И песчаный язык, разрезающий берег, и плотная плиточная кладка у мемориала морякам, намертво вклепанного в бетон то ли тральщика, то ли военного катера, и галька грязноватого пляжика у Панорамы, и крутые склоны, поросшие горькой полынью и остистыми метелками трав, окутывали меня этим запахом.
Железо и пепел... Так, наверное, пахнет старая война. Волгоград, Сталинград... Земля помнит, даже если люди забыли.
Добравшись до моста, задумчиво уселась у одной из опор. Склон резко обрывался, крутой горкой скатываясь к асфальтовой дороге. По ней, неловко дергаясь из стороны в сторону, кружила какая-то машина. Тишина, только саранча стрекочет и над головой подрагивает полотно моста, когда по нему с шелестом проносятся автомобили.
Потянувшись, я изменилась. Выпрямившись, посмотрела на исчерченные белым узором руки и тоскливо вздохнула. Когда я стану замечать очевидное, то, что происходит со мной? Вчера я сняла колечко с иллюзией, и все это время щеголяла в потрясающе экзотичном виде. О-хо-хонюшки.
И чего мне не хватает? Кого, если точнее. Павла. Я постоянно пытаюсь дотянуться до него по тонкой нити, оставшейся в сознании только слабым отголоском. Машинально. Спросить совета чаще всего, иногда - прикоснуться к прохладной коже...
Сорвав горсть травы, поднесла к носу, глубоко вдохнула. Горькая полынь и сладкая медуница вымели из головы зарождавшееся мрачное настроение. Клацнув зубами, прикусила саранчу, выпрыгнувшую из пучка прямо в лицо. Выплюнула дергающиеся ножки и разжевала жестковатый панцирь.
Ну надо же! Я вытащила из чернущей депрессии Пьющего кровь и едва не провалилась в такую же сама.
Значит... будем считать эту авантюру с расследованием лекарством от плохого настроения. А про то, что любопытство губит не только кошек, но и волков, забудем пока.
Сплюнув, вскочила и в три движения забралась на опору моста. Там, в щели между настилом и узкой дорожкой для обслуживающего персонала лежал пакет. Прихватив хрустящий сверток, спрыгнула вниз. Кувырнулась, едва не скатившись по крутому склону. И вытряхнула из пакета кепку и интересное одеяние. Обожаю его. Особенно здесь и сейчас, на этом солнцепеке. Это длинное, темно-серое платье наподобие монашеской рясы, но из легкого шелка. Рукава прикрывают запястья, а подол полощется по земле, квадратный вырез под горло и белая вышивка по плечам. У меня таких пять штук. Про запас. Едва до меня дошли погодные особенности сего города и окрестностей, я отоварилась подходящей одеждой в ближайшем торговом центре. Щеголять по жаре в полном мотоциклетном доспехе не считаю разумным.
Разгладив ткань на плечах и бедрах, неспешно направилась к Центральному парку, соблюдая, так сказать, минимальные требования маскарада. Длинный подол путался в траве, распугивая цикад, тень от козырька скрывала цвет и разрез глаз. Еще я старательно не улыбалась. Так что попавшаяся мне навстречу девица в мини, похожем на пояс, и с огромной цветастой сумкой не заметила ничего особенного. Я с наслаждением втянула ее аромат. Чистый, однозначный, яростный... слегка мускусный. Она просто истекала ожиданием встречи. С любовником...
Ах, я тоже... хочу... Тьфу! Передернувшись, тенью проскользнула по асфальтовым задворкам торгового центра, между жалобно шелестящих деревьев и исписанных граффити заборов. В общем-то, можно было и не прятаться, полуденное безлюдье позволяло незаметно пробраться к месту дислокации. Осторожничать пришлось только у самого дома, прокрасться по стеночке, да нырнуть в окно.
С соседями мне никогда не везло. И в это раз за кирпичной стеной жила пожилая пара. Люди пенсионного возраста очень любопытны, когда им делать нечего. А эти двое еще и собак не любили, усиленно гоняя приваживаемую сентиментальной мамашей-одиночкой со второго этажа. У нее где-то в родне Охотящиеся в ночи затесались. Поколений шесть назад, но флер сохранился, позволяя находить и ей, и ее сынишке взаимопонимание с бродячими стаями. Кстати, мелкий тот еще волчонок. Оболтус семи лет, лезущий во все щели, готовый даже из любопытства в бетономешалку забраться. Именно "в". Я его оттуда вытащила, конечно же, и нашипела злобно, встряхивая лыбящегося нахала за шиворот и едва не срываясь на рычание. И матери вручила с напутствием нецензурным.
