исступление спадает, ноют ушибленные ребра.
Стой! Тормози, Илюха! тут же орет накосячивший мент.
Водитель бьет по тормозам, всех бросает вперед и расслабленное тело падает с меня. Я упираюсь рукой в спинку правого сиденияне могу отказать себе в удовольствии подставить локоть под нос следователю. Впереди раздается матмилиционер приложился лбом о торпеду.
Что у вас там? оборачивается водитель, пока милиционер рядом потирает лоб.
Херня получилась. Хорош рыло тереть, помоги Саныча вынести! командует сержант, виновато осматривая расслабленное тело следователя.
Ему терпила так зарядил? Хана тебе, пацанчик! рявкает прапорщик и выскакивает наружу.
Остынь, ему и так досталось. Не болтай, берись за плечи! «шокерист» распахивает дверь, из которой вываливается следователь.
Суховатое тело следователя выносят наружу. Я помогаю из состраданиявсе-таки не слабо получить разряд, особенно когда не ожидаешь. Хотя, если бы мог, то приложил шокер и не отпускал бы до тех пор, пока тело не перестанет трястись.
Ненавижу!
Следователя кладут на тент, который вытащил и раскинул на траве водитель. Голубев слабо подергивается. Сержант отирает бледное лицо мокрым платком, слушает пульс на запястье. Водила с другим милиционером курят в сторонке.
Я смог оглядеться. Ого! Оказывается, мы выехали за город и встали за Китово. Вечер опустился на землю, покрыл деревья и кусты оранжевым светом.
По сторонам дороги высится лес, весь в теплых красках, манящий и родной. Зеленые ели переплетаются с багряно-золотыми березами и желтыми кустами. Под лучами вечернего солнца деревья словно выступают на модном показе.
Изнутри леса кричит свобода. Воздух влажно пахнет грибами и мхом. Лес манит и завораживает, а из темной глубины идет необъяснимый зов. Перед глазами пролетает образ мохнатой лапы, сдирающей дерн с земли. Опять возникает ощущение взгляда, как из тонированных стекол черного джипа. Но на сей раз не злобный и ненавидящий, а наоборот, манящий и завлекающий, будто зовущий к ужину крик мамы. Меня снова тянет невидимая веревочка. Тащит в лес, как до этого тянуло в Шую
Эй, ты куда направился? А ну залезь в машину! прапорщик щелчком откидывает в сторону окурок.
Бычок пролетает по широкой дуге и падает в придорожную канаву, коротко пшикнув напоследок. Я и не заметил, как отошел к другому краю дороги. Хрипло каркает в стороне угольно-черный ворон. Его блестящие глазки оглядывали группу людей, костистые ноги нервно переступают по рыхлой земле.
Надень на пацана браслеты, пусть в машине покукует. О, смотри, и Саныч очухивается. Крепкий он все же мужик, если после такого разряда уже приходит в норму, сержант ещё раз смачивает платок из пластиковой бутылки и отирает лицо следователя.
Я после шокера раньше включаюсь, так что не такой уж он и крепкий, замечает прапорщик и вытаскивает из-за пояса наручники.
Холодные тонкие браслеты туго стягивают мои запястья. Мелькает шальная мысльсмогут ли милиционеры надеть эти игрушки на ручищи Вячеслава? Зов из леса стихает.
Ага, от обычных шокеров, но у меня тестьинженер-электронщик. Вот он и прибавил моей игрушке немного мощности. С червонца килоджоулей поднял до сороковникана полчаса гарантировано расслабление и пускание слюней. Толковый он мужик, если бы не бухал ещё, сплевывает сержант.
Голубев открывает здоровый глаз и ошалело оглядывается по сторонам. Милиционер заталкивает меня в «Уазик». Водитель тоже залезает со своей стороны, посматривает в зеркало заднего вида.
Куда же ты полез, молодой? По-хорошему же предупреждали. Девок тебе мало, что ли? сочувственно говорит он, кивая на обочину, где поднимают следователя.
Так получилось. Куда мы теперь? спрашиваю я, разбитые губы не очень располагают к беседе.
В СИЗО, куда же ещё. Посидишь там, пока все не прояснится, или пока последний гопник не выйдет из комы, произносит водитель и вытаскивает из пачки сигарету. Не куришь?
Я отрицательно мотаю головой. Смотрю на следователя, как тот сидит на грязном тенте и материт неосторожного сержанта за «сюрприз».
Почему последний? Их же трое в реанимации, говорю я пониженным тоном, чтобы не услышали на улице.
