Однако спокойный тон незнакомца лишь еще более раззадорил распалившегося паренька.
Да ты кто тут такой, чтобы мне указывать?! Всякий приблудный прихлебатель будет мне советы раздавать свои сраные! Иди советуй чертям в Аду, как им жарить твоего еретического папашу! Или возвращайся к своему Буридану и занимайтесь там дальше своими богомерзкими науками! А у нас тут свои науки, правда, парни?
Приспешники Арро живо поддакнули.
Вот все говорят, что каготы будто бы рождаются с хвостиками наподобие поросячьих. Кто-то верит в это, кто-то нет. А что говорит об этом наука? Арро обвел взглядом толпу собравшихся. Молчит наука? Ну так давайте же займемся подлинной наукой, наукой жизни! Давайте, парни, приспустим портки с этого вонючего кагота, чтобы все, наконец, убедились, есть у него хвост или нет!
Толпа возбужденно-одобрительно загудела. Пятеро молодчиков принялись окружать жениха-кагота, двое друзей последнего попытались преградить им путь. В образовавшейся толчее Ивар перестал видеть, что происходит, пока вдруг не услышал истошный вопль Арро:
Все смотрите, смотрите все! У него с собой нож! У кагота нож!
Толпа снова загудела, на этот раз возмущенно, хаотично заерзала, словно облитый водою улей. Ивар попытался выбраться из давки. Кто-то пихнул его локтем в ребро, кто-то больно наступил на ногу, прямо на мизинец, деревянным патеном.
И тут вдруг раздался истошный женский вопль. Толпа замерла, охнула и принялась растекаться в разные стороны. За считанные мгновения на перекрестке не осталось почти никого. Ивар увидел, как незнакомец тот, что пытался урезонить Арро склонился над скрючившимся на земле женихом-каготом. Рядом на коленях стояла невеста в синем платье и как-то по-детски трясла лежавшего за руку, словно уговаривая его проснуться. По белой рубахе жениха медленно расползалось темно-красное пятно.
Незнакомец в балахоне разорвал на лежавшем рубаху и попытался перевязать рану. Но кровь не останавливались. Тогда они втроем, вместе с друзьями жениха, подхватили потерявшего сознание раненого и потащили его в церковь Сент-Круа. Вслед за ними побрела девушка в синем котарди да пара церковных нищих, вырванных скандальным происшествием из вечной полудремы.
Ивар остался на перекрестке один. Ничто здесь и не напомнило бы о произошедшем, если бы не лужица черной крови на пыльной земле. Да еще игрушка, втоптанная в землю. Иван нагнулся, поднял ее, отряхнул от пыли. Первой мыслью было догнать девушку и вернуть игрушку ей. Но вряд ли ей сейчас до несуразных безделушек. Краем глаза Ивар заметил приближающихся сзади городских стражников, которых вел за собой один из местных торговцев-скобянщиков. В эту минуту из ворот церкви выбежал ризничий, увидел Ивара и срывающимся голосом крикнул ему:
С-срочно беги за братом Безианом! Заметив недоумевающий взгляд Ивара, ризничий поспешно добавил: Это наш л-лекарь. Он должен быть в лазарете, быстрее!
Где у вас лазарет?
С-сразу за странноприимным домом! Быстрее же!
Не теряя времени, Ивар что есть духу помчался к воротам аббатства.
***
В лазарете лекаря не оказалось. Один из отдыхавших там после кровопускания стариков предположил, что лекарь, должно быть, занят на травяных грядках. Прежде чем бежать туда, Ивар заскочил к себе в келью и бросил игрушку на матрац чтобы не выглядеть нелепо в глазах монахов.
На выходе из странноприимного дома он носом к носу столкнулся с лекарем Безианом. Ивар рассказал ему вкратце о произошедшем: что на площади перед церковью ранили какого-то кагота, что раненого занесли в церковь и что ризничий послал Ивара за лекарем. Брат Безиан долго не раскачивался, лишь сбегал в лазарет за своей сумкой и вскоре они с Иваром уже входили в притвор церкви Сент-Круа.
Раненый кагот лежал недвижно на каменном полу, прижав к животу неестественно выкрученные руки. Рядом с ним молча стояли ризничий и тот молодой горожанин с высоким насмешливым голосом. Ни друзей кагота, ни девушки в церкви уже не было.
Поздно, бесстрастным голосом обронил молодой горожанин. Нож задел жизненные токи, его было не спасти.
Кто знает, любезный Дамиан, возразил лекарь, склоняясь над телом. Все в руках Господа!
Ну-ну, скептически скривил тонкие губы тот, кого назвали Дамианом. Чем попусту терять время, лучше бы сообщили своему аббату, что городские стражники опять нарушили ваше совте.
Как?! возмущенно поднял взгляд лекарь.