В общем, как-то я встряла в их вялотекущие разборки, когда пожилая седовласая фурия в пестром халате с маками по подолу, чистокровный человек, да... расстреливала из духовой винтовки пару мелких рыжих шавок. Собственно, в тот момент я вышла из-за угла дома, и одна пулька, отрикошетив от кирпича, едва мне глаз не выбила. Подавшись назад, увернулась, потом в три прыжка домчалась до этой чокнутой, вырвала винтовку и переломила о колено. Ну, понятно, не в прямом смысле, но приклад и затвор все же покорежила.
С ней и ее мужем-подкаблучником у меня вооруженный нейтралитет.
Все прочие просто не заслуживают внимания. Раздражающе жизнерадостная парочка студентов, молодая семья, от кроватных экзерсисов которой с потолка сыпется штукатурка, степенная семейная пара во главе с папой-полковником и тремя детьми, ходящими просто-таки по струнке...
Скучные, обычные, раздражающие.
И с ними отношения складываются по правилам общежития - они меня не трогают, я их не убиваю.
Самое приятное в этой ситуации то, что они меня не боялись. Не было в них инстинктивного, глубинного неприятия моей нечеловеческой сущности.
Сложные, переплетающиеся нити запахов окутывали дом. Как тонкая сеть протоптанных цветных дорожек. Старые следы бывшей хозяйки, мага-полукровки из огненных, соседки, захаживающей временами. Вот новые... опять эта старуха под окнами крутилась, да только бестолку. Ничего она не найдет. Забавная такая, все вынюхивает. А вот фигушки ей, а не сплетни!
Крутился во дворе и под дверью волчонок со второго этажа, бегали мимо спешащие на пляж девицы, и приглушали собачьи метки тянущиеся от дороги бензиновые ароматы.
Объемный мир ароматных сетей пульсировал в ритме бьющейся между берегов реки. Новые и новые потоки влажного дыхания, плывущие с северных верховий, накладывались на старые, рисуя сложную мозаику жизни речного города, стоящего на месте и вместе с тем постоянно движущегося. то, что было, то, что будет, людское и волшебное, техническое и природное... Слой за слоем волны затекали друг на друга, выстраивая в сознании картину окружающего мира. Не видимую, но ощутимую. Всем телом, всей душой... Иногда выдохи сменялись вдохами и приносили они с собой запахи другого мира, соленые, оставляющие на губах белый налет, который так и тянет слизнуть языком и поделиться знанием и вкусом с тем, кто прячется внутри. Вцепиться в жаркие потоки, дрожащие над землей и взлететь, окинуть пристальным взглядом раскинутую по степи паутину... Уловить пульс, подчинить его и познать, принимая в себя память тела и души. Найти неправильность в четкой, симметричной картине прошлого и настоящего, поймать ее!
Тусклый огонек, мерцающий в воспарившем вослед за солнцем и ветром сознанием, неожиданно полыхнул обжигающе-алым пламенем. Резкая, режущая на куски боль заставила отшатнуться, и я стремительно рухнула вниз, в забывшее, как надо дышать тело, замершее у окна. Сведенные судорогой белые пальцы, вцепившиеся в подоконник, крошащаяся под когтями штукатурка.
И...
Боль, кровь, отчаяние, страх...
Чьи?
И что вообще происходит?
От навалившейся слабости закружилась голова.
Ненавижу вот такие вещи. Когда кажется, что уже все про себя знаешь, все возможности учтены и выявлены, что-то в тебе собирается и раз! Выдает нечто невозможное, непонятное... И что с этим делать, абсолютно не ясно.
На подгибающихся ногах добралась до табуретки, съежилась, обнимая себя руками, и поняла, что меня буквально колотит от озноба. И это по жаре.
Так что же это было?
Не откладывая в долгий ящик... Проведем ревизию?
Я - полукровка, так и не сошедшая с ума, чудом пережившая оборванный ритуал на крови.
Дальше - Высший оборотень, Охотящаяся в ночи. Одиночка без Семьи и Рода, Одинокий охотник. Мое призвание - рвать и убивать. Но... Я умею видеть магию. Я легко читаю запахи прошлого и истинную суть живых существ, прошла слияние с родовой памятью и она говорит со мной. Но я не знаю своего отца. Я могу охотиться на прошлое, читать и понимать то, что сохраняет память вещей, и интерпретировать инстинктивное знание в реальные слова. Я неконтролируемо проваливаюсь куда-то вовне и вижу, да, что поделать, вещие сны.
Я поймала на крючок и пережила суккуба.
