Тут Прасфору схватили за руку. Она рефлекторно дернулась с максимально возможной силой, только потомобернулось.
За запястье ее крепко держал дядя.
Прасфора?! опешил он, и голова задергалась на невидимой пружинке. Что ты тут делаешь?! Тебя здесь ни в коем, понимаешь, ни в коем случае не должно быть
А что вы здесь делаете? задала девушка ответный вопрос. Долго не решалась, но все же продолжила: Зачем вы собрались собрались убивать дракона?
Хюгге так и замер с заледеневшим лицом. Бородкаее остаткинервно задергалась. Он оттащил Прасфору в сторону и зашептал.
Прасфора, я прошу тебя, прямо сейчас убирайся отсюда! Просто передай отцу записку
Нет, секундочку, запротестовала девушка. Я же имею право получить ответы на вопросы у родного дяди, который притворялся больным и теперь
Не притворялся. Это нервы. Ты не знаешь, Прасфора. Не знаешь, что тамон ткнул рукой в сторону тоннелей, уходивших глубоко-глубоко. Там живут воспоминания.
А ещедраконы, которых вы собираетесь убить. Хотя бы скажи мне, что это не так и я не права. Прошу тебя, пусть это будет так
Он сглотнул.
Ты и голема видела, да?
Девушка кивнула.
Нестабильность Прасфора, прошу, иди отсюда, потому что если Кэйзер увидит
Ей захотелось ударить егоиррационально, будто воллей первобытного инстинкта влепить пощечину, и пусть он ее родной дядя, неважно. Но Но в то же время в голове четко отзвенело: кто она такая, чтобы осуждать его? Чтобы осуждать кого-либо?
Ничего не произошло. Их прервали.
Хюгге? перебил приближающийся бас Кэйзера. Ты так, а кто это?
Кэйзер, это ммм моя племянница. Она вот случайна пошла за старым дураком, привезла мне лекарство, и
Не нервничай так, махнул мэр металлической рукой. Мы виделись на вокзале.
Кэйзер повернулся к Прасфоре.
Вы ведь в курсе, что вас здесь быть не должно? Что
Она не собиралась говорить то, что сказалаа потому все внутренние предустановки взбунтовались, напряглись, заработали на полную мощность. Но Попадамс не обратила внимания на их сигналы.
Вы собираетесь убить дракона! Зачем нужно его убивать?!
Значит, вы
Прасфора знала и без помощи проклятущих комплексов, что в данной ситуации не сможет ничего сделать, изменить. Переть против мэра, все равно что ворота крепости соломинкой таранить. Но вдруг внутри не пойми откуда взялся порыв, словно вихрь горячего воздуха, толкнувший ее впередсделать очередной шаг через себя. Словно она снова собиралась шагнуть на кухню, зная результат заранее.
Нет! неожиданно крикнула она, отскочив в сторону. Оказалась за спинами мэра и дяди. Я не дам вам его убить! Это ведь вовсе незачем делать Я читала о драконах в тетрадке Альиво и, и
Прасфора загородила путь в тоннель. Вот теперь точно привлекла к себе лишнее внимание.
Вы, наверное, и про грифонов читали, холодно сказал Кэйзер.
Хюгге нервно дернулся.
Грифонысказка! Но сейчас вы собираетесь, девушка вдруг переменилась в лице. Стоп, то есть
Договорить она не успелаее перебил грохот. Нарастающий и ревущий, он будто сотряс землюсводы этой пещеры заходили ходуном, пламя в печи заколыхалось будто в панике. К разлаженному хору звуков присоединилось железо, у рабочих падали из рук инструменты.
А потом посыпались камни. Пещера начала обваливаться, выплевывая камни вперемешку с пылью и песком, которые плотными облаками валились с потолка.
Но, что ужаснее, затрещал пол. Камни будто сомкнули зубы.
Прасфора не устояла. Порода под ней вдруг стала будто жидкой, даже болотной, потом захрустела, затрещала
Девушка поняла, что ноги ее больше не держат. Не на чем. Вместо того, чтобы удариться спиной о холодный камень, Прасфора провалилась. Девушка полетела вниз, в абстрактную чернотусознание бледнело, и даже вырвавшийся крик оказался лишь жалким подобием дымчатого звука.
Обвал прекратился.
Кашляя из-за облаков пыли, песка и измельченных камней, Хюгге подбежал к дыре в полузаглянул туда, увидел только черноту, хрипло вздохнул.
