Вот идиот, возмутилась Деа, хотя и не удивилась. В прошлом году в спортивной раздевалке Уилл Бригс затолкал в шкаф Карла Гормли и оставил на целый день. Карла выпустил охранник, совершавший вечерний обход и услышавший стук и крики.
Не то слово, Коннор глядел на нее с непонятным выражением. Ну, решайся. Прокатимся по окрестностям?
Деа вдруг стало интересно, какие у Коннора сны. Наверное, залитые солнцем, счастливые, полные цветов, девушек в бикини и целых рек легкого пива. Нормальные сны.
Она чуяла: здесь что-то нечисто. И точно знала, что долго это не продлится.
Но притвориться на денек не повредит.
Ключи возьму, сказала она.
Впервые Деа влюбилась в мальчишку по имени Броуди Дос в Аризоне. Все шестиклассницы любили Броудион учился в восьмом классе и носил длинные светлые волосы, концы которых часто совал в рот, особенно на контрольных. Он приезжал в школу на скейтборде и ходил с потрепанным армейским рюкзачком, покрытым наклейками с рок-группами, о которых никто и не слышал. Когда он не сосал концы своих прядей или кончик ручки, то со скучающим видом перебирал свои наклейки. Рюкзак он всегда держал на коленях, будто ежеминутно готовый схватить его и выйти.
Однажды на школьном собрании Деа оказалась рядом с Броуди. Она этого не планироваласидела в тесноте на верхнем ряду на трибунах, когда Броуди пришел и уселся перед ней. Вскоре подтянулись его друзья, и сорок пять минут Деа просидела неподвижно, опасаясь шевельнуться и даже вздохнуть, боясь, что он обернется и велит ей убираться. Когда он встал, с рюкзака упала одна из наклеек: красно-черная, с вышитыми словами «Турецкая армия». Деа притворилась, что завязывает шнурки, и незаметно сунула наклейку в карман.
Проникнуть в сон Броуди было простоего мозг практически не защищался, висели лишь какие-то занавеси, портьеры, многие рваные, и трепетали, будто от ветра. Сразу за легкой тканью оказались пятнистый двор и дешевый выносной бассейн. Солнце светило так, как бывает только во снесразу отовсюду, будто по другую сторону увеличительного стекла.
Полуголый Броуди был в бассейнене больше чем в двух футах от Деа. Она могла просунуть между занавесей руку и коснуться его плеча или погладить по волосам. Или забраться в бассейн с Броуди. Или припасть губами к его губам, как по утрам у аудитории делали Мишти Барнс и Марк Спенсер. Деа этого отчаянно хотелось.
Но это было бы нарушением правил.
Вода дрогнула, и из нее беззвучно появилась Хилари Дэвис, еще красивее, чем в жизни, с золотистой кожей, отбеленными до снежной белизны зубами и светящимися на солнце волосами. Груди лежали на воде, как перевернутые чаши.
Они с Броуди начали целоваться. Стоя меньше чем в двух футах, Деа смотрела как завороженная. Она слышала звук поцелуев, шлепки играющих языков и шепот его пальцев на спине и плечах Хилари. Вдруг занавеси превратились в железные стены: Броуди просыпался. Деа едва успела выскочить из его сна, ощутила внезапное резкое давление в груди и снова очутилась в своей комнате, в своем теле, прижимаясь губами к собственной холодной руке.
До сего дня Деа никто не целовал.
Глава 4
Дом Донахью стоял милях в семи от центра Филдинга. Заметив Голлум на ее древнем «Швине», Деа резко свернула к обочине, отчего сидевший справа Коннор чуть не стукнулся о стекло.
Спасибо, что предупредила, засмеялся он.
Извини, сказала Деа. Голлум заметила машину и остановилась, опустив ноги и подняв облако бледной пыли. Она не слезла с велосипеда, но встала над ним, сжимая руль.
Голлум была одета как всегдав вещи, несомненно, унаследованные от старших братьев, подвернутые, заколотые и заправленные так, чтобы хоть отдаленно подходить по размеру. Светлые волосы были собраны в хвост, но корона выбившихся кудряшек придавала Голлум вид безумного ангела. На долю секунды Деа застеснялась подруги и пожалела, что остановилась, но тут же разозлилась на себя и опустила стекло. Когда Голлум увидела, кто за рулем, ее глаза полезли из орбит.
Коннор, сказала Деа, это моя подруга Голлум. Слово «подруга» она произнесла с ударением, все еще злясь на себя за секунду мысленного предательства. Голлум, это Коннор, он переехал в дом напротив.
