Что это такое? спросил Фабий, не убирая руку от пистолета.
Некоторые утверждают, что онпоследний из членов старых лож. Последний жрец Давина. Эйдолон зловеще улыбнулся. Или был таковым. То, чем он является сейчас, остается предметом споров среди тех, кому интересны столь скучные детали. Главное, что в данный момент он принадлежит нам. Ты должен быть польщен, брат мой, ведь я приложил немалые усилия, чтобы заполучить для тебя подходящего судью
Увядшее и измученное существо в кандалах когда-то было мужчиной или женщиной. Сейчас для того, чтобы сказать это наверняка, потребовалось бы вскрытие. Оно выглядело так, будто его растянули: каждая конечность и палец были длиннее нормы в два раза. На чересчур широких плечах покоилась громадная клетка, выполненная в форме не то бычьей, не то козлиной головы и заключающая внутри продолговатый сплющенный череп. Создание висело в воздухе без каких-либо приспособлений, и концы его многочисленных цепей просто парили над ним, словно головы гидры. Цепи не гремели и не звенели, как будто это чудовище поглощало звуки, свет
И еще надежду, вымолвил пришелец потрескавшимися и изрезанными губами, и его тонкие веки поднялись, являя бесцветные и безжизненные глаза. А почему бы и нет? пробурчал узник. Что нового можно увидеть под всеми солнцами? Что было, случится вновь, а что есть, неизбежно прекратится.
Нестерпимо медленно он сложил тощие, как у скелета, руки в насмешливом подобии молитвы, и цепи тут же ослабли и рухнули на землю звено за звеном, подняв облако пыли.
Быть может, вы покажете мне что-то новое, произнесло существо и издало смех, похожий на шорох сухих листьев, пойманных на ветру.
Фабий посмотрел на Эйдолона.
И вот это этот персонаж будет моим палачом?
Лорд усмехнулся.
Только если боги не благоволят тебе. Его улыбка стала настолько широкой, что, казалось, разорвет дряблое лицо. Хотя погоди, ты же не веришь в богов, верно?
Апотекарий скривился. Сморщенная тварь между тем приблизилась, подплыв к нему по воздуху с такой легкостью, будто весила не больше перышка.
Держитесь от меня подальше или пеняйте на себя, спокойно пригрозил Байл. Я не намерен смиренно дожидаться смерти.
Совершенство, Фабий, прошептало существо таким голосом, словно песок зашуршал о камень. Это твой порок. Страсть, блестящая, как чистый скальпель Ах, до чего мне больно ощущать ее. Эйдолон обещал мне пышный банкет совершенства, и он сдержал свое слово.
Так кто ты такой? Назовись.
Яобостритель желаний. Язадающий вопросы. ЯКвестор.
Никогда о тебе не слышал.
Да конечно слышал, отрезал Квестор. Мы встречались много раз. И встретимся снова, прежде чем зайдет последнее солнце и Галактика навеки погрузится во тьму. Я был с тобой в храмах на Лаэре, и я же сидел у твоего локтя, когда твой сумрачный гений вырастил из питательного супа первых детей. Пусть ты меня и не видел, это не столь важно: я все равно был там и видел тебя.
Фабий почувствовал укол беспокойства, когда пустой взгляд пронзил его насквозь. Хирургеон задергался, словно разделяя его тревогу. Квестор улыбнулсякак скальпелем проскреб по костии снова затрещал. Мир, казалось, задрожал, одна за другой замолкли передачи датчиков в доспехах Фабия, и внутри будто стало душно. Резким движением апотекарий сорвал шлем.
Воздух в одно мгновение стал застойным и тяжелым, но если не от атмосферного давления, то от чего? Складывалось впечатление, будто мир каким-то образом остановился в своем вращении, а все остальное внезапно и необратимо застыло. Фабий огляделся. Прежняя окружающая краснота обернулась ржавой дымкой, а члены конклава Феникса обратились в статуи. Даже Эйдолон замер на месте, будто заледенел в миг злорадства. Алкеникс по-прежнему стоял напряженный, как сжатая пружина, готовый накинуться на него. Фабий обернулся; его дыхание фильтровалось в легких и клубами тумана выходило меж обветренных губ. Пот выступил бусинами, заледеневшими на лице. Он чувствовал себя переутомленным, словно бежал несколько дней кряду.
