Ну что же, подумала Прасфора, по привычке зажмурившись. Видимо, поездка немного затягивается. Ладно, ищем светлые моменты когда еще получится побыть внутри горного Хмельхольма
Она случайно нащупала записку дяди в кармане свитера. Мысли утяжелили движение, стали отвлекать
Через стену дождя девушка бежала к воротам. Гром бил в барабаны.
Господин Фюззель ложился поздно, обычно сидел до последнего, занимая себя в основном мыслями, не важными, а просто приходящими и уходящимиему хотелось верить, что спать не дает умственная деятельность, эта видимость хоть какой-то занятости, но то была скорее псевдоумственная деятельность ни о том, ни о сем.
Вот и сейчас Фюззель не спал.
На рабочем столе, закиданным чем попалотоже напыщенная иллюзия занятости и бурной деятельности, ядовито-зеленым горела магическая лампа. Свет этот вырывался из окна второго этажа и отравленными парами несся на улицу, в ночь, прочь со второго этажа таверны «Рваные крылья дракона». Господин Фюззель неудобно ерзал в кресле, как белка, случайно забравшаяся не в дупло, а в мышиную норку или, того хуже, в осиное гнездо. Хозяин заведения сверлил ночьздесь без единой капельки дождяслегка отрешенным взглядом. На утро, как обычно, Фюззель будет ныть, что не выспался.
Ему успели сообщить, что вагон горел, что его оперативно потушили, обошлось без жертви Фюззель злился. Он ставил на то, что в пламени погибнет Прасфора, это был бы идеальный вариант. На крайний случайкто-то из пассажиров, тогда можно будет обвинить девушку либо в халатности, либо в самом поджоге. Но не вышло ничего, получилась пустая трата ресурсов и нервов, так что мысль эта улетучивалась, становясь бестелесным, прозрачным призраком.
Сейчас же он грезил о своей империи.
Так происходило каждую ночь. Фюззель садился и думал, представлял, как его «Рваные крылья дракона» разрастаются по Хмельхольму, постепенно поглощая все остальные кабаки и тавернысамое главное, конечно, «Ноги из глины». В гробу он видел это паршивое заведение, притом желательно в чужом. Хотя, все прекрасное в глазах Фюззеля становилось отвратительным и, как предполагали другие горожане, все отвратительноепрекрасным.
Страшно было подумать, каким он мнил себяи каким видел в отражении.
В ядовитом зеленом свечении и полной тишине перед глазами уже красочным парадом мерцал победный марш его таверны, триумф «Рваных крыльев дракона» такое кино крутилось в голове каждую ночь, но только никак не становилось реальностью. Фюззель не был дураком и не задавался вопросом, а почему же так происходит? Почему победа не летит к нему в руки, не происходит сама собой, по взмаху руки? Хозяин заведения знал, что для достижения цели нужно предпринимать действия. Как бы ему не хотелось, мысли упорно не желали оказываться материальными.
А вот действовать Фюззель не любилон предпочитал, когда это делали остальные.
Поэтому персонал «Рваных крыльев дракона» превышал все возможные бюджеты, но и сами бюджетывот так парадокс! не увеличивались ни на философ. Эта экономическая машина работала словно на грязи и палках, но все же работалаэтого Фюззелю хватало. А уж как и что пусть его хоть десятикратными ругательствами покрывают, какая разницаглавное, что делают все они, а не он. Иногда, когда Фюззель представлял все те десятки филиалов своей таверны в будущей империи еды, ему становилось дурно. Ведь в таком случае (опять же, дураком Фюззель не был) грязи, палок и сладких обещаний хватать уже не будет, и придется что-то делать. Скорее всегораскошелиться. Для Фюззеля это было так же страшно и непостижимо, как для монахинипотерять девственность.
У Фюззеля, кстати, была фамилия, но ее тяжело найти даже в его собственных мыслях. Он старался о ней не вспоминать, просто забыть, положить на дальнюю полку сознания, запереть все двери на замок, а ключ выкинуть в холодные молочные воды бессознательного, где тот вернется в беспамятное небытие. Но настолько хорошо Фюззель в собственной голове не ориентировался, да и в документах фамилия проскакивалаа потому, иногда, ему все же приходилось выуживать ее, противную и ненавистную настолько, что лучше бы ее вообще не было.
Фюззель Испражненцтак ему приходилось записывать в документах.