Я разделила силу с Пьющим кровь, добровольно признав его альфой и омегой собственного существования.
И я читаю мир... Ну хорошо, небольшой его кусок.
Что теперь?
Бурчащий желудок подсказал. Есть пора.
Но все же надо принять более человеческий вид.
Обернувшись, окинула себя критичным взглядом.
В мутном окне отразилась перекошенная улыбка, выдающиеся вперед клыки придавали лицу жутковатый вид. Желто-оранжевая радужка блеснула хищными искрами, болезненно-пепельные волосы выбелили стекло. Тени деревьев плясали во дворе, шелестя листвой, заставляя щуриться, когда сквозь них пробивался свет. Кажется, что в стекле отражается призрак.
Прикрыв глаза, покатала между пальцев колечко. Кожу покалывало. Вздохнув, натянула серебряную полоску на полагающееся место. Что меня вообще потянуло его снимать? Еле нашла, завалилось в щель между подоконником и стеной.
Вновь посмотрела в стекло. Все в порядке, смутный силуэт сероглазой, светловолосой и в целом на редкость неприметной девушки снова со мной, подмигивает в ответ из оконного проема.
Так, а теперь что там у нас в холодильнике?
Вытащив из надрывно гудящего агрегата кусок мяса, располовинила его здоровым ножом. Тот, что поменьше, шваркнула на сковороду, увесистое чугунное наследие тяжелого советского прошлого. Язычки пламени заплясали вокруг конфорки, добавляя в душной кухне сухого жара. Как в духовке, право слово.
Эти домашние сетования славно отвлекали от тревожного осознания того, что я сама себя не то, что не понимаю, не знаю!
Раздраженно стерев каплю пота с виска, присела за стол и под шипение масла принялась гипнотизировать телефон. Дешевый черный сотовый лежал на ободранной столешнице и насмешливо подмигивал синеньким огоньком. Позвонит или не позвонит?
Собственно, контактов там только четыре. Павел, Жером, Ирина и Сев, Крадущийся, которого мне она сосватала, как гида по местным, волгоградским особенностям бытия. Сейчас стоит, наверное, ждать именно его звонка. В конце концов, этот мошенник в курсе, что меня просили присмотреть за русалками, что бы это ни значило! Событие же наверняка всколыхнет все здешнее болото, ибо это не рядовое убийство, а жутковатая смерть нескольких молодых чистокровок. И ритуал на крови в добавок. Какой, кстати, надо бы узнать.
Так вот сижу и гадаю, позвонит или нет. И возможно, разбирайся я в логических построениях лучше, могла бы определить степень осведомленности Крадущегося о происходящем в городе по количеству времени, прошедшего с убийства и до звонка. Ну и соответственно ценность данного знакомства, на данный момент не очень большую.
Косясь на телефончик, вывалила недожаренный, покрытый корочкой и истекающий кровью сквозь трещинки кусок в щербатую тарелку с синими цветочками по краю, куртуазно выложила вилку и узкий ножичек на цветастую салфетку, облизнулась, шумно вдыхая легкий дымок, поднимающийся от еды. Такс... Не пожалейте денег на приличное мясо - и вот оно, счастье! Что еще хищнику, стремительно пробуждающемуся в душе, надо?
Теплая, сытная тяжесть уютно улеглась в животе, сок растекся по языку сладковатой свежестью, горячая корочка аппетитно похрустывала на зубах. На миг я забыла обо всем. Павел, смерти, сирин, жара... все отступило перед примитивным, сладким наслаждением, наполняющим тело силой, пробуждающим от спячки самую суть.
Ох, как я, оказывается, была голодна!
И тут зазвонил телефон.
Бросив вилку, схватила дергающуюся коробочку.
В трубке сразу же заверещало:
- Волкова, ты знаешь, что произошло?!
И как-то слишком много восторга было в этом голосе.
- Приветствую вас, Всеволод Аскольдович, - чуть ли не приплясывая на табурете, ровно выдала я в ответ.
- Ты! - раздалось в ответ злобненькое и даже какое-то обиженное. Он что, думал, я буду прыгать от восторга, услышав его? Благодеяние, видишь ли, сделал, позвонил!
- Я. Так что случилось? Отчего вы так взволнованы? - Спокойнее надо, спокойнее.
Встала. Замерла на миг и закружила вокруг стола, задевая длинным подолом платья ножки.
- Убийство! Трех неинициированных сирин сегодня ночью превратили практически в фарш.
- Ну надо же! И откуда столько малолеток взялось в городе?
Запинка в голосе Сева от меня не укрылась:
- Так... у них тут Родовое Собрание происходит.
