Я прикрыл лицо рукой.
Ничего не происходило.
Извини, послышался голос Таис. Мне не стоило приходить. Я ошибалась.
Раздался тяжёлый металлический лязг, и огромная металлическая дверь отворилась. Таис взглянула на меня в последний раз, покачивая в руке цилиндрическим пультом, желая удостовериться, что я не последую за ней.
Погоди! крикнул я.
Девушка остановилась.
Положим, что всё, что ты что вы говоритеэто правда. Каким-то невероятным образом. Но я действительно был на Ахилле, и вы говорили, что были и другие пострадавшие тоже Первый пилот. Я его помню.
Да, сказала Таис.
Они здесь?
Таис замялась на секунду.
Да, нехотя сказала она. Здесь есть и другие, с Ахилла.
Я могу их увидеть? спросил я. Кого-нибудь. Первого пилота. Это помогло бы мне. Быть может, если бы мы могли поговорить
Нет, Таис покачала головой. Мы думали об этом. Вы просто не совсем понимаете Скорее всего, стало бы ещё хуже.
Хуже? Я беспомощно рассмеялся. Хуже, чем это?
Я показал рукой на пустые белые стены.
Извините, повторила девушка и вышла из камеры.
Дверь почти моментально закрылась за нейприводные механизмы взвыли, и тяжёлая бронированная створка с размаху ударила по косяку. Гулкое металлическое эхо прокатилось по сверкающим стенам. Но уже через секунду меня снова окружала невыносимая тишина.
Я вышел в центр комнаты. По моему лицу стекали капельки пота; воздух в камере вдруг показался мне плотным и тёплым, как будто он нагрелся от слепящего света из стен.
А теперь сказал я, а теперь просто отключите меня. Ну же! Нажмите на свою кнопку! Вы ведь так часто это делаете!
Тишина.
Я устал, сказал я. Я не могу так больше. У меня больше нет сил.
Мои босые ноги окоченели и почти ничего не чувствовали. Дышать стало тяжело, с каждым вздохом лёгкие мои наливались болезненной тяжестью.
Лида пробормотал я. Нет
Я поднял голову.
Таис! Таис, пожалуйста! Я схожу здесь с ума! Если ты правда если это не то, чего ты хочешь Если ты
Над головой моей раздалось пронзительное дребезжаниеможно было подумать, что кто-то пытается включить неисправный микрофон.
Таис повторил я. Я не могу больше терпеть ни этот жуткий свет, ни темноту ни этот холод.
Звон прекратился.
Таис! крикнул я.
Достаточно! раздался искажённый неисправным модулятором голос.
Что достаточно? спросил я.
Сядьте на кровать, приказал голос. Я сейчас выключу свет. Попытайтесь уснуть.
Таис начал я.
Сядьте на кровать! Голос снова сорвался на звон, от которого закололо в ушах.
Таис, повторил я, у меня остался последний вопрос. После этого я замолчу и постараюсь уснуть.
Разрывающий барабанные перепонки шум прервалсякто-то перевёл дыхание, обдумывая мои слова.
Я слушаю, донеслось с потолка.
Таис, сказал я, я тебе верю, я верю, что ты хочешь помочь. Я понимаю, что ты не можешь мне всё говорить, что ты, возможно, и не знаешь всего, но постарайся ответить на этот самый последний вопрос.
Я слушаю, повторила через модулятор невидимая Таис.
Я вздохнул.
Скажи, среди пострадавших, тех, кто с Ахилла, есть девушка твоих лет?
Голос молчал.
Да, послышалось, наконец, с потолка, и этот единственный слог, произнесённый механическим басом, превратился в протяжный электрический гул, который ещё долго стоял у меня в ушах.
74
Прошёл уже почти месяц после нашего последнего свидания с Лидой в театре, но она по-прежнему избегала меня, придумывая всевозможные причины, чтобы отказаться от встречи. Сначала у неё неожиданно появились неотложные семейные дела, а к ближе к сессии она решили круглые сутки готовиться к несложным промежуточным зачётам.