Он вспомнил, поморщился, попытавшись забыть и услышал далекий раскат грома. Фюззель встал и подошел к окну вплотную. Ядовитый зеленый свет мешался. Хозяин «Рваных крыльев дракона» щелкнул пальцаминастольная лампа погасла. На улице было темно, только магические фонари, включенные на ночь и светившие приятным желто-оранжевым, очерчивали силуэты домов. Фюззель перевел взгляд на далекие горы, на другой Хмельхольмдаже отсюда хозяин таверны увидел, что там сверкают молнии.
Тогда Испражненц вновь вспомнил вечернюю встречу с Прасфорой на вокзале, вспомнил их разговор, вспомнил, пожар в вагоне и понял, что в ближайшее время она точно не вернется.
Фюззель отскочил от окна так, словно у него в штанах завелся рой пчел. Самопровозглашенный таверновый император плюхнулся в кресло, радостно сверкая глазами и потирая руки. И тут одна мысль перебила другую, словно бы взяв клаксон побольшеФюззель вспомнил о слухах, касаемых Кэйзера да, конечно.
Фюззель считал, что любой слухэто просто недозрелый плод правды, а потому нужно собирать их, прислушиваться и выхаживать, ведь рано или поздно что-нибудь оттуда обязательно, да прорастет: из тыквенной семечки может появиться яблоня, но она хотя бы вырастет, это факт. Поэтому-то, понимал Испражненц, слухи так нужны газетам. А слухи о делах мэра Кэйзерахозяин таверны верил и надеялся, что они станут правдой хотя бы в том или ином ключеочень даже могли сыграть Фюззелю на руку. Очень даже он даже укокошил несколько своих големов ради этого, чтобы пораньше списать их с пользования.
Снова, как показалось Фюззелю, прогремел далекий, тихий громбудто бы камень упал в песок. Мысли вернулись к Прасфоре, к грозе, а оттуда, по изощренной логической цепочке, к «Ногам из глины».
Прасфоры некоторое время не будет. Старому (на далеене старее самого Испражненца) Кельшу точно не до этого, он весь погружен в работу, в свои инновации, и это его дочка и ее дружок всегда вынюхивали, ставили палки в колеса, мешали
Забавно: если спросить саму Прасфору про палки и колеса, она бы даже не поняла, о чем речь. Но если метафорическая телега Фюззеля тормозила, то обязательно по чьей-то иной вине. Ведь как онон! мог стать причиной чего-то нехорошего? Он же без пяти минут император, а все знают, что об императорах плохо говорить нельзяточнее, можно то оно можно, но никто не гарантирует, что голова не окажется отсеченной от тела, а пара-другая родственниковза решеткой. Все ради профилактики, не более.
Глазки Фюззелятакие-же ядовито зеленые, словно заплесневелый малахитвновь радостно загорелись. Нужно было действовать, но как же не хотелось делать это самому
Идея влетела в голову свистящей стрелой. Задергавшись, как перепившая кофе перед кукольным представлением марионетка, господин Фюззель схватил бумагу, карандаш и начал писать, только потом вспомнив, что надо включить свет.
Закончив, быстро побежал внизспустился по скрипучей лестнице, нащупал дверь в подвал, только потом вспомнил, что и тут можно включить свет. Преодолел еще одну лесенку, поменьше. В подвале свет включать не пришлось, он уже горел. А еще раздавались голоса, смех и рыгание.
Ну что же, просипел один из голосов. За нас!
Глиняные кружки ударились друг о друга. Пили люди тоже громко, смачно, причмокиваяни в чем себе не отказывали.
Хватит квасить, нахмурился Фюззель, положив руку на стол и чуть не скинув тарелку с закусками. Раз уж я разрешаю вам ошиваться тут, то поработайте уже наконец. А не то выкину вас
Да не вопрос, не кипятитесь вы так, ухмыльнулся один. Что делать надо? Кому подрезаем крылышки на этот раз?
Крылышки в этот раз подрезаю я, даже улыбка Испражненца отдавала тухлым жиром. А вы поработайте наконец. Устраним все потенциально опасные элементы, теперь уж наверняка. Итак, завтра утром
Фюззель улыбался, покидая погреб-подвал и возвращаясь в кабинет. При назревавшем раскладе и слухиэтакий мешочек бобов на случай, если стебель до неба не вырастет по другой причинемогут не понадобиться.