- И почему я слышу об этом только сейчас? - спокойно, с холодком в голосе спросила, проведя пальцем по столу и снимая тонкую стружку серой пленки. - Вы ведь в курсе того, о чем меня особо просила Ирина? Да? Так почему же о таком важном событии я узнаю хорошо если предпоследней? Может, вы вообще не собирались мне о том сообщать?
Ярость моя была неподдельной, как и желание зашвырнуть трубку куда подальше. И еще стоит сообщить Ирине о том, что Сев этот вовсе не так уж надежен, как можно было бы предположить.
Тем не менее, голос мой оставался ровным. Я отчитывала Крадущегося как маленького шкодливого ребенка.
- Так они только позавчера съехались. Ну, это дело прошлое, - снисходительно заметил собеседник, но уже не так радостно. -Так вот, сегодня погибло трое сирин.
Он пытается перехватить инициативу в разговоре? Ну-ну! Да и что за разговор.
- Младшие, не инициированные? Из каких Анклавов? Поименно, пожалуйста. - Резко, быстро. И чуть польстить. - Я ведь никого не знаю.
- Ну, хорошо, хорошо. Младшие наследники Северного Балтийского Анклава, Азовского и Астраханского.
- И все? - спокойно, но выделив последнее слово.
- Ну, еще мальчишка Свертхальде и пара людей, - отчетливое пренебрежение в голосе Крадущегося раздражает, но я только кривлюсь, еще раз обходя вокруг стола. Он и ко мне так относится. Я ведь - сумасшедшая полукровка
- Угу, и как их убили?
- Ну так... кроваво. Глава местного Анклава...
- Кстати, как его зовут?
- Валент Инри.
Ага, то есть Валентин Иванович.
- Продолжайте, Всеволод Аскольдович. Что глава местного Анклава?
- Объявил открытый Конклав, - недовольство в голосе Крадущегося можно резать ножом. В городе он главный торговец информацией, и открытый Конклав лишит его изрядной доли дохода. Ведь вся требуемая информация для участников будет предоставлена бесплатно, без участия посредника. И если он попытается что-то зажать, тут же вступят в дело Карающие.
- Хм, ну еще бы. Подобное событие очень плохо скажется на имидже нейтральной территории.
- Откуда...
- Но где еще может собираться такая кампания, как не в месте, владетель которого гарантирует неприкосновенность всем участникам переговоров? Прекрасно. Я приму в нем участие. - И, пресекая возражения, добавила. - На правах единственного в городе Одинокого Охотника. Где будет происходить собрание?
- На аллее, у кафетерия "Конфил"...
- Отлично. Я буду. И вы, друг мой, тоже не игнорируйте это событие. Мне бы хотелось побольше узнать про участников открытого Конклава, - заявила уверенно и твердо.
- Ну, я, так или иначе, собирался посетить его...
- Вот и хорошо, я буду ждать. До вечера.
И отключилась.
Навернув еще пару кругов вокруг стола, хмыкнула. А в конце разговора товарищ Сев изрядно скис. Спокойный, равнодушный и чуть угрожающий тон сбил его восторженный и пренебрежительный настрой. Хорошо, что Крадущийся не видел, как я тут приплясывала. Интересно, какой информацией он со мной поделится?
Ничего, если мне будет мало, всегда можно будет выбить. Сжав кулак, я согнула прихваченную со стола вилку. О, да!
Так. И пока не забыла... Снова присев, принялась набивать послание Ирине.
"Твой осведомитель спалился. Можно я его съем?"
И Павлу.
"Скучаю. Сны снятся. А тебе?"
Жерому: "Как Павел?"
И тут деньги на счете кончились. Прослушав сообщение от Мегафона об отключении услуг, только хмыкнула. Все равно возможным советам я бы не последовала.
Согревшаяся сталь ластилась к бедру. Поглаживая сквозь тонкую ткань пристегнутые к ноге ножны, я поднималась по ступеням набережной. Вообще-то, можно было и на скутере добраться, но куда спешить? Еще набегаюсь, как говорит зарождающееся в душе предчувствие.
Ступени, ступени, ступени. Длинные тени, пересекающие дорожки, синели на асфальте. Заходящее солнце золотило листву, стеклянные округлые витрины возвышающегося над рекой здания вокзала разбрасывали вокруг золотистые искры. Берег, одетый в гранит, казался вечным напоминанием собственной никчемности. Люди исчезнут, сменятся эпохи, рассыплются в прах мрамор и кирпич, а берег так и будет двухсотметровым валом возвышаться над мерно текущими водами.