Прасфорапрошептал он. Кельш, ну почему не приехал ты
Кэйзер положил механическую руку ему на плечо.
Нам бы все равно пришлось что-то с ней делать. Она узнала. Лучше уж, что это случилось само собой. Иначе
С каких пор ты стал таким жестоким? Хюгге отряхнул белоснежный мундир.
С тех пор, как вышел на финишную прямую. Сейчас даже малейший сучок может пустить все под откос.
Их разговор прервал несущийся со всех ногскорее катившийсяБарбарио. Он кричал:
Ну вы идите?! Дракониха сама себя не убьет, к тому же, она опять разбушевалась. Вон, до обвала! Знали бы вы, как я не хочу спускаться так глубоко а торчу там уже дольше вас!
Если ты не будешь бояться, отрезал мэр, то и страшно не будет.
Нет, мне там по-настоящему жутко. И ты знаешь, почемуя не хочу наткнуться на те вещи, на которые ты только мечтаешь. На которые уже наткнулся. Да быстрее же, прошу вас!
Они спустились по темному тоннелюИнкубус зажег маленький магический фонарик, легонько отпугивающий мрак. Такую густую черноту и солнце не сразу испепелит.
Дракониха, успокоившись, лежала, намертво связанная цепями. Золотая чешуя блестела, обливая последствия обвала будто закатным солнцем. Большие, насыщенные отборным янтарем глаза рептилии словно притушили, заслонив матовым, даже слегка затемненным, стеклом.
Итак, объявил Барбарио, закопошившись в балахоне. Сейчас я дам ей понюхать один раствор, и она придет в себя окончательно. Полностью и бесповоротно, так что надо действовать
Алхимик нервно откашлялся.
Иначе есть шанс, что следующий обвал похоронит нас здесь заживо. Учитывая обледенелый потолок
Можешь мне не рассказывать, остановил мэр Хмельхольма. Начинай.
Кэйзер взял заостренный, старый меч, каким явно пользовались его предки. Оружие, видимо, было фамильнымислишком уж красивая, с декоративным хвостом дракона и парой головой грифонов, гарда. Мэр проверил мечдотронулся до лезвия пальцем. Моментально заработал порез, набежала кровь.
Инкубус приготовил несколько склянок. Однучтобы привести рептилию в себя, другуючтобы жидкость разъела металлическую чешую, позволив нанести удар. Барбарио гордился этими алхимическими формулами, но руки все равно потрясывались.
Все началось и случилось чересчур быстро.
Одна разбитая колба у носа драконихита глубоко задышала, глаза заблестели. Она попыталась разорвать цепи. Камни загрохотали вновь.
Втораяи чешуя будто окислилась, покрылась непонятно чем, похожим на ползучую ржавчину. Чешуйки стали отваливаться.
Кэйзер действовал быстро. Схватил меч обеими руками, подошел к брыкающейся драконихе, посмотрел прямо в глаза.
И тогда услышалона вновь заговорила с ним.
«Тыникогда не ты. Лишь тень деда»
Мэр вышел из себя, потеряв стальную выдержкувсе, хватит. Со всей силы он воткнул меч в плоть драконихи, прямо в сердце (конечно, они с Барбарио все рассчитали). Прокрутил и вытащил, тяжело задышав. Бросил оружие на землю.
Приподнятая морда драконихи рухнула, тело обмякло, глазапобелели, словно обратившись тающим снегом.
Как неэстетично, пробурчал Барбарио, пряча склянки.
Готовь остальное, Кэйзер сделал глоток рубиновой настойки и зашевелил механической рукой, схватившись за голову. Мы начинаем.
Подумав, добавил шепотом:
Дедушка
А Хюгге Попадамс, молча наблюдавший за всем происходящим, мысленно же думая о неотвратимой судьбе Прасфоры, утонул в мрачных, холодных, как ключевая вода, и вязких, как торфяное болото, воспоминания.
Он и не надеялся убежать от них, оказавшись так глубокоони жили здесь, далекие, но, казалось, чрезвычайно свежие.
А совсем в другом месте, в жаркой бархатной ночи, разливающейся оттенками синего бархата, на зеркальном морском берегу, где шелковый песок ковром щекочет ноги, а чайки пикируют пятнами белой туши В торгово-портовом городе Златногорске, на родине Философского Камня, где понятия честной сделки не существовало, «обдурить покупателя» значило «реализовать предпринимательскую способность», а контрабанда была словом таким же частом в обиходе, как «привет», «пока» и «спасибо», в трюм очередного корабля плюхнулись ящики с нарисованным ухмыляющимся лицом на досках.
