Рекомендую вам, Георгий Петрович, моего торгового товарища, крымского мурзу Арслана Галимовича Корчысова.
Черноволосый красавец париков не носил и на бал явился в смешанном наряде: зелёный богато украшенный национальный халат удивительно сочетался с белой кружевной рубашкой по европейской моде и бархатными бриджами; в руке татарин держал чётки.
Рад знакомству, лишь сказал Воронцов, и пёстрая вереница представлений снова закружила его.
Впрочем, ненадолгоспустя несколько минут Семихватов покинул его, а клавесинист начал бал менуэтом Баха.
Разговоры прекратились, и гости сами собою распределились против оркестра, освободив центр зала. Первыми шли его сиятельство с супругой, за ними племянница князя с каким-то не запомнившимся Воронцову кавалером и еще несколько пар. Изящные поклоны, лёгкие прикосновения, кружения и неспешное «défilé» под чудесную игру музыканта занимали внимание гостей не хуже театрального представления. Пять танцующих пар создали перед зрителями чудесную картину галантных отношений между кавалером и дамой.
Но вот клавесин замолчал, а ему на смену уже спешили скрипки и трубы, начинавшие мазуркутанец попроще, зато повеселее. Воронцов не намеревался скучать на балу и, отвесив ближайшей барышне поклон, повёл её в круг.
Череда танцев и прелестных партнёрш, благосклонных к столичному гостю, захватили Воронцова и вихрем кружили его по залу, пока случайно в стекольном отражении он не увидел князя, беседующего на ступенях лестницы с мурзой. Разговор их так явно шёл о его персоне, что Воронцов обернулся и тем себя выдалсобеседники, встретившись с ним взглядами, отвернулись и поднялись на второй этаж.
Странное поведение. Ведь нет ничего зазорного в том, чтобы говорить о ком-то, тем более, если речь о человеке новом. Напротив, было бы вполне естественно, если в ответ на его взгляд они бы просто помахали ему рукой. Почему же они ушли?
Пожалуй, cest moveton, задумавшись, произнёс Воронцов и обнаружил, что с ним о чём-то говорила симпатичная барышня, с которой он танцевал последний танец.
Она так изумилась этой его реплике, что несколько секунд лишь хлопала пушистыми ресницами, но вот-вот готова была расплакаться.
Ему пришлось прибегнуть ко всему своему обаянию, чтобы предотвратить «ce scandale» и убедить её, что сказанное относилось только к его собственным мыслям. Когда куртуазность была сохранена, Воронцов обратился к ближайшему лакею:
Любезный, проводи меня к отхожему месту.
Уединившись в небольшой, выложенной изразцами комнатке, Воронцов начал странные действа.
Прости, Господи, мя, грешного. Не на хулу тебе, но в вспомоществование. С этими словами он поцеловал свой нательный крестик, а потом снял его и положил в карман.
Затем протянул руку с печаткой ворона к окошку и поймал бриллиантовым глазом птицы лунный свет. Увидеть это было нельзя, зато можно было почувствовать. Как только поймалначал бормотать заклинание. Казалось, слова не складывались ни во что осмысленное, хотя человек учёный мог бы сказать, что отчасти это была латынь, отчасти греческий, а судя по интонации, сначала просьба, а после требование. Так или иначе, но колдовство возымело действие. Едва первое слово сорвалось с губ, золотистые искорки в глазах Воронцова пришли в движение. Затем, по мере произнесения заклинания, стали они ускоряться, кружиться и кувыркаться, а с последним словом вылетели из глаз и устремились тонкими спиралью закрученными ручейками к бриллиантовому глазу ворона, влетели в него и заполнили собою.
Ониксовая фигурка встала, расправила крылья и тихонько каркнула, а зрение Воронцова раздвоилось: он одновременно видел и свою руку с перстнем, и взглядом птицысебя как огромного великана, склонившегося и глядящего сверху на себя же самого. Впрочем, не совсем на себя, ворон обладал неким сознанием. Ощущения птицы передавались через эмоции, будто бы взятые взаймыда, этот кошель серебра сейчас у тебя, но он не твой, и ты знаешь об этом. Так и здесь вместе с видением обстановки заклинатель чувствовал опасения и приязнь, которые испытывало магическое существо к своему хозяину. Пожалуй, приязни было побольше, и Воронцов порадовался этому.