Что ты сделал? потребовал он ответа, но его слова разбились о тишину. Какой-то колдовской фокус?
Ничего столь грубого. Всего лишь мгновение, растянутое до предела. Квестор подплыл ближе. В моем восприятии время именно таково. Оно как коллекция вечных моментов, бесконечно медленно перетекающих один в другой.
Но зачем?
Это испытание. Момент истины, когда оба твоих сердца положат на весы против пера Феникса. Разве тебе не любопытно, каков результат?
Отнюдь. Я знаю и свои заслуги, и свои преступления. У этого суда нет надо мной власти. Фабий выпрямился, пытаясь замедлить пульс. Его мускулы напряглись под давлением чего-то невидимого. Он словно стоял на дне огромного океана, а вес бесчисленных тонн воды напирал на плечи, пытаясь заставить его склониться.
О, алхимик, ты даже представить не можешь, какова власть этого суда. Ты совершил столь чудовищно элегантные преступления, что встревожились даже боги. Взгляни же сюдаи увидишь, что они пришли судить тебя, слишком длинный палец Квестора показал наверх, и Фабий невольно проследил за ним взглядом. Он посмотрел на небо, откуда нечто глянуло на него в ответ.
Это было не лицо, ведь все лица имеют очертания и выступы, а то, что он видел перед собой, не имело ни того, ни другого. Оно простиралось всюду, словно было единым целым и с облаками, и с самим звездным небом. Пока облака клубились, будто складываясь в заботливую улыбку, нечто взирало на него не то глазами, не то далекими лунами, а может быть, огромными созвездиями. Оно изучало Фабия из непознаваемых далей, и он чувствовал, как зловещий взор впивается в него, пронизывая один слой бытия за другим. В этом взгляде были и боль, и удовольствие, агония и экстаз, неразделимые и неразличимые.
Там ничего нет, с огромным трудом Байл отвернулся и зарычал, скрежеща зубами. Его пульс внезапно нарушился, сердца запнулись, внутренние дефибрилляторы дали разряд электричества, и апотекарий ударил себя по груди. Хирургеон выпустил в кровоток успокоительное, и апотекарий обмяк в объятиях своих механических конечностей. Впрыснутый следом набор слабых стимуляторов привел его в чувство. Фабий с трудом поборол желание посмотреть на небо. Там не было ничего, стоящего его внимания.
Там ничего нет, повторил Байл, чувствуя во рту кровь. Это не боги. Лишь холодные звезды и пустота.
Давление нарастало. Нечто шептало в глубине него, царапая стенки рассудка в попытке привлечь внимание, но тщетно.
Это не боги, выдохнул Фабий. Лишь случайное сочетание небесных феноменов и межпространственные катаклизмы, отражающиеся в нашем восприятии. Я мыслю, следовательно, существую. Они не мыслят, а значит, их нет. Он решительно встретил безучастный взгляд Квестора. Боги для слабаков, а я не слаб.
Существо выжидающе кивнуло и сказало: «Нет», а через мгновение добавило: «Но ты болен».
Слова повисли в воздухе, и плавающие частицы пыли застыли вокруг них, образуя причудливые формы. Квестор прошел через них, рассеивая образы, прежде чем они успели стать более отчетливыми.
Я умираю, признался Фабий, твердо встав на почву неоспоримого факта. Как и всякий фрукт, увядающий на прогнившей ветке. Но если это предел твоей осведомленности, боюсь, судебный процесс будет коротким.
Смутные черты лица Квестора уродливо сморщились, и Фабий подумал, что существо пытается улыбнуться.
Времяконцепция смертного разума.
Фабий выгнул бровь, ощутив вкус крови на губах.
Подозреваю, что это не самая удачная завязка дискуссии.
Твой недугтоже всего лишь мысленная конструкция.
Объясни, ровным тоном потребовал Фабий.
Ты дал ему имя. Способ. Желание. Это неразумный нерожденный, а тыего кокон. Квестор лениво зажестикулировал, поднял несколько камней с земли, не коснувшись их, и заставил раскрошиться. Сущность замахала длинными пальцами, и обломки закрутились в медленном фрактальном танце. Или станешь им со временем.
Фабий наблюдал за вращающимися камнями, пытаясь не думать, насколько они напоминают ему то, что смотрело на него сверху.
Когда?
Может, через эоны, а может, через минуты. Понимаешь, время
Всего лишь понятие, да-да, ты уже говорил. Но ты лжешь. Чумане что иное, как совокупность клеточных аномалий.