Я смог поговорить с ней всего несколько раз, когда мы случайно встречались в коридоре у поточных или в институтской столовой. Она была приветлива, позволяла поцеловать себя в щёку и всё время куда-то спешилана лекцию, непонятную встречу, домой. Прощаясь, Лида иногда долго смотрела на меня своими зелёными грустными глазами, чуть нахмурив брови и незаметно улыбаясь, как она умела, только уголками ртакак будто извинялась за что-то, о чём не могла или никак не решалась сказать.
В планетарии пустили новую программу, сказал я однажды, когда мы расходились по разным сторонам аллеи после совместного обеда. Она была вместе с Анной, которая уже нетерпеливо тянула её за рукав.
Ты же знаешь, это не планетарий, сказала Лида.
В космическом театре, поправился я.
Нам вообще-то пора, сказала Анна.
Давай потом, сказала Лида. Я сейчас тороплюсь.
Узкая аллея, которую обступали развесистые зелёные ели, чёрные облетевшие деревья и серебристые столбы выключенных фонарей вела в одну сторону к электричкам, а в другуюк главному зданию, на последний семинар, куда как раз направлялся я.
Звёзды и любовь! крикнул я удаляющимся девушкам.
Лида остановилась.
Что?
Звёзды и любовь, повторил я. Так называется новая программа. Мне показалось, будет интересно.
Анна некрасиво скривилась, словно я сказал что-то пошлое. В действительности в фальшивом планетарии пустили голографический фильм о чёрных дырах и столкновении галактик. Я и сам не понимал, зачем решил соврать про звёзды и любовьведь требовалось лишь несколько секунд, чтобы улучить меня во лжи, просто открыв расписание сеансов театра в суазоре.
Интересно, сказала Лида. Но как-нибудь потом, ладно?
Ладно, согласился я.
Девушки медленно пошли по аллееслишком медленно для тех, кто совсем ещё недавно так торопился, что отказался от моего робкого предложения их проводить. Я вдруг почувствовал себя так, словно в тот самый момент, когда Лида отвернулась, я перестал существовать. Я помню, что тогда на аллее не было никого, кроме нас троих, хотя память наверняка обманывает менявечером, перед последними занятиями, в институтском городке всегда много студентов. Но я видел только Лиду и её невысокую некрасивую подругу, видел, как они неторопливо отдалялись, позабыв про мне.
Спустя пару дней я встретил Лиду снована сей раз у большой поточной, где Соколовский обычно читал свои снотворные лекции по истории колоний.
Звёзды и любовь? сказала вместо приветствия она.
Я даже вздрогнул от неожиданности.
Да, сказал я. Если я ничего не перепутал.
Лида была одна, и я невольно осмотрелся по сторонам, ожидая увидеть её надоедливую подругу, которая вечно мешала нам нормально поговорить.
Я пока не уверена, сказала Лида, но, может, на этих выходных у меня получится вырваться.
На ней было то самое светло-коричневое платье с кружевной юбкой, которое она надела на наше первое свидание в звёздном кафе, и короткое бордовое пальто, слишком лёгкое для почти уже зимней погоды. Впрочем, снега всё ещё не было, и широкие окна пустого гулкого коридора заливало слепящее вечернее солнце.
Я был бы очень рад, сказал я. Мы так давно уже никуда не выходили.
Лида улыбнуласьеё губы едва заметно вздрогнули, и тут же принялась взволнованно приглаживать волосы, смутившись собственной улыбки.
Слушай, начал я, если если я
Прозвучал раздражённый звонокгромкий и надрывный, и Лида, деланно вздохнув, взглянула на маленькие ювелирные часики на своей руке.
Пора, сказала она. Извини. Лучше не опаздывать. Потом поговорим, и убрала чёлку со лба.
Истошный дребезг извещавшего о начале лекции звонка ещё долго стоял у меня в ушах.
Однако она согласилась! Я был счастлив целых два дня, пока она сама не позвонила мне вечером. Очередные неотложные дела. Я промычал в трубку что-то нечленораздельное и с силой надавил на горящую красную кнопку "Отбой", едва не порвав экран.
Потом, уже незадолго до начала сессии, я встретился с Лидой после лекции, специально подождав её в коридоре рядом с аудиторией. Она снова была одна, без подруги, и это добавило мне решительности. Увидев меня, Лида совсем не удивилась, как если бы знала, что я её жду.
Привет, только и смог выдавить я из себя, тут же растеряв всю свою смелость.