Чёрный мотылёк вспорхнул с перстня и тут же крутым соколиным пике устремился вниз, к щели между полом и дверью. Снаружи, в необъятном коридоре, стоял жуткий грохотэто титанические создания в ливреях и париках осторожно сносили к бальной зале стулья и столы, чтобы в нужное время быстрейшим образом сервировать ужин. Один из великанов заметил ворона и протянул к нему огромную руку в белой перчатке, желая поймать эту на удивление жирную муху в кулак, однако ж потягаться в скорости с пернатым созданием не смог и лишь зачерпнул воздух.
Щели на втором этаже оказались такие же, как и на первом, и ворон, волею Воронцова, влетел в кабинет князя, где уже некоторое время шёл разговор.
излечится, тогда нам хватит времени на «мор», говорил мурза, в речи его был слышен лёгкий акцент.
Князь задумался, а татарин, ободренный этой заминкой, начал настаивать с большим жаром:
Херметле Борис Константинович, сейчас лучшее время и лучшие цены. В Истанбуле сейчас смятение, поражение следует за поражением, и цены поднялись выше облаков!
Избавь меня от своих тарабарских словечек. Всё это я прекрасно знаю и без тебя. Но ты же не сможешь сработать тонко! Нет, пусть-ка сначала попробует нашего «медового пряничка». Князь насмешливо выделил последние слова.
Арслан изменился в лицеуслужливость в нём сменилась возмущением.
Но, херм ваше сиятельство, вы же обещали её мне?!
И что вам всем она понадобилась? Отшельник просил её для себя Уверяю, ничего удивительного у ней под платьем нет.
О нет, только не отдавай её, он мерзок и страшный человек, он погубить её! Из-за волнения акцент мурзы усилился, он начал ошибаться в словах.
А ты спасёшь? саркастически улыбнулся Семихватов.
Татарин не ответил, только сжал зубы и нахмурился.
Ну ладно, ладно, потерпи, ведь осталось недолго. Нам всем надобно быть вместе это «недолго», а после Отшельник нам не понадобится. К тому же он привлёк внимание. Он теперь лишний, понимаешь?
Да.
Ну вот и славно. Пойдём вниз, пришла пора ужина.
Собеседники покинули кабинет, а ворон благополучно возвратился в перстень. К сожалению, подслушанный разговор дал немного, Воронцов даже не понял, о нём ли шла речь.
В бальной зале уже расставили столы, и вовсю шла сервировка. Из распахнутых дверей кухни доносился смешанный дух разнообразных яств. Гости в ожидании разбились на группки и живо обсуждали последние новости.
Действия французского Конвента и его главы, Робеспьера, ужасны, вы не находите?
Oui cest terrible!
Им мало августейшей крови, теперь они «guillotine» всех инакомыслящих!
Мужественные парижане называют эту казньпойти побриться!
Чудовищно, cest monstrueux!
А эти варварысанкюлоты?! Они убивают из-за штанов! Взгляните на свои кюлоты, они бы убили вас за них!
Французские дела, кажется, занимали всех присутствующих.
Георгий Петрович, расскажите, что нынче в Петербурге, обратилась к Воронцову давешняя барышня, в разговоре с которой чуть было не произошёл «confusion».
Я нечасто бываю в столице, всё больше в разъездах по казённым надобностям.
Жаль Георгий, томно начала барышня, поймав взгляд собеседника. А те мысли, которые смутили вас тогда они были обо мне? Рука её сделала движение к руке кавалера.
Воронцов не был опытным сердцеедом, однако не ответить на столь открытый интерес было бы и глупо, и бестактно.
Ах, сударыня, я в затруднительном положении. Если я скажу «да», вы можете обидеться, если скажу «нет»разочароваться. Я не хочу ни того, ни другого, так позвольте же мне оставить это в тайне.
Нет уж, сударь, извольте выбирать, с улыбкой настаивала кокетка.
Она обмахивалась ажурным веером, и Воронцова достигал аромат её сладких духов, приправленный её собственным ароматом после танцевальных па. Эта смесь совершенно кружила ему голову.
В таком случае мой ответ: «Да», и будь что будет.
Это верный ответ, с придыханием сказала девушка и подала руку для поцелуя.
Воронцов склонился и с удовольствием припал губами к протянутой кисти, а боковым зрением заметил, что на них смотрит племянница князя. Когда же он чуть повернул голову, Найдёнова отвернулась и смешалась с гостями. Что за странные манеры? Семейное это у них, что ли?
Ассамблея завершилась великолепным ужином, где подавали турецкие и французские блюда в сопровождении водок, вин, настоек и ликёров.