Увы, брат Безиан, сокрушенно подтвердил ризничий. Я пытался объяснить им, что площадь перед церковью относится к аббатскому совте, но все без толку. Эти остолопы лишь упрямо твердили, что у них приказ мэра. Какой мэр, какой приказ когда у нас грамота от самого Гийома Великого?!
И что сделали эти нечестивцы? поднимаясь с колен, спросил лекарь.
Забрали обвиняемую в убийстве к себе, в городскую тюрьму под мэрией.
Обвиняемую? вмешался Ивар. И кто же эта обвиняемая?
Тот торговец, что привел стражников, будто бы своими глазами видел, как каготка зарезала своего жениха, а двое других каготов покрывают ее, пытаются выгородить. Ризничий с досадой смотрел на испачканный кровью пол притвора.
Брат Безиан, а что за совте нарушили стражники? спросил Ивар лекаря, неспешно собиравшего свою сумку.
Это тебе пусть наш любезный Дамиан объяснит, с неохотой ответил лекарь. Он у нас тут вечный всезнайка.
Не обращая внимания на колкости в свой адрес, Дамиан, кивнув в сторону Ивара, спросил лекаря:
А это кто такой?
Наш новый скриптор из Англии, Иваром звать, отозвался лекарь. Увы, ты был прав, Дамиан: жизнь покинула это бренное тело. И вот что нам теперь с ним делать?
Когда я стоял в толпе, вмешался Ивар, мне показалось, что те каготы как будто поджидали кого-то со стороны ворот Сент-Круа. Одна торговка еще сказала, что они будто бы пришли венчаться в нашу церковь. Может, подождать на площади, вдруг приедут их родственники?
Разумно, кивнул головой ризничий. Только недолго, а то скоро к вечерне звонить.
Так все же, что это за совте такое? обратился Ивар к Дамиану.
Если в двух словах земля, находящаяся под защитой Церкви. На нее не распространяются законы города или сюзерена. Когда-то такие территории создавали, чтобы крестьяне охотнее отправлялись осваивать новые земли. Потом на их место пришли бастиды.
А почему совте находится прямо внутри города?
Изначально оно было в пригороде. Но когда построили третью стену, обхватив часть аббатских земель, тогда оно и оказалось внутри. Только жюраты с монахами до сих пор спорят о точных границах.
Спорить тут не о чем, решительно возразил ризничий. Границы эти известны, и чужого нам не надо! Это горожане всё тянут свои алчные лапы к чужому. Мало им своих таверн да ремесленников, обязательно нужно еще да еще прихватить!
Для чего это им? поинтересовался Ивар.
Жители совте, менторским тоном принялся рассказывать Дамиан, в том числе трактирщики, освобождены от пошлин на вино, а ремесленники не платят за патенты. По крайней мере, так трактуют свои права клирики. Жюраты же считают, что совте это не более чем место прибежища беглых преступников, откуда они могут писать свои прошения или вести переговоры с родственниками жертвы. Как бы то ни было, и те, и другие сходятся в том, что нельзя арестовывать преступников, укрывшихся на территории совте. Поэтому стражники, забравшие каготов, скорее всего, получат по шее. И хорошо, если просто отделаются публичным покаянием и небольшим штрафом.
Лекарь Безиан и ризничий разошлись по своим делам, а Ивар и Дамиан встали на углу церкви, время от времени поглядывая в сторону ворот Сент-Круа. После небольшой паузы Ивар спросил:
Быть может, вопрос мой неуместен, но все же: отчего наш лекарь назвал тебя всезнайкой?
Да оттого, что ревнует, рассмеялся Дамиан. Брат Безиан с грехом пополам проучился пару лет на медикуса в Париже, причем давным-давно, а я скоро стану магистром медицины в Монпелье. А как ты понимаешь, медицинская школа в Монпелье это тебе не тупые парижские костоломы. И это опричь того, что я учился свободным искусствам в Тулузе.
Тогда ты наверняка знаешь, кто такие эти каготы, о которых мне уже успели наговорить всяких странностей?
И что именно тебе понарассказывали?
Что они прокаженные хотя никаких видимых признаков лепры у тех четырех каготов я не заметил. Что они воняют, что у них уши без мочек, что они потомки готов и каких-то басахонов, что у них на ногах перепонки как у жаб ну и все в таком роде.
Да, все это было бы весело, если бы не было так печально, покачал головой Дамиан. Однако меня удивило, что тебе знакомо слово «лепра». Ты знаешь греческий?
Немного, сдержанно улыбнулся Ивар.
Вот как? Редкий случай в нашем торгашеском городке. Однако разговор о различиях между лепрой и проказой заведет нас слишком далеко. Конечно же, у каготов нет никаких перепонок, поросячьих хвостиков, ушей без мочек, огромного зоба и всякого такого. А если и есть, то немногим больше, чем у обычных людей.