Она нечто большее.
Это не так. Я изучал ее большую часть последних десяти тысяч лет.
И ни на йоту не приблизился к разгадке ее происхождения со дня начала исследований. Квестор находился достаточно близко, чтобы апотекарий ощущал жуткий смрад, исходящий из его зияющих пор, похожий на вонь от обожженной плазмой обшивки корпуса вперемешку с запахом прокисшего молока.
Это сложный вирус, он эволюционирует
Твоя болезнь проникла глубже, чем до самых костей. Глубже, чем в кровь или желчь. Квестор неспешно кружил вокруг него, кончиками пальцев ног оставляя отвратительные знаки в пыли мертвого города, и вместе с ним дрейфовали разломанные камни, словно пояс астероидов. Она разъедает твои корни. Прогрызает путь к последней искорке души. Это огонь твоего конца и свет нового начала.
Красивые слова, чтобы описать чрезмерно усердную раковую клетку. Позволю себе процитировать давно умершего писца: «Трагедия эта жизнью зовется, а червь-победительтой драмы герой»
.Фабий следовал глазами за Квесторомэто было лучше, чем смотреть наверх, хотя тоже не очень приятно. Под кровью и плотью ничего нет. Мывсего лишь мясные куклы. И ничего более.
И что движет ею? спросил Квестор, подергивая растянутыми членами. Что заставляет крутиться шестерни мыслей и желаний? Коли кукла пляшет, откуда струится песня?
Я знаю, к чему ты ведешь, догадался апотекарий. Глаза, утонувшие в глазницах, закатились, а широкий рот стал приоткрываться рывками, что, по всей очевидности, означало смех. Добиваешься от меня того же ответа, который всегда хочет услышать ваш род. Но это всего лишь ложь.
Что такое ложь, если не тень истины?
Фабий засмеялся, но звук оказался слабым в неестественной тишине.
Опять слова. Вдобавок бессмысленные. Впрочем, ничего иного я и не ожидал от одурманенного варпом создания вроде тебя.
Не успел он договорить, как Квестор невероятно быстро очутился возле него, поглаживая тонкими, как прутики, пальцами его лицо. Фабий напрягся, и жезл пыток в его хватке зарычал, требуя, чтобы его пустили в ход. Но он сдерживал себя, боролся с острым желанием нанести удар, поскольку что-то подсказывало ему, что ничем хорошим это не обернется.
Я был с тобой в том числе на Лугганате, мягко начал Квестор. И видел то же, что и ты. Твоя судьба сродни фракталу немыслимой сложности, а отголоски империй прошлого и грядущего стремятся упростить ее узор ради собственных целей. Ты и тебе подобныене более чем оружие, нацеленное в будущее. Квестор наклонился к нему. Глаза его пылали, как двойные солнца. Вопрос только в том, что это за будущее. И чья рука нацелит вас в него?
Фабий моргнул, и Квестор отплыл от него на небольшое расстояние, сияя слабой улыбкой на обвисшем лице. Через мгновение мир вновь обрел свой нормальный ритм. Звук и свет ускорились, расстроив чувства. Он ощутил тяжесть на сердце и схватился за грудь. Рискнув мельком взглянуть на небо, Фабий обнаружил, что оно вновь стало красным и пустым, не считая облаков и пыли. Квестор опять обратился к нему:
Как долго ты будешь упорствовать, Фабий?
Пока моя работа не будет окончена, ответ слетел с языка сам по себе, инстинктивно, и на миг повис в воздухе, прежде чем раствориться.
Улыбка Квестора стала шире. Он посмотрел вверх, бледным взглядом обводя собравшихся сыновей Фулгрима.
Я спрашивал. А он отвечал. Я не нахожу в нем вины. Суд окончен.
Поднялся гам, крики недоверия и вопли гнева. Пришедшие засвидетельствовать, как его покарают, так и не получили, чего хотели. Фабий тоже не чувствовал удовлетворения. Он мучительно жаждал разбить Квестору самодовольное лицо, порвать его целиком на кровавые лоскуты. Слова демонической сущности эхом отдавались в голове Фабия, изводя его, и он уже собирался заставить судью замолчать, но вместо этого подавил злость. У него будет время и место дать волю эмоциям. Но не здесь и не сейчас.