Под конец вечера Воронцов под влиянием множества тостов расслабился настолько, что легкомысленно согласился посетить на следующий день и мурзу, и исправника, и даже назначил свидание давешней барышне, имя которой к тому времени совершенно затуманилось.
Глава 5
Дорога в Сухую Берёзовку всё так же бежала по полям, но воспринималась теперь совсем иначе. Недавний жар пропал, травы колыхались от свежего ветра, стрекотали кузнечики, сновали стрекозы, а слепни бесстрашно бросались на путников. Солнце, ещё недавно застывшее в зените, казалось, скакнуло сразу на четверть пути к закату, и до темноты оставалось часа четыре. Четверо мужчин ехали в телеге молча, все так или иначе подавленные историей полудницы.
Первым прервал молчание Демид:
Да, кхм Да а вот мы, помнится, с нечистой силой повстречались годика четыре тому назад, а, Федька?
Три, три года назад.
Как же три? Как сейчас помню, я ещё проигрался вдрызг одному мошеннику-суконщику.
Ну, а где это было? Ещё в Дмитриеве.
Верно ну пусть три года. Тогда токмо начиналась война с турками, и полк наш шел в подкрепление. Да не дошёлосень, все дороги развезло, вот мы в молдавских землях и остановились, у реки Днестр. Башибузуки и прочее хищное до чужого добра отребье шалили повсюду и захаживали на нашу сторону. Вот господа и раскидали наш полк гарнизонами вдоль берега. Наша полурота встала в деревеньке Слободзея. Как разместились, так я первым делом нашел себе кумушку. Подкрутил ус и айда солдатского счастья добывать. Ох, и красивая баба попаласьпышная, белозубая, бойкая и до того на меня ненасытная, что
Эк куда тебя опять поволокло-то, перебил его Фёдор. О чём речь, ты хоть не забыл?
Что ты мне слова не даёшь сказать?! Я от истока иду!
У тебя бабыисток любой истории.
Если так сама жизнь рассудила, так что же?
На это Фёдор не нашёлся с ответом.
Вот завсегда ты мне палки в колёса суёшь, ну да бог с тобой. Так значит, обосновались мы с Федькой у одной кумушки в хате. Не бабасон, одно словокраля. Звать Ярмилкой. Жили поначалу ладнолишь однажды румынские воры попытались недалече перейти реку, но караул нас упредил, и мы их так встретили, что уж больше они к нам в гости не захаживали. Но вскоре после этого кумушка моя заболела, да так, что за три дня слегла. Лежит в кроватиеле шевелится, с лица спала, говорит шёпотом. Ну, я поразузнал по селу и бабку-знахарку к ней привёл.
Не ты, а я ту старуху сыскал, ты-то, пожалуй, очнулся бы только когда зазноба твоя остывать уж начала б.
Ей-ей, Федька, умолкни, не ровен час
Не пужай, не пужай, а раз уж от истока, так рассказывай толком.
Демид насупился и какое-то время только ворчал что-то себе под нос, но потом продолжил:
Стало быть, захворала Ярмилка, ну что ж, бывает. Федька её лечить начал. Демид глянул на друга из-под бровей, признавая и его роль. Травку заварил, мясным отваром с чесноком её потчевал. Показалось, что к вечеру сделалось ей полегчевставала, ходила, но наутро опять пластом легла. И так три дня, а на четвёртый Федька где-то раздобыл эту старуху.
Да, пришлось побегать. Уж больно местные не хотели про неё сказывать, поговариваливедьма.
Так вот, бабка та рассказала, что мертвец к Ярмилке ночами ходит и кровь её пьётпытается, поганец, снова к жизни вернуться.
Что за мертвец? спросил Николай.
Про то эта дряхлая язва тогда не сказала.
Мы поначалу решили, что она из ума выжила, добавил Фёдор, но старая простой способ указала как проверить. Ночью, говорит, спящими прикиньтесь, а сами глаз не смыкайте, следите за Ярмилкой.
Дело для нас простое, не раз уж мы в караулах-то стояли, вот и решили попробовать, снова продолжил Демид. Так вот, лежим мы тихо, я на лавкес Ярмилкой-то уже не баловал, чтоб не мешать выздоровлению, Федька на сеннике у окна. Далеко уж за полночь слышу шорохи в огороде. Пёс хозяйский поначалу взрыкнул, а потом тявкнул радостно и затих. Когда же тень окно застиланочь тогда была светлая, лунная, так я сразу бабкиным сказкам поверил. Чётко, как днём, увидел распухшую рожу, что к стеклу привалилась и красным глазом вращать стала.