Голлум пригнулась заглянуть в салон. Ее рот приоткрылся, затем закрылся. Впервые на памяти Деа Голлум не нашла слов.
К счастью, инициативу перехватил Коннор. Он наклонился к центральной консоли, задев Деа плечом.
Коннор, представился он и похвалил Голлум: Классное имя.
Спасибо, ответила она, не отводя от него взгляд. Классное лицо.
Коннор захохотал. Голлум стала свекольно-бордового цвета.
Извини, произнесла она. Язык у меня не очень связан с мозгом.
Деа через окно стиснула руку Голлум. На душе стало удивительно тепло. Она едет в машине с классным парнем, а ее подругаони с Голлум действительно подруги, пусть и общаются только в школестоит на дороге, заливаясь краской, и вся сцена словно взята из фильма для подростков.
В котором ей, Деа, отведена главная роль.
Ничего, отозвался Коннор. У меня тоже.
У Деа снова мелькнуло подозрение, что Коннор морочит им голову или что он тоже не такой, как все. Может, у него есть третий или четвертый сосок или тайная зависимость от «Звездных войн».
Тебя подвезти? спросила Деа. Велик можно положить в багажник.
Голлум сделала гримаску.
Мне домой надо, да и не влезет Чудище в багажник, она похлопала велосипед по рулю.
Я еду на обзорную экскурсию по Филдингу, пояснил Коннор, все еще улыбаясь.
Лицо Голлум уже стало нормального цвета. Она ткнула большим пальцем в перемычку очков, подняв их на переносицу.
Это будут самые заурядные пять минут в твоей жизни, сообщила она и стукнула в дверцу Деа. Удачи. Не забудь провезти его мимо свалкиэто одна из самых живописных местных достопримечательностей. Пока Коннор не видел, Голлум одними губами добавила: «Боже мой!» и снова вытаращила глаза.
Теперь покраснела уже Деа.
Голлум не преувеличивалаони проехали Филдинг из конца в конец за пять минут. В центре находился коммерческий район с единственным перекрестком и горстка зданий разной степени обветшания. На Мейн-стрит было две заправки, церковь, винный магазин, парикмахерская, забегаловка с жареной курятиной, минимаркет и мегамаркет. На Сентрал-стрит имелись закусочная, аптека (закрытая по случаю субботы), «Севен-илевен», еще один винный магазин и «Мак», единственный в Филдинге бар, который все называли «Мак на Сентрал-стрит», будто в городишке был еще один одноименный бар. Через две мили от Сентрал-стрит, после короткого лоскутного одеяла полей, ферм и домишек, которые так и валились в грязь, стояла школа, куда детей водили с детского садаи пока не бросят учебу.
В «Уолмарт» Деа не поехалаэто тащиться до самого Блумингтона.
Вуаля, сказала она Коннору, когда впереди показалась школа. Парковка была почти пуста, и у дальней стены тренировались парни из школьной футбольной команды. Конец экскурсии. Каковы впечатления?
Мегамаркет понравился больше всего, заявил Коннор. Но минимаркету принадлежит почетное второе место.
Что в Конноре было хорошо, так это спокойствие. Он был слишком высоким для машины Мириамочередного симулякра, копии «Фольксвагена»-«жука» с мотором сзади и прочим, но, сидя на переднем сиденье с коленями практически у подбородка, Коннор держался абсолютно непринужденно. Он даже не спросил, почему зеркало заднего вида заклеено изолентой, хотя у Деа было наготове объяснение: зеркало разбилось, ждут другое на замену.
Я говорила: смотреть не на что, произнесла она.
Как сказать, отозвался Коннор, глядя на нее так, что Деа отчего-то занервничала. Она снова завела машину и медленно выехала с парковки. Из-под колес вылетели султаны рыжей пыли. От ослепительного солнца было больно глазам. Деа порадовалась, что хоть кондиционер в машине новый.
Итак, что я должен знать о филдингской школе? Секреты фирмы, скелеты в шкафу? поинтересовался Коннор.
Все школы одинаковы, отозвалась Деа. Не пререкайся с учителем, не ешь ленч, пока не остынет, не засни на истории.
Коннор засмеялся. Смех у него был прекрасный, как и улыбка. Смеясь, он становился в тысячу раз красивее.
А ты много школ сменила?
С пяток. На самом деле Деа побывала в десяти школах и жила в двадцати штатах, но не хотела об этом рассказывать. Мама не любит сидеть на одном месте, добавила она, когда Коннор вытаращил глаза. А ты?