Кто-то отключил им в больнице аппарат искусственного дыхания. Списали на неаккуратность персонала, кажется, кого-то уволили. А этого смогли откачать, но сейчас находится в коме. Наши ребята дежурят у палаты, как возле мавзолея на Красной площади.
Ничего себе. Ну и дела.
Ладно, тихо тебевон Саныча ведут.
Распахивается дверца и, на сидение рядом сажают бледного следователя. Тот кидает на меня злой взгляд, но молчит. Я тоже не пытаюсь завязать разговор.
Ещё двое умерли, осталась последняя надежда на выжившего отморозка. Евгений не мог на меня всё повеситьне верю, это всё вранье следователя!
Полчаса монотонной езды и мы приехали в Иваново. Никогда не любил областной центрхмурый он какой-то, тревожный, хотя ему и присвоено красивое звание «города невест».
Непонятное волнение возникало всегда, даже когда большой компанией гуляли по серым улицам. Вроде бы и веселились, и смеялись, но гнетущее чувство тревоги не оставляло во время прогулки ни на миг. Какая-то опасность таилась в большом городе, заставляла беспокойно оглядываться назад, противно чесались лопатки, словно предчувствуя удар в спину.
Машина проезжает по городу, мы подкатываем к серому высокому забору, поверху которого змеилась колючая проволока. Слева от коричнево-грязных ворот вылезает небольшое кирпичное строение КПП. Из-за забора выглядывает побеленное четырехэтажное здание с гостеприимными решетками на окнах. Два человека с автоматами курят у железных ворот. Водитель останавливается, извлекает из бардачка сверток и выходит из машины. Он скрывается за железной дверью пропускного пункта.
Саныч, когда пойдем оформлять клиента?
Прапорщик, сиди на месте, там всё договорено.
Вскоре возвращается водитель. Без свертка в руках. Как-то обычно, обыденно, словно не в первый раз. И почему я не удивился? Сходил, отдал, вернулсябудто за хлебушком до магазина сносился.
Глава 18
Все нормально, можете заводить.
Пошли, рычит Голубев, и дергает меня за руку.
Осенний вечер разливает по небу темную синеву. Территория вокруг освещается мощными фонарями, наверно, так светло не бывает и днем. Курящие охранники пялятся на нас безразличными взглядами, приветствуют Голубева. Вряд ли он был здесь редким гостем.
Подожди в машине, дальше я сам! командует следователь сержанту и кивает одному из охранников.
Тот внимательно осматривает меня и открывает скрипучую железную дверь. За ней оказывается ещё одна. Писк электронного замка и мы внутри. Запах хлорки мешается с застарелым табачным дымом. Как же тут неуютно и мрачно. Серые стены, широкие щиты с инструкциями и приказами, затертая плитка на полу. Тягостное зрелище, удручающее и давящее. Слева комната за толстым стеклом, там маячит одутловатое лицо дежурного.
Привет, Серега, мы к Васильичу.
С этим? дежурный лениво кивает на меня.
Я же сказалмы. Хотя, пускай он тут у тебя постоит немного.
Я молчу. Дежурный нажимает на кнопку, и ещё одна решетчатая дверь открывается, поглотив следователя.
За что тебя? дежурный явно скучает.
А это так важно?
Жестоко ломит тело, кровь из рассеченной брови свернулась коркой и мешает моргать. Заведенные за спину руки немеют от наручников. Впереди маячит мрачная неизвестность, известная лишь через призму кинофильмов, да услышанная из рассказов отсидевших знакомых. Нет никакого желания общаться.
Ну не хочешьне говори, но редко кто из привезенных Голубевым в нормальное место попадал. А уж на волю и вовсе никто не возвращался, дежурный явно обиделся на меня.
Недавно в Шуе схлестнулись с местной гопотой. Четверых из них кто-то положил, пока в отключке валялся. Вот и приняли, а я ни сном, ни духом. Да и друга тоже взяли, хотя врачи хором заявляют, что напали собаки.
Я-то успел понять, что это за собаки, оставалось узнатьпочему уничтожалась вся наша «компания»? За что умерли те ребята из банды Жилы? Жив ли ещё Евгений? Но у кого спросить? Иваныч знает наверняка, но где он сейчас?
Ну да, слышал-слышал, знатный махач сотворили, а теперь невинного из себя строишь. Не боись, у нас тут много невиновных сидит, хохочет дежурный. Но редко кто из пассажиров соскакивает с поезда.
Понятно.
Не бзди, может и образуется.