Колбы и ампулы испуганно звенели, мерцая матовой радугой сотни разных цветовкаждый момент мог стать для них последним, потому что Барбарио двигался дергано, рвано, словно суставы заржавели, но кто-то включил их на полную скорость, и они пытались беспомощно брыкаться.
Задачу усложняло то, что делал алхимик все это одной рукойвторой он ел. Забежал на кухню, забрал мяса с картофелем и отнес к себе наверх. На лице Инкубуса блаженство смешивалось с нервным тиком, ведь алхимик забыл, совсем забыл теперь приходилось работать и есть одновременно.
Барбарио с проворностью мартышки подхватил очередную ампулу и спас ее от трагического разбиения.
Отправив в рот еще одну ложку с картофелем и на секунду достигнув просветлениятакой способности позавидовал бы любой дряхлый монах, алхимик, все еще орудуя одной рукой, отсыпал в колбочки красной, мерцающей в свете ламп рубиновой пудры. Жидкость зашипела и изменила цвет.
Конечно он, дуракдумал Барбарио, со всеми этими кладками и драконихами совсем забыл, что нужно наделать рубиновых смесей сегодня (ложка с картофелем умело отправилась в рот), конечно, они снова нужны в неимоверном количестве (еще одна ложка отправилась в рот), конечно, он вспомнил об этом в последний момент (сноваложка) и, конечно, еще можно успетьвпритык, но успеть
Алхимик пошарил ложкой в горшочкетот оказался пуст. Тяжело вздохнув, Инкубус, сладостно вспоминая недавнюю трапезу, освободил вторую руку и тоже подключил ее к делам алхимическим. Рубиновая жидкость стала разливаться быстрее, а колбы перестали звенеть панически. Теперь им ничего не угрожалону, по крайней мере, угроза падения сводилась почти к нулю.
Шарик сознания внезапно укатился не в ту лунку, и в голове возникла мысль о третьемсам не понимая, почему, Барбарио был уверен, что увидит его сегодня там, где уже давно не встречал.
На кладбище големов.
Алхимик взглянул на валяющиеся на столе карманные часы. Он еще успевалконечно же, он еще успевал
И, конечно жеИнкубус наморщился, и гуталиново-черная борода, собранная в косичку, обратилась жесткой щеткой, ему опять придется возиться с големами.
Прасфора забежала в гору. Хотела остановиться, но передумала, услышав приближающиеся крики преследующих ее мужчин. Они настолько идиоты, поняла Попадамс, что побежали за ней сюда, а она настолько дура, что завела себя в западню. И вот попробуй сейчас с ноющими ногами, которые и так отваливаются, убежать далеко.
Девушка решила не останавливаться. Но скорость сбавилаиначе просто упала бы.
Глаза бешено глядели по сторонам, осматривая все то же самоекаменных грифонов, тоннели, уходящие глубоко вниз, и Анимуса, первого голема под лестницей Он словно наблюдал за своим наследием и за тем, как другие големы таскали тяжеленые груженые рубинами и породой ящики.
Мужчины ворвались в город.
Вон она! крикнул один.
Тише-э-е! шикнул второй, икнув. Мы не на улице! Делай так, чтобы было не-э-е-понятно.
Они сбавили темп, но все равно шагали быстрее Прасфоры, гадко ухмыляясь.
Девушка искала пути к отступлению. Все казалось слишком далеким, либо вело в неизведанном направлении. И тут она увиделаточно, совершенно точно! как за угол широкого и длинного коридора заворачивает ее дядя. Этот выход из ситуации казался самым рациональным и, чего таить, единственным возможным.
Прасфора ускорилась и завернула за угол, вполсилы побежав по в некотором роде парадному коридоруздесь не хватало только картин какого-нибудь древнего рода на стенах, красного ковролина и хрустальных люстр. Но и без этого складывалось впечатление, что идешь по весьма важному коридору с идеально гладкими стенами и кучей магических ламп, горящих медово-желтым.
Окликнуть Хюгге Попадамса девушка не успела, потому что тот скрылся за воротами, громыхнув ими.
Коридор действительно упирался в арочные воротане слишком громадные, но и не такие маленькие, как обычная входная дверь. На воротахк удивлению Прасфорыне было грифонов.