Отца сократили, ответил он после небольшой заминки. Мой дядя, отец Уилла, здешний полицейский. Он подбросил отцу заказ по ландшафтному дизайну. Раньше отец был учителем. А у мачехи здесь родственники.
Стало быть, женщина, которая распаковывала коробки на крыльце, его мачеха. Деа ждала, что Коннор расскажет о родной матери, но он промолчал, и она не стала расспрашивать.
Он молчал, и Деа запаниковала, не зная, что сказать. У Коннора вдруг вырвалось:
Какая открытая местность Слишком много неба. Почти сразу он рассмеялся: Наверное, я просто привык к городу.
Деа понимала, о чем он говорит: здешнее небо походило на огромный открытый рот, грозящий поглотить тебя целиком.
Откуда вы переехали?
Из Чикаго.
Я там жила недолго, сообщила она. В Линкольн-парк.
Коннор поглядел в окно.
Значит, соседями были. Ну, куда теперь поедем?
Деа испытала невольное удовольствие. «Не доверяй ему, зашептал тихий голос, голос ее логики. Ты же знаешь, дело снова закончится разочарованием».
«А если нет? упрямо возразил другой голос. Может, у него четыре соска!»
Совершенно бредовая ситуацияДеа искренне надеялась, что у сидящего рядом парня четыре соска.
Можно в Цинциннати, сказала она. Всего-то в двух часах. Она пошутила, но в отражении в стекле, за которым проносилась коричнево-серая равнина, увидела, что Коннор улыбнулся.
А поехали, сказал он.
Ей было легкопочти слишком легкооткрываться Коннору. Меньше чем через час Деа рассказала больше, чем кому-либо за всю жизнь, даже Голлум. У них оказались общие вкусы и словечки, которых оба не выносили, вроде «сливок» или «влаги». Разговор перескакивал от влюбленности Деа в старого наркомана до ее неприязни к бананам: тогда они с матерью несколько месяцев прожили возле военной базы в Джорджии. Там у матери был бойфрендединственный на памяти Деа.
Значит, ты живешь с матерью? спросил Коннор. Деа почувствовала благодарность, что он не спросил прямо о ее отце. Ей было бы нечего ответить, кроме: «Ему очень идет красная рубашка-поло».
Она кивнула.
А ты? Братья-сестры есть?
На щеках Коннора дернулись желваки.
Нет. Уже нет. Он забарабанил пальцами по приборной панели, впервые выдав дискомфорт. Деа не знала, посочувствовать или спросить, что произошло, но Коннор улыбнулся, и выражение давней боли пропало. Ты правда терпеть не можешь бананы?
Деа испытала легкое разочарование, будто упустила возможность.
Я их презираю, уточнила она.
А банановый хлеб?
Еще хуже, поморщилась она. Зачем портить хлеб бананами? Какая-то тайная банановая вылазка. Лучше уж в открытую, когда их четко видно.
Коннор засмеялся и потрепал ее по подбородку.
Донахью, тыэто что-то, сказал он, и это прозвучало комплиментом.
Покопавшись в айфоне, Коннор включил для Деа свои любимые песни «Колдплей», «Смитс» и других рок-групп, о которых она даже не слышала, а он обожал. Оказалось, Коннор недолюбливает красный цвет («слишком очевидный»), сырой лук («но не вкус, а текстуру») и автомагистрали.
Они везде одинаковые, заявил он. Проселочные дороги куда интереснее, у них есть свое лицо. Но бывают и исключения, быстро прибавил он, вроде этого прекрасного шоссе.
Он показал в окно: они проезжали крупную ферму. Деа знала только одну дорогу до Цинциннатипо шоссе Ай-Эн-16, так что пейзаж за окном не менялся с самого Филдинга: фермы, стрельбища, плоские равнины.
В Чикаго Коннор был приличным пловцом«брал места в соревнованиях штата, но до национальных не дотягивал». Он терпеть не мог футбол и моцареллу («будто кожа инопланетянина») и верил в привидения. Всерьез. На научной основе.
Ты шутишь? не удержалась Деа.
Коннор раскинул руки:
Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
Деа зауважала его за цитату из Шекспира и не стала спорить. В снах ведь тоже чего только не увидишь.
Оказалось, Коннор уже четыре года вегетарианец, что ее удивилохилым он не выглядел. В ответ на ее расспросы он пожал плечами и сказал:
Я очень люблю собак.
Мы не едим собак, удивилась Деа.