Один портовый грузовой кран, работавший, как и все механизмы, на магических потоках, судорожно дернулся.
Грузчики вытирали пот со лба. Они закончили проносить на борт контрабандукоторая, опять же, в Златногорске таковой не считалосьи решили перевести дух. Они ухмылялисьснова так много этой Магической Карамели, которую когда-то придумал здесь, в Златногорске, карамельный магнат ЛяСахр. Правительственный Триумвират запретил ее из-за побочных эффектов, которые могли превратить человека в горстку праха, но десятки ящиков все равно грузили в трюм корабля, карамель пользовалась популярностью во всех семи городах. Только она делала магию интереснойпозволяли вытворять все, что угодно, становиться компактным демиургом и пускать в воздух огненные шары. Ради этого рисковали, почти всегдас печальными последствиями.
Вот и сейчас очередной корабль отплывал из порта, рассекая голубую ночную мглу. А грузчики, свесив ноги с причала, курили. Но тут один из них, возившийся с бумагами, рассмеялся так громко, что разбудил и распугал всех ближайших чаек.
Маленький коренастый грузчик чуть не проглотил свою самокрутку.
Тебе что, луна напекла? откашлялся он. Ночь на дворе, а орешь, как как стая чаек!
Он искал самые простые и понятные любому дураку сравнениято, чего вокруг было в достатке, не подводило.
Чайки поблизости, видимо, согласились и тоже заорали.
Бумаги, еле-выдавил через смех грузчик. Посмотрите в бумаги!
Буквально умирая от хохота, он вытянул стопку бумаг. Тот, кто чуть не подавился самокруткой, с хмурым видом взял листы, разложив на причалеостальные грузчики, человек пять, собрались вокруг.
Сами по себе документы были ни капли не смешными и до одури скучными: опять заказ на карамель, правда невероятно огромный. Но, когда глаза мужчин дошли до самого конца сплошного текста, они увидели там фамилию заказчикаона оказалось одновременно отвратительной и уморительной.
«Испражненц»
Перечитав ее несколько раз, мужчины улыбнулись.
А потом ночь закашляла хриплым смехом грузчиков. Чайки, догадавшись, что проиграли эту битву голосов на истошных частотах, сдались и махнули далеко в море, рассекая воздух белой бритвой.
Глава 4. Лучше гор только грифоны
Немая темнота тлела, сознание рвалось наружу с многократной силой, надавливаясь на тонкую пленку, грань между «быть» и «не быть» но рвалось, прикладывая все возможные силы, сжимаясь в потоке фантомных спазмов, потому что знало: не сдаваться, не сдаваться
Прасфора очнуласьвокруг была только боль.
Точнее, оставался шанс, что было там что-то еще, просто невидимое, а потому боль, по праву молодого монарха, занимала даже сетчатку глазона мерцала убийственно-красным, постепенно теряя цвет и мутнея.
Сознание вернуло контроль над телом, подсказав девушке: болит не все вокруг, и даже не тело целикомтолько бедро, рука и ребро, всего-то. Старый шрам на щеке тоже щипал. При твоих размерах, тут же добавило сознание, считай, словно на перину упала. Вот это уже заверещали комплексы, вечные ранние пташки. Прасфора еще не успела вспомнить, что произошлоа они уже тут как тут.
Гудящая сотней назойливых комаров голова успокаивалась, Попадамс ощупывала пространствопоскольку с ней самой, по ощущениям, все было в порядке, хотя бы без крови и торчащих в разные стороны конечностей, Прасфора решила понять, где оказалось. Руки нащупывали только холодные острые камни.
Вернулись другие чувства. Тут правда оказалось безумно холодно, даже свитер не помогал, словно бы кто-то открыл форточку и не захлопывал несколько столетий, пока дикие ветра хрипло, но задорно свистели.
Видно все еще ничего не былои тогда, когда мозг, по всей вероятности, включился на полную катушку, Прасфоре стало по-настоящему страшно. Почти так же страшно, как на кухне.
