Кэйзер нахмурился. На Хмельхолм шла гроза, пока еще издалека, так, что все полыхало лишь белым маревом небесных вспышек, без постоянного, металлически стонущего грома, но сильные холодные горные ветра свистели меж пиков и стремительно несли раздувшиеся тучи впереда горная гроза никакой другой даже в подметки не годится. Все равно, что петарду сравнивать с фейерверком.
На улице горный Хмельхольм гремел и сверкал, внутризвенел, скрежетал, шуршал и тоже сверкал, но совсем по-другому.
Если бы Прасфора не умела вовремя прикрывать рот, у нее бы точно челюсть отвисла. Прямо внутри горы Хмельхольм производил впечатление сверкающего украшения с драгоценными камнями, но только усложненного тысячей и одним механизмом. По рельсам, уходящим либо вглубь, либо в соседние горы, елозили подобия вагонеток, только с креслами. Вдалеке скрежетали магические лифты, движимые потоками магии вверх-вниз: они уносили людей под гору и на ее верхние ярусы, а из недр словно бы сами собой извлекали породу, рубины, серебро и другую рудугрузовые функции прекрасно совмещались с пассажирскими.
Для тех, кто, видимо, предпочитал более классический способ передвижения (и, к тому же, как следует натренировал ноги), в самом центре зала, где стояла Прасфора, громоздилась уходящая к самому пику огромная серая каменная лестница. Сначала она двоилась змеиным языком, а дальше соединялась в одну и терялась на высоте Там, где лестница раздваиваласьто есть прямо перед Прасфорой Попадамсстоял огромный и, очевидно, уже неработающий голем. Он разместился в некоем подобии арочного грота под лестницей.
Голем этот был раза в два больше и крепче обычных, такой же по форме, но только там, где у людей должны находиться суставы, глиняное тело големо было залатано поблекшими от времени металлическими пластинами и смазано трудно различить издалека, но, похоже, воском. Большая металлическая пластина, все с тем же воском, закрывала часть груди голема.
Внизу, на постаменте, легонько блестела металлическая табличка. Но Прасфоре не нужно было читать ее, чтобы понять, кто стоит перед ней. Девушка и так знала.
Первый големАнимус.
Почему-то именно так Попадамс его себе и представлялавроде ничего необычного, но выглядит чарующе и древне, всем своим видом источает потертую, ветхую загадку.
Созерцаниепрекрасное занятие, но Прасфора умела вовремя остановиться. Вот и сейчас, не превращаясь в бородатого философа, готового не взирая ни на что просто созерцать, чтобы понять суть вещей (суть, при этом, постоянно куда-то ускальзывает), девушка вспомнила, что ей еще нужно искать дядю.
Искать его здесьвсе равно, что иголку в стоге сена. Даже сложнееиголка хотя бы лежит на месте и не дергается.
Пусть Кэйзер и дал указания, но голова так кружилась от чересчур большого количества звуков и деталей, что Прасфора уже начала теряться.
Но, обнадеживала себя девушка, вокруг полным-полно людей. Значит, нужно просто спросить, и дело с концами.
Прасфора шла в случайном направлении, оглядываясь по сторонам. Впервые попадая в горный Хмельхольм невозможно было не оглядываться, все отвлекало на себя, перетягивало внимание: от груженых рубинами вагонеток до барельефов на стенах. Опять, кстати, грифоновхоть и не таких величественных, как снаружи.
На людей девушка тоже отвлекалась, и все они казались слишком занятыми. Попадамс только собиралась открыть рот, но тут уже умолкалав конце-то концов, кто она такая, чтобы отвлекать людей от серьезных дел? Лучше найти кого-то, кто не занят, чтобы всем было комфортно. Да и слишком быстро жители проносились мимо, даже не замечая девушку.
Спустя минут пятнадцать в поисках кого-нибудь не занятого, Прасфора усталавидимо, все же придется отвлекать людей. Это оказалось тяжело. Попадамс думала, что другим комфортно рядом с ней, только когда ее зовут и приглашают. В остальных случаях, ее присутствиевсе равно, что свалившейся на голову бидон с молоком: и больно, и не к месту. Откуда в голове появились такие мысли, выпав в застывший осадок, непонятно, но много чего рождается в голове лишь потому, что человек сам так думаетубеждает себя, что оно так и есть, даже если хочет равно наоборот.
Прасфора нашла незнакомца, казавшегося не слишком занятым.