Вот именно, загадочно ответил Коннор. Хотя я уже не вегетарианецнедавно на меня что-то нашло в мясном буфете. Получилась безобразная сцена После сложных маневровв тесноте Коннор двигался, как марионетка с перепутанными нитками, ему удалось развернуться к Деа. Ну, а ты?
Я не вегетарианка.
Коннор засмеялся.
Я имею в виду твои вкусы! Что тебе нравится, не нравится, какие у тебя странности и мрачные тайны?
Деа чуть не брякнула: «Я брожу по чужим снам. Если этого не делать, начинаю плохо себя чувствовать. Мама боится чего-то неизвестного, поэтому у нас три замка на двери и нет зеркал. Должно быть, она сумасшедшая, и рано или поздно я тоже свихнусь».
Нет у меня никаких секретов, сказала она через несколько секунд.
В глазах Коннора мелькнуло странное выражение, но Деа не успела уловить, в чем странность.
Тайны есть у всех, заметил он.
Они начали читать рекламные щиты, выбирая надпись почуднее. Деа заработала три очка за «Лаванду» («Крупнейшая в Индиане империя садомазоигрушек, видеофильмов и постеров»), а Коннор записал себе в актив очко за «Фабрику звезд (фейерверки)» и два за выцветший биллборд с огромным распятием и подписью: «Встреться с Иисусом лицом к лицу!», а ниже шрифтом помельче: «Результата не гарантируем».
Они пересекли границу Огайо, когда Коннор заорал:
Тормози, тормози!
Деа нажала на педаль, едва не вылетев в кювет. Большущий плакат на палке, выцветший от дождей и солнца, был воткнут прямо в грязь: «Самый большой кукурузный лабиринт в Огайо». За ним начиналась золотая стена кукурузы, тянувшаяся до самого горизонта.
Ты серьезно? не поверила Деа.
Коннор не отрывал от плаката восторженного взгляда.
Самый большой, Деа! Такое нельзя пропустить!
Обернувшись, он на секунду положил руку ей на бедро. Сердце продолжало биться ровно, но едва Коннор убрал руку, как оно зачастило, будто прошлой ночью Деа не ходила в сон.
В последний раз она ходила по лабиринту в луна-парке «Фанвиль» во Флориде, всего в тридцати милях от «Диснейуорлда», но меньше, скромнее и прощеэквивалент дешевого магазина среди луна-парков. Мириам не любила толпу, но обожала лабиринты, напоминавшие ей прогулки в снах: та же странная логика, то же ощущение остановившегося времени и движение вперед без продвижения. Ей особенно нравился лабиринт в «Фанвиле», из дешевого белого пластика с блеском, походившего на снег (во Флориде настоящий снег увидишь нечасто). В памяти Деа осталось, что белые стены лабиринта были высотой с небоскреб.
Они с Коннором выбрались из машины. Деа ожидала увидеть очередь, но вокруг не было ни душиникаких родителей с детьми, бегавших по лабиринту. Билетная касса была заперта, на ней висела табличка «Закрыто». Аттракцион огораживал выцветший штакетник; в кукурузе виднелся проходначало лабиринта. С неба равнодушно глядело белое солнце.
В лабиринте оказалось почти так же душнои сумрачно. Коннор предложил пробежаться до центра лабиринта, и Деа сразу согласилась. От жары или от присутствия Коннора у нее слегка кружилась голова, как на Рождество в Хьюстоне, когда Мириам добавила рома в эгног и дала Деа целую чашку (до заката они загорали возле дома в бикини, а потом Деа проснулась обгоревшей, с головной болью и пересохшими губами).
На старт, внимание, марш! скомандовал Коннор.
После первого же поворота Деа потеряла его из виду. Еще через два поворота уже ничего не было слышно, кроме шелеста кукурузных стеблей от налетавшего иногда ветерка. Свернув еще, она оказалась в тупике и быстро пошла обратно. Сердце билось неровно, то и дело пропуская удар, а потом стараясь компенсировать. Стало как-то слишком тихо: даже облака в небе замерли.
Деа мучил иррациональный страх: что, если происходящеечасть сна Шоны Макгрегор? Что, если Деа еще не просыпалась и разговор с матерью и встреча с Конноромпросто ответвление сюжета, случайная аберрация? Вдруг Коннор исчезнет и она, Деа, окажется в лабиринте с Морган Дэвоу или Китом, водителем автобуса, а то и вовсе одна? Вдруг небо сейчас начнет таять, а кукуруза повалится, как костяшки домино?