Лида улыбнулась в ответ, и я вдруг понял, что нам совершенно не о чем говоритьзаводить разговор о фальшивом планетарии уже не имело смысла, а обсуждать приближающуюся сессию так, словно мы едва знакомы, мне не хотелось.
Ждёшь кого-то? спросила Лида.
На ней был тёплый свитер с высоким воротником, а на плече висела привычная уже сумочка, похожая на небольшой портфель, и Лида как-то нетерпеливо дёргала её за тонкую кожаную лямку.
Виктора, зачем-то сказал я, хотя знал, что его не было на лекции.
А, ну ладно, Лида нахмурилась. Я пойду.
Она прижала к себе болтавшуюся на плече сумку и прошла мимо меня, опустив голову и стараясь не смотреть в мою сторону.
Погоди! Я схватил её за руку и тут же отпустил, испугавшись.
Лида остановилась.
Я не жду Виктора, сказал я. Я ждал тебя. Нам надо поговорить.
О чём? спросила она.
Я и сам не понимал. Я мог предложить ей сходить куда-нибудь, но был уверен, что уже заранее знаю ответ. Мог извиниться за тот поцелуй, так неожиданно изменивший всё между нами. Но я не хотел извиняться за поцелуй. Я хотел снова её поцеловать.
Так о чём же ты хотел поговорить?
Лида, наконец, оставила в покое свою сумочку.
О нас, сказал я так тихо, как если бы в действительности не хотел, чтобы она меня услышала.
Что? спросила Лида и тут же качнула головой. Здесь шумно. Может Знаешь, вообще сейчас перемена небольшая, а я
Ты торопишься, подсказал я.
Да, но Лида вновь схватилась за лямку сумочки. Мне кажется, я где-то оставила свой проектор голограмм. Ну, знаешь, куб такой. Может, в столовой или предыдущей поточной.
Я оживился.
Сходить с тобой? предложил я.
Да, ответила Лида. То есть нет, она рассмеялась. И туда, и туда мы сходить не успеем. В столовую я сама схожу, а ты посмотри в поточке, где была предыдущая лекция, хорошо? Если найдешь, позвони мне. Перед следующей лекцией или после пересечёмся.
Проектор голограмм, повторил я.
Да, сказала Лида. Ты его помнишь.
Мы вместе спустились на лифте, и Лида, взмахнув на прощание рукойтак, словно мы расставались на несколько днейвышла в промёрзлый осенний сквер.
В поточной никого не было.
Поднимающиеся друг на другом, как в амфитеатре, ряды уныло-серых пластиковых парт выглядели так, как будто всех студентов срочно эвакуировали посреди лекции, выгнали из здания из-за сработавшей пожарной тревоги, и только теперь истерическая сирена замолкла, обнажив давящую тишину вокруг. На партах стояли банки из-под газировки, валялись смятые целлофановые пакеты, кто-то даже забыл на втором ряду свою сумку. Я прошёлся мимо учительского стола, окружённого четырьмя колоннами проекторов, и суазор в моём кармане встревоженно завибрировал, предупреждая о чём-то.
"Третий или четвёртый ряд сверху", написала Лида. "Ближе к окну".
Я улыбнулся. Четвёртый ряд, второе место от окна. Лида тогда сидела одна, в окружении пустых стульев. Я смотрел на неё всю лекцию и хотел подождать в перерыве, но она вышла раньше меня и тут же исчезла, сгинула в нетерпеливой толпе студентов, которая так упорно ломилась к выходу из здания, как если бы от этого зависела их жизнь.
Я поднялся на четвёртый ряд. До начала следующей лекции оставалось ещё минут пятнадцать, обычно в это время в аудиториях уже собирались студенты, раскладывали вещи, читали сообщения в сети, но тогда я был совершенно одинне слышалось даже голосов из коридора. Я вдруг почувствовал, что лежащий в кармане суазорединственное, что ещё как-то связывает меня с окружающим миром.
Я развернул суазор и быстро набрал сообщение:
"Хорошо. Уже смотрю".