Попадамс? ответил он. Конечно, я знаю Хюгге, этого старого дурака!
Пожилой человек поймал непонимающий взгляд Прасфоры и опередил ее встречный вопрос.
Ну, вы спросите, почему дурака? Да потому что он взял и ушел на пенсию, когда ему предложили такое в общем, такое, чем мэр не разбрасывается. А Хюгге что-то там и не устроило: а так не возился бы с големами, вместо этого занимался бы более важными вещами. Хотя, зная его, все равно бы возилсядо сих пор возится, хоть и на пенсии. И, знаете, он довольно своеобразный человек. Особенно когда работает не с глоемами. Ну, работал.
Лицо его вновь на мгновение зависло, но тут же пришло в нормувышел этакий мимический глюк. Пожилой человек как ни в чем не бывало вновь заулыбался, разглядывая Попадамс.
А вообще, ай да Хюгге, ай да удалой пенсионер
Вот этого Прасфора не любила.
Давайте без этого, хорошо? Я вообще его племянница, девушка словно была готова вытащить катану из невидимых ножен. Мне просто нужно передать лекарство.
Если пойдете по лестнице, то не перепутаете дверь, будет прямо в конце коридора. На магических платформах заплутаете.
Прасфора работала по принципу: «доверяй, но проверяй», даже после слов мэра города.
Прасфора посмотрела на огромную лестницу, потомна магический лифт вдалеке. Повторив эту процедуру несколько раз, девушка глянула на ногиони опять показались ей чересчур толстыми. Ну вот, она снова запустила себяхотя и раньше стоило лучше следить за собой
Лучше, думала Прасфора, можно было всегдаи иногда это ее убивало.
В голове звонко тюкнул, как дятел по стволу дерева, комплекс насчет внешности.
Девушка вздохнула и пошла к лестнице, прокручивая в голове новую информацию о своем дяде, имя которого хотя бы уже узналаХюгге Попадамс. И он словно был древней тайной, которую ей еще предстоит разгадать.
Ноги Прасфоры взвыли.
Слышала это, конечно, только она самаболь оказалась настолько сильной, что даже приобрела уникальный голос, зазвучала в голове как стая разом опаливших себе хвосты волков. Икры гудели, а запыхавшаяся Прасфора мысленными пинками толкала себя дальше, вверх по лестнице, приговаривая: «Тебе полезно, тебе это точно будет полезно». В глубине души ей хотелось дать пощечину себе же.
Абсурду решению идти пешком добавляло еще и то, что на лестнице не было ни единой живой душитолько каменные грифоны и драконы смотрели мертвым взглядом. Девушке, кстати, всегда казалось, что изображений драконов здесь будет большевсе-таки, это они спят под землей. Попадамс, конечно, знала, что в столице всех семи городовгороде с говорящим названием Сердце Мираархитектура так же полна драконов, как болото вечеромкомаров. Каменные рептилии увенчивали там каждую черепичную крышу дома, а в центре города, на фасаде огромной Башни Правительства, их было еще больше; даже водостоки умудрились сделать в форме сидящих ящеров. И все же, от горного Хмельхольма ожидались драконы, но никак не мифические грифоны.
Интересно, на миг подумала Прасфора, ходил ли Альвио внутри самих гор?
Мысль испарилась так же ловко, как фокусник со стажемдевушка наконец-то поднялась. Прасфора уже совсем запуталась, сколько платформ-этажей она минула, сбилась со счету, но сейчас вверху отчетливо виднелись последние два ярусачем выше к пику, заметила Попадамс, тем сильнее сужаются «стенки» гор.
Прасфора перешла с лестницы на гладкий каменный пол. Ноги взвыли от радости.
Этап номер один был преодолен, остался этап номер дванайти Хюгге. Он представлялся даже сложнее этапа номер триспуститься обратно. Этажи-платформы в горе оказались настолько обширными, что на каждом можно было бы при желании выстроить деревушку, оставив место для дремучего леса, озера и пары-тройки соседних деревень (тоже с лесами и озерами).
Прасфора любила делить самые сложные задачи на этапы, словно бы нарезая картофелину на несколько частей. Так ориентироваться становилось намного проще, будто в бурном потоке событий и случайностей шагать по торчащим из воды пенькам, зная, что не оступишься. На самом деле, вся жизнь для Прасфоры Попадамс была вот этой самой рекой с пеньками, только сложности такой полосе препятствий придавали извечные комплексы и абсолютно ненужные мусорные предустановки, которые так и норовили сбить с пеньковсловно подвешенные к потолку мешки с камнем, молоты, острые мечи и летящие из стен стрелы. Их каждый раз приходилось преодолевать, но они никуда не пропадали.