Вместо этого там красовался голем, только не обычный, а будто бы нарисованный. Из-за его спины помимо двух привычных раскинутых в стороны рук торчали еще четыре такие жесловно изображение двоилось. Но руки эти выглядели так, как если бы их не успели закончить, сделали лишь набросок карандашом и на этом остановились. Это все до ужаса напоминало чертеж.
С ногами голема дела обстояли также.
Мужчины почти нагнали девушкуоказались вначале коридора.
Ну все, потер руки один. Теперь тебе идти точно некуда!
Прасфора сначала сжалась от страха. Потом вспомнила о воротах, дядеи лишь ухмыльнулась своим преследователям.
Ага, конечно.
Тут она разогналась, совершая финишный рывок. Остановилась лишь у ворот, потому что мужчины больше не преследовали ее. Только стояли там, в начале коридора, и нервно подергивали ногами.
Стой, ты-ты чего не надо!
Прасфора не ответила. Интерес лишь вырос, а Попадамс была не из тех, кто остановится перед чем-то, будоражащим воображение. Да и, говоря откровенно, просто остановитсяперед чем бы то ни было.
Девушка надавила на одну створкута даже не скрипнула, поддалась очень мягкои вошла, прикрыв ворота.
Дура-э-а! Стой! только и услышала она вслед.
Внутри было темно. Первое, что весьма обоснованно приходит на ум в таких ситуацияхвключить свет.
Девушка щелкнула пальцами. Загорелись желтые лампы. Прасфора огляделасьи обомлела. А потом так вовсе побелела.
Здесь лежали мертвые големы.
Поломанные, с отколотыми руками, ногами, трещинами во весь корпус, с раскрошенными рубинами в головах и телахвсе они лежали здесь, никогда не жившие по-настоящему, но все-таки мертвые.
Прасфоре поплохеловсе равно, что войти в склеп вместо цветочного магазинчика.
Нестабильность меня дери, даже не заметив, прошептала Попадамс вслух. Из огня да в полымя
Девушка ожидала, что сейчас ее ударит настоящий, первобытный ужас, квинтэссенция того, что люди испытывали во время рассказов о кладбище големов, но ничего такого не происходило. Вместо этого Прасфора почувствовало совершенно иное. Огромный зал, уходящий далеко-далеко, пропитался густым, неразбавленным ожиданиемсловно каждым фрагментом, каждым камнем и кусочком поломанной глины это место ждало чего-то, дремля до поры, до времени. Попадамс, поддавшись этому сгустку ощущения, даже поймала себя на мысли, что сама стала ожидать. Только вот чегонепонятно.
Но пространство, на секунду словно застывшее от переизбытка эмоций, лопнулопроткнули его иголки-голоса.
Прасфора догадалась, что лучше бы ей спрятаться и, закопошившись, нашла себе место за грудой големов, притаившись там.
Голоса и шаги становились громче
И ты вернулся, расслышала девушка глубокий бас. После того, как решил оставить все это гореть синим пламенем?
Я столько лет проработал с големами, но это эта идея не лезла ни в какие ворота. Да и то, что мы устроили тогда, говорил совершенно точно Хюгге, но без задора, меланхолично.
А теперь ты наконец-то передумал? Прасфора никак не могла понять, кому принадлежит второй голос. Тот вдруг произнес, отвлекаясь от темы: Они опять забыли погасить свет
Девушка прижалась к холодной стенке еще сильнее.
Нет, признался Попадамс, мне просто стало интересно. И я пришел посмотреть
Когда все уже почти готово? Приди ты хотя бы на день раньше, можно было бы обойтись без лишних жертв, пусть они того и заслужили. Ты всегда мыслил правильносмотреть надо на результат, а не на процесс.
Голоса стали совсем громкимии тогда Прасфора увидела.
Кэйзер пошевелил механическими пальцами, будто растирая нечто в руке. Холодный, как скаласобственно, как обычно, он даже и не смотрел на Хюгге.
А я ведь предлагал тебе вещи, от которых не отказываются. Нужно было просто принять мою идею, и все тут.
Я принял ее, Кэйзери жалею до сих пор. Они мне снятсяобычно лучезарное лицо Попадамса поблекло, словно из солнечного диска вытянули всю краску, превратив из бессовестно-желтого в понуро-серый.
Да, это было ошибкой, и ты прекрасно знаешь, что я умею их признавать. Но любая ошибкаэто опыт, а любой опытшаг вперед, чуть ближе к задуманному. И сейчас я стою так близко именно благодаря той ошибке.