Квестор объявил свой приговор, на все руины прогремел Эйдолон. Его решение окончательное и обжалованию не подлежит. Лейтенант-командующий Фабий освобождается от ответственности за свои преступления перед легионом. Любой, кто желает бросить ему вызов, должен иметь равное или более высокое звание. А таких здесь нет, за исключением меня. Эйдолон криво ухмыльнулся и пустыми глазами пробежал по собравшимся вождям и полководцам. После он наставил на Фабия скрюченный палец и повернулся к нему:
Пойдем, брат. Прошло слишком много времени с тех пор, когда мы говорили, как легионер с легионером.
Последовав за ним с арены, Фабий всю дорогу чувствовал на себе отрешенный взгляд Квестора.
Глава 9: Потерянные
В тренировочных клетках на борту «Везалия» Арриан позволил весу клинка направлять его руку. Фальксы часто имели собственное мнение и шли туда, куда хотели, ведомые жаждой крови. Он повернулся, исполняя па древнейшего танцатанца вечности, смерти и возрождения. Он научился этому не в родном легионе. То была частичка его прошлого, забытого детства, запечатленная в памяти. Нестройная нота в старой песне.
Гвозди, которые впивались в его разум и душу, зажглись, когда он закружился в убийственном вальсе, и успокоительные препараты тут же принялись за работу, приглушая боль. Красная Тропа отступила, ее зазубренные контуры смягчились, а варварский порыв угас. На какое-то время он сможет сосредоточиться, видеть мир без тени топора, затуманивающей зрение.
Сорвавшись с поводка, бойцовый пес возбужденно заплясал, пока братья отбивали такт. Их призраки подвывали и топали, призывая его ускориться, а цепи лязгали, создавая неритмичный аккомпанемент, пока он вращался, рассекая воздух лезвиями. Звук, который они при этом издавали, был похож на шелест, как при скольжении чешуи какого-нибудь огромного змея по камню. Боевой щит его скрипел и стонал от напряжения почти как живойи столь же лениво, как любой хищник.
Двигаться, рубить и кромсать доставляло особое удовольствие. Рядом со старшим апотекарием постоянно приходилось работать головой, что обостряло мысли и повышало наблюдательность. Но концентрация на чем-то одном ослабляла тело и вызывала зависимость от искусственных стимуляторов для запуска прежних инстинктов. Натренированному уму требовалось натренированное тело, иначе организм мог подвести в самый неподходящий момент.
Он чуть не погиб на борту рукотворного мира, когда арлекины застали его врасплохкак и всех прочих. Прежде такого не произошло бы. Возможно, седативы притупили его разум, снизили скорость реакций, и это чуть не сгубило его. В движении старая рана давала о себе знать, но эта боль была полезна.
Арлекин был шустрым, даже чересчур. Арриан и прежде дрался с эльдарами и хорошо знал их скорость, но тогда он снова столкнулся с чем-то для себя неизвестнымтанцующим дервишем из мелькающих цветов и безмолвных улыбок. По телу прокатилось эхо удара, прикосновение пальцев, скользящих по сочленениям его доспеха и вонзающихся в его плоть с удивительной силой, пытаясь выцарапать ему сердце. Спустя мгновение Арриан стер улыбку с лица ксеноса, но было слишком поздно.
«Еще один шрам в коллекцию, брат, пробормотали призраки. Еще один оплаченный долг».
Тихо, шикнул Арриан, и черепа застучали ему в грудь, словно. Он отстранился от воспоминаний и вернулся к другим, более насущным заботам. Прошло несколько часов, как старшего апотекария доставили на поверхность планеты, и с тех пор о нем не было вестей. Воины Алкеникса удерживали командную палубу и патрулировали главные коридоры и переходы. Во всех смыслах корабль сейчас принадлежал им.
Хотя это могло измениться, и быстро. Но Арриан не собирался придавать событиям такой курс без веской причины, поскольку «Везалий» мог быть уничтожен оборонительным комплексом Гармонии, не говоря уже о других судах противника на близкой орбите. Боевая баржа «Кара за грехи» была вовсе не одинока в пустоте. Группа звездолетов разных предназначений и класса рыскала среди мусора, опоясывающего Гармонию. Еще больше судов, давших присягу III легиону, маячили вдалеке, целый флот был на подходе. Неприятель превосходил их и числом, и вооружением. Так что терпение оставалось на данный момент лучшим средством в их арсенале.