Она не презирала темноту, особенно такую густую и концентрированнуюотец часто смеялся, что в детстве Прасфора спокойно относилась к мрачным погребам и комнатам, но когда подросла девушка словно переосмыслила темноту, смогла разглядеть ее получше и понятькак мыслитель, после годов созерцаний в позе лотоса наконец-то разглядевший прозрение. Прасфора вовсе не боялась монстров, живущих во мраке, или любых других тварейхотя, здесь как посмотреть
Став взрослой, Попадамс разглядела в темноте себякаждого человека, если быть откровенном.
В том-то и проблема, давно решила Прасфорав каждом из нас живут тени: большие, маленькие, может вообще только их побледневшие огрызки, неважно. Оказываясь в полной темноте, кажется, что вокруг наша собственная тьма, тайком от нас выбравшаяся наружу; потому и страшно, ведь думала, что это нечто из вене, обманывала себя, уверяя, что оно чужоеа оно, это темное сосредоточение, вылезло прямиком из тебя, кипя мраком, поглощая изнутри
Зло внутри нас, не из внеи сейчас оно было повсюду.
Вариантов развития событий, несмотря на все споры метафизиков, было два: оставаться сидеть не месте, отдав в себя в чумазые руки судьбы, или идти в темнотунаправление неважно, главное просто идти.
Прасфора всегда выбирала второй варианттак появлялся хоть маленький шанс самой влиять на события, а не отдавать эти возможности кому-нибудь или, в данной ситуации, чему-нибудь другому.
Шагнуть в темноту куда лучше, чем утонуть в ней от бездействия.
Девушка приподнялась, нащупывая руками холодные подземные камни, похожие на притупившиеся бритвыопираясь на них, Попадамс более-менее вернула равновесие. Тело ныло, но функционировало.
Прасфора проверила, при ней ли тетрадка Альиво. Та, благо, не выпала из глубокого кармана. Там же оказалась и записка дяди. Воспоминания снова мотнулись назад, дрожь пробежала по телу: дядя, убийство дракона
Что же ты скрываешь, дядя? И от каких воспоминаний прячешься?
Ей снова стало страшно, как человеку с панической боязнью высоты, которого друзья все же притащили прыгать с парашютом. Но других вариантов не оставалось нужно идти, в конце концов, это ведь горный Хмельхольм, и быть не может такого, чтобы даже самые глубокие тоннели не вели наверх.
Так просто обязано быть.
Прасфора зажмуриласькак делала всегда, когда перешагивала через себя, через внутренние сомнения, страхи и замки́-установки, блокирующие поведениеи пошла, стараясь не отпускать холодных камней.
И почему так всегда, думала она, пока мысли возвращали себе сияющую ясность. Всегда нужно перебарывать себя. Почему нельзя, чтобы все было проще?
Проще былоу других; но не у Прасфоры, которая тащилась вперед, гремя тяжелыми цепями сомнений и комплексов, навешанными на себя самостоятельно.
Заря играла разбавленным молоком, умывала город оттенками настолько тонкого и неуловимого света, что он казался по снежному белесым, а в каплях воды на мокрых мостовых и вовсе превращался словно в дымку, затуманивал лужи, превращая их в покрытые пеленой зеркала, искажающие отражения багряных черепиц Хмельхольма. Сам городкак и жителитолько просыпался, входил в фазу между сном и бодрствованием, когда свет может быть фантастическим и ни на что не похожимсвет, собственно, таковым и был, чего уж ему мелочиться.
Альвио сидел с заспанными, покрасневшими глазами, и смотрел в окноон может и восхитился бы такими видами, но рассудок его плавал в рассоле недосыпа, а глаза резало от белоснежности, но отводить взгляд не хотелось. Так хотя бы был шанс не уснуть.
Всю ночь он проработалне то чтобы дела были столь срочными, просто драконолог не мог уснуть. Почему-то он волновался, и никак не мог понять, из-за чего конкретно.
Нет, конечно, он понимализ-за Прасфоры. Но почему конкретно внутри возникла щекочущая тревога, не дающая спокойно сидеть на местенепонятно. Альвио видел далекую грозу над горами и понимал, что поезда отложили до утра, но это не конец света, ничего страшногогром и молнии можно переждать в городе, в горной его части, а на утро просто вернуться обратно, только вот тревога тревога появилась еще поздним вечером, когда он пришел с вокзала и заварил травяного чая.
Потом, ни с того ни с сего, ему стало не по себедраконолог думал, что это все разговор с Фюззелем, но тревога укоренилась глубже хотя и разговор на это тоже повлиял.