Пока что дорогаво всех смыслахбыла чиста. Прасфора посмотрела по сторонам, прикинула, куда идти и воспользовалась Великим и Ужасным Методом Случайности. Каждое слово в голове девушка специально выделила заглавной буквойчтобы наверняка.
Как там ей сказали? Поймешь сразувот и проверим.
Коридоры внутри горы не казались извилистыми, напротивони были прямыми, как мышление загнанного в волчью стаю кроликаглавное выжить. Странность оказалась в том, что даже в таких банальных и, вроде бы, простых направлениях, очень просто заплутать. По крайней мере у Прасфоры это получалось на ура. Есть выражение «заблудиться в трех соснах», так вот в данном случае это скорее «заблудиться в трех параллельных прямых».
Девушка рассматривала коридоры и не находила больше никаких намеков на бурную деятельность: механизмы так сильно не шебуршали, порода, руда и рубины тоже нигде не появлялись, да и люди особо не сновали туда-сюда. На верхних ярусах просто жили. Иногда, краем взгляда, Попадамс заглядывала в щели приоткрытых прочных дверей, видела то самые обычные кровати, то кабинеты, залитые светом магических ламп и фонарейсколько нужно было времени, чтобы пробить прямо в горе такое количество комнат, Прасфора даже думать не хотела. Но горный Хмельхольм был старым городом. Неудивительно, что он дарил сюрпризы, особенно тем, кто помоложе.
И почему-то, внутри горы пахло пустыней. Прасфора чувствовала, как обжигает ее сухой воздух и каким по чудному колючим он стал. Словно покалывает кожу палящее солнце, а дыхание высушили, превратили в осенний лист для гербария, лишили влаги подчистую, оставив лишь изнуряющую песочную грубость. Иногда казалось, что крохотные песчинки, как колючие плоды пустынного репейника, облепливают щеки.
Попадамс никогда не была в пустыне, но сейчас понималаименно так там бы она себя и чувствовала. Вот только почему горный Хмельхольм навевал именно такие ощущения, понять, как бы ни старалась, не могла.
Девушка дошла до конца коридора. Дверькак и говорили Кэйзер с незнакомцем, буквально в конце, ни с права, ни с лева. Попадамс заглянула в щелку на этот раз достаточно широко открытой двери и увидела лицо, смутно напомнившее ей отцовское. Отсюда казалось, что сходствакак между персиком и курагой.
Прасфора распахнула дверь еще шире и вошла. В углу, около небольшого умывальника («интересно, это же под каким давлением сюда поднимается вода?», подумала девушка) и огромного зеркала, которое при определенном освещении и портал в иной мир могло напомнить, брился, предположительно, ее дядя. Он уже намазал щеки и подбородок алхимической пеной.
Предположительный дядя потянулся за бритвой. Прасфора знала, что лучше говорить сейчас, пока не начался этот маленький ритуал. Не то чтобы бритье считалось неким сакральным процессом, наподобие древней мистерии, просто бритва была наточена ого-го как, и лучше, если никто не порежется и не будет валяться в луже крови, принося лишнюю мороку себе и окружающим.
Прасфора достаточно громко откашлялась.
Хюгге? уточнила она. Хюгге Попадамс? Дядя Хюгге Попадамс?
Кричать сейчас казалось не лучшим вариантом, инфарктов никто не отменял.
Но бреющийся старичок испугался так, будто у него перед ухом петарду взорвали. Он судорожно вздрогнул, со звоном выронил бритву на пол и в панике повернулся к Прасфоре, смотря на нее так, словно его застали не с бритвой у зеркала, а голым в душепритом, судя по виду предположительного дяди, в чужом душе, и далеко не одного.
А, о, а, вырвался набор букв. Да, это я. А вы?..
Не смывая пены, теперь уже абсолютно точно ее дядя подошел к дверям.
В целом, это был обычный крепенький старичок в подобии старенького, но опрятного белого ни то пиджака, ни то мундира. И ничего бы не выделяло дядю, если бы не маленький, ну прямо мизерный факт нос занимал где-то две трети лица старичка, а на оставшейся одной трети ютились глаза, рот, брови и бородка, которую стоит скорее назвать иссохшим полем скукожившихся кактусов, которые очень пытались выстроиться клинышком. Непонятно, как все это вообще уместилось на столь малой части лица. А сейчас, выходит, дядя либо окончательно решился избавится от бородки-кустарника, либо приводя ее в должное состояниехотя, тщетное занятие.