А я тогда только тень заметил, потому как спал спиной к окну, вставил Федор.
Да, и до того меня страх взял, продолжил Демид взволнованно, приложив руку к сердцу, что ни рукой, ни ногой пошевелить мочи не стало. Никогда со мной такого не бывало! А страхолюд точно на меня глядит и шипит себе что-то, а с меня уж пот потёк. Ну, думаю, конец нам пришёл. Молитву вспоминаю какую-никакую, хоть про себя прочесть, да ничего на ум нейдёт.
Постоял этот кто-то, постоял и к крыльцу пошёл, подхватил Фёдор, а я за рукоять тесака взялся поухватистей. Страха у меня тогда не было, любопытно было узнать, что ж это с Ярмилкой такое делают. И вот, значит, входит в хату мужик, в лунном свете, да в тёмном углу не особо разберешь его обличье, и к полатям, где баба спит, тишком пробирается. А Ярмилка-то уж пробудилась и навстречу ему приподнимается.
А я так и лежу, будто параличом разбитый, уныло добавил Демид.
Да, продолжил Фёдор, и вот пришлый начал ей шёпотом с присвистом и хрипом выговаривать: «Что ж ты, гульня непотребная, убийцу моего в моём же доме приветила, для кого ж ты, титёшница бесстыжая, ноги-то свои раздвинула?» А она оправдывается и прощенья просит, а он вроде соглашается и говорит: «Дашь напитьсяпрощу». И к шее уж пристраивается. Ну тут я подскочил и тесак ему к горлу приставил. Говорю: «Отойди от бабы, выродок, иль попрощаешься с жизнью». А скот этот на меня ощерился и зашипел, тут-то и я рожу его разглядел: один глаз только целкрасным светится, из чёрного гнилого рта клыки торчат, лицо всё в грязи, в тёмных пятнах и воняет от него дохляком. Конечно, и меня пробралостою столбом, не могу даже шею ему разрезать. А чёртов сын лапы растопырил, ко мне тянется, горлом своим о лезвие трется, но не дохнет!
Тут как раз я вроде как отмер, подхватил Демид. Понимаю, что Федьку сейчас убивать станут, и через это сила ко мне вернулась. Подхватился я с лавки и кистеньком своим точно в висок нечистого приголубил. Башка мотнулась, но на ногах он устоял. Невиданное дело! Тогда я тесак выхватил и давай его кромсатьпо голове, по рукам, по шее! Вот тут только он забеспокоился, лапами прикрылся и вон из хаты вымелся. Демид ненадолго замолчал, вспоминая памятную ночь. До утра мы просидели, не смыкая глаз. Ярмилка рассказала, что муженёк её за речку, к румынам, подался, чтоб денег награбить, но далеко не уходил и даже наведывался пару раз в деревню, когда мы уже на постой встали. Тогда-то он про жёнушку свою всё вызнал и меня заприметил. Он же присоветовал своему атаману вылазку, да просчиталсянаша взяла. После этих её слов я его в бою припомнилпрыгал вокруг меня один с кривой саблей и что-то орал, да я не разобрал чтона штык его принял. А с тех пор как тот умер или не умер, а пёс его знает, что с ним случилось, короче, уже три ночи ходит и пьёт из жены кровь, а она, дура, всё думала, что так откупится.
А почему же он в миру остался? спросил Николай. Иль черти отпустили?
А про то нам бабка рассказала, ответил Федор. Как рассвело, мы сразу за ней отправились. Карга сухая только ухмылялась, слушая наши речи, и столько денег за избавление запросила, что хоть стой, хоть падайпришлось у ротного расходчика* одалживаться.
А поведала она нам вот что. Тварь эта зовётся у них мортцем, и получается она от ревности. Ежели муж жену взревнует и взревнует за дело, а потом помрёт, не отходив её перед этим хорошенько дрыном, то может стать мортцем. Тогда будет он ходить к жёнке и пить её кровь пока всю не выпьет, а как выпьетв вампира переродится. Тогда сможет обернуться нетопырём и улететь куда-то в Валахию, где этих вампиров тьма, больше чем крестьян. Уберечься от него можно простобабе надобно покаяться в церкви, тогда мортец не сможет пить её кровь и сам околеет, потому как чужой кровью он до обращения в вампира питаться неспособен.