Четвёртый ряд, второе место от окна. На столе Лиды не было ни пустых банок, ни обвёрток от низкокалорийных батончиков из буфета. Я сел на её место и осмотрелся. Электронные жалюзи на окнах не работали, и на шероховатой, как застывшая пена, поверхности стола вытягивались ровные и угловатые солнечные тени. На той лекции я сидел на самом последнем ряду, у противоположной стены аудитории, и Лида, наверное, могла меня видеть, хотя мы ни разу не встретились глазами. Она всё время смотрела в окно или вниз, на профессора, который деловито расхаживал вокруг проекторов, разминая затёкшие ноги.
Где же он может быть?
Я осмотрел соседние места, но не нашёл ничего, кроме смятой коробки из-под бисквитов. Мусор в аудитории не убирали, а значит куб не должны были забрать.
Я заглянул под парту.
Там тоже ничего не оказалосьдаже привычного уже мусора, оставленного студентами. Но я не собирался так быстро сдаваться. Я залез под парту и принялся осматривать соседние места. Руки мои быстро покрылись колкой, похожей на стеклянную крошку пылью, я ударился обо что-то правым плечомнаверное, о выставленную ножку стула, но всё равно продолжал искать.
Наконец, я догадался заглянуть вниз и заметил, что за спинкой расшатанного стула, которая сорвалась с болтов и устало завалилась к полу, что-то застряло. Это был куб! Наверное, он упал с парты и закатился под спинку креслабыть может, во время пятиминутного фильма, который показывали на лекции, когда Лида вполне могла этого не заметить.
Но у меня никак не получалось дотянуться до куба рукой; он прочно застрял, провалившись за сломанное сидение. Я даже попробовал расшатать вывернутую спинку, но та, как ни странно, намертво сидела на ослабленных болтах.
До начала лекции оставалось ещё минут пять, и, хотя аудитория по-прежнему пустовала, мне нужно было что-то решать. И тогда я вспомнил про свой суазор.
Я вытащил его из кармана и попытался свернуть в трубу. Суазор явно не был рассчитан на такие трансформации и поддавался с трудом, я даже думал, что могу сломать экран, однако меня это не волновало. Наконец, суазор, издав тонкое электрическое потрескивание, принял требуемую форму, по экрану поплыли странные радужные круги, и у меня получился длинный и тонкий рулон, который я засунул под спинку кресла.
В ту же секунду суазор раздражённо завибрировал, я вздрогнул и ударился головой о столешницу. Я сидел на грязном полу, потирая рукой затылок, а по свёрнутому в трубку суазора проходила частая истеричная дрожь.
Я развернул экран.
Тут же открылась страница соцветия, по которой медленно плыли красные и жёлтые пятна. С мелодичным звоном всплыло облачко мгновенного сообщения, и я прочитал:
"Всё. Нашла".
73
Я решился всерьёз поговорить с Лидой только за день до начала зачётов. Я не стал полагаться на ненадежность случая и сам написал ей утром, ещё до первой лекции, что нам надо встретиться и обсудить происходящее.
Ответила она только после обеда.
Я возвращался с Виктором в главное здание. Тогда резко похолодало, с утра выпал первый снег, голые ветви облетевших деревьев в сквере покрылись инеем, как блестящим искусственным крахмалом, а я по привычке надел только короткую осеннюю куртку и дрожал всякий раз, когда навстречу нам дул ледяной ветер.
Я тебе уже говорил, что в этом году по нейроинтерфейсу будет другое задание? спросил Виктор. Не то, что было у тех, кто курсом старше. Решили усложнить, гады.
Говорил, ответил я, засовывая руки поглубже в карманы куртки.
Что думаешь делать?
Я пожал плечами.
Виктор перед каждым экзаменом и зачётом проводил настоящее исследование, пытаясь выведать билеты у старшекурсников, хотя это ему не слишком помогало, и его средний балл всегда был лишь немногим выше проходного. Один неудачный зачёт, несчастливый билет или ещё какая-нибудь досадная случайностьи он вполне мог бы попасть в список на исключение.
Вроде у меня всё хорошо с нейроинтерфейсом, сказал я. Что такого сложного они могут там ввернуть? Мы за первое полугодие и не прошли ничего толком.
Кто знает, ответил Виктор. Опять ходят слухи, что они собираются
Нас прервал сердитый гудок суазора. Я вытащил его окоченевшими руками и прочитал:
"После занятий. На первом этаже, у входа".
Виктор остановился и с любопытством взглянул на меня.