Заметив, что его изучают, Хюгге улыбнулсявесь комплект на его лице сузился до еще меньших размеров.
Ну если вы ты вы жали кого-то другого, никак не могла решиться с обращением девушка. Я Прасфора Попадамс. Ваша племянница.
Да-да! Прасфора, я помню тебя такой маленькой, завел он любимую шарманку всех родственников. А что ты?
Отец сказал, что вы приболели, девушка не заметила, чтобы дядя особо уж плохо выглядел. Не считая бороды, почти скрытой пеной. Прасфора специально подперчила слова интонацией так, чтобы родственник хоть ради приличия притворился больным.
Попадамс стоял в рубашке и явно не парадных штанах с видом невинного младенца.
Что-то с ним случилось? спросил он. Так, наверное, и выглядят ангелы да святые, спонтанно призванные на помощьчуть наивные, в домашней одежде, с зубной щеткой в руках, взъерошенными волосами и заспанными глазами. Я думал, Кельш приедет сам
Много дел в кабакекивнула Прасфора в сторону большого арочного окна в комнатке. Даже с порога было видно, как сгустились грозовые тучи. Вы же, наверное, знаете, мы теперь разносим еду по домам.
Откуда же мне знать, улыбнулся он. А вы ведь привезли лекарство?
Хюгге вдруг забеспокоился. Прасфора кивнула, открыла сумку с едой, передала дяде скляночку с лекарством, потомеду в глиняных горшочках.
Отец просил привезти вам поесть, сообщила девушка.
Картошка! Это чудесно, но сначала прости, подожди минуту.
Дядя скрылся в глубине комнаты. По утробным звукам Прасфора поняла, что он залпом выпил лекарство, дальше поставил еду на стол, а потом словно вырвал лист бумаги и что-то быстро принялся на нем писать.
Лекарство, да, спасибо, уже куда спокойнее проговорил он. Просто нервы в последнее время совсем к нестабильности расшатались.
Он улыбнулсякриво, будто улыбку на лицо вешали пьяные рабочие.
Раз уж Кельш не смог приехать, он помял в руках бумажку и предал Прасфоре. Вот, передай ему, пожалуйста. Но только лично в рукиэто между братьями.
Девушка очень недоверчиво взглянула на бумажку, но все же приняла ее, спрятав.
Ну хорошо.
Хюгге тоже вроде как кивнул в ответ, но сделал это так слабо, что, казалось, у него просто слегка затряслась головасловно она была приделана не к шее, а к пружинке, к тому же еще и растянутой долгими годами упражнений.
Дядя внезапно достал механические бронзовые часы на цепочке, с гравировкой в виде грифона и инициалами «ХП». Сверившись со временем, вновь засуетился, уронив бритву. Нагнулся, поднял ее и ушел в соседнюю комнату, продолжая говорить:
Прости, Прасфора, мне очень надо собираться. Если ты вдруг захочешь остаться здесь на ночь, ну, или переждать собирающуюся грозу, заходи, но потом, сейчас мне правда надо бежать.
Хюгге смолк и закряхтелс учетом того, что Прасфора собеседника не видела, в голове вспыхивали самые интересные и необычные картины происходящего. Иногда даже чересчур пикантные. Прасфора не была той девушкой, которая боится откровенности и краснеет при каждой неприличной мыслиПопадамс вообще могла взять инициативу любых отношений на себя, но сейчас воображение так разыгралось, что даже Прасфора превратилась в багряную свеколку.
Хюгге вернулся в парадных штанах, поспешно накидывая на себя белоснежный мундир.
Так вот, если чторука застряла в рукаве. Дядя задергался, как раненая птица, прости, прости, я просто очень, очень опаздываю, хочу попасть кое-куда, где давно не был. Кстати, ни за что не ходи сюда по лестнице, у тебя потом
Я уже попробовала, спасибо.
И как оно?
Честно? Умереть хочется.
Хюгге криво улыбнулся, продолжая борьбу с белоснежным мундиромнаконец, получилось.
Ну, все, он поправил воротничок. Мне правда надо бежать, а ты пока в общем, увидимся надеюсь.
Дядя метеором метнулся мимо Прасфоры.