Тогда почему про них говорят такое?
Почему? Потому что людям нужны изгои. Ведь ничто так не возвышает тебя в собственных глазах, как унижение ближнего. Ничто так не подчеркнет белизну твоих одежд, как нечистоты на платье соседа. И правители совпадают в этом с простецами. Ибо если желаешь править разделяй. Хочешь отвлечь и сплотить своих подданных укажи им врага, кого-то, отличного от них. Нет врага выдумай. Иначе они выплеснут свою слепую злобу на тебя самого.
Так эти каготы действительно потомки сарацинов?
Кто их знает. Да это и не столь важно. Я думаю, что нет. Кто-то из них, быть может, и носит в себе сарацинскую кровь но сколько ее там? Есть те, кто считает, что они потомки готов, когда-то изгнанных франками с этих земель. Я в это не очень-то верю. Скорее уж я поверю в то, что они правнуки лангедокских катаров, сбежавших от римской инквизиции более века тому назад. Или осколки каких-то других сект. Или перебежчики из-за Пиренеев, в том числе иудейских кровей. Большинство же, я думаю просто потомки беглых сервов, младших сыновей, бродяг, нищих и прочего сброда. Всех тех, кому не нашлось достойного места в этой жизни. Наверняка среди них были и прокаженные: сбежавшие из лепрозориев, заразившиеся по пути в Компостелу или еще как. Но больные лепрой давно умерли, а стигма прокаженных осталась. Ибо проказа та, что именуется иудейским словом «царaaт» есть не просто телесный недуг. Это грехи отцов, проклятие, наложенное Господом на предков. Так пишут авторитеты: Руф Эфесский, Авиценна, многие. Если, конечно, нам не соврали Герард Кремонский и прочие известные толмачи.
И что же за грехи отцов ведут к прокажению рода?
Возжелание зла другим и грех злословия. В том числе, злословия на Господа, сиречь еретические речи, как это любят трактовать наши клирики. Вспомним, как Мириам, сестра Моисея, за злословие о брате своем покрылась проказой аки снегом. Вместе с тем, в библейской истории про пророка Елисея и слугу его Гиезия мы не видим злословия, видим лишь алчность и лживость. А был еще Святой Иероним, утверждавший, что больные чешуйчатой или слоновьей болезнью рождаются от соития с женщиной во время регул, поелику плод впитывает в себя оскверненное семя. Все это очень занятно.
Но почему этих каготов называют вонючками?
А почему называют вонючками еретиков, евреев, сарацин? Вонь, грязь, разложение, похоть, разврат вот те отмычки, что ловчее всего вскрывают дверцы людской души, человеческой «психе». Про каготов я каких только нелепостей ни слышал: что они высокомерны, болтливы, необузданны но разве это не портрет типичного гасконца? Что они скупы, вероломны и похотливы но разве это не образ типичного иудея?
Я слышал, им дозволено появляться в городе только по понедельникам. Где же они живут тогда?
В небольших деревеньках под городом, в своих замкнутых крестианариях. Это от слова «крестиан». Так их обычно записывают в церковных книгах, вместо фамилий: Крестиан или Кагот. Даже когда крестят их новорожденных, во мраке ночи, церковные колокола молчат: кагот с пеленок должен знать, что в этом мире не рады его появлению.
И чем они занимаются в этих своих крестианариях?
Считается, что дерево и железо не передают проказу. Поэтому каготы обычно работают плотниками, бондарями, дровосеками, углежогами, гробовщиками. Или палачами. Ставят виселицы, сколачивают позорные столбы, дыбы и прочую инфернальную параферналию. За это их «любят» особо. А еще за то, что они освобождены от некоторых податей и повинностей. Вместе с тем, они работают не только с деревом и железом: среди каготов нередко можно встретить костоправа или повитуху. Каким бы странным это ни казалось, но в данном случае никакая проказа горожан не пугает. Сдается мне, что уже не осталось почти никого, кто верил бы в заразность каготов но это не мешает и дальше держать их в огороженном коррале, как изгоев. Чтобы какой-то горожанин выдал свою дочь за кагота? Да пусть лучше она станет уличной девкой всё меньше бесчестья. Да и самим каготам запрещено жениться на «обычных» людях. Им вообще много чего запрещено: носить оружие, даже ножи, входить в церковь через главные врата для них сделаны низенькие боковые дверцы, а внутри церкви отведены отдельные скамьи. Запрещено стирать белье и умываться в одном источнике со «здоровыми» у каготов для этого имеются свои колодцы и ключи. Запрещено прикасаться к продуктам на рынке, входить в хлебные и мясные лавки, в таверны. Ну и, разумеется, хоронят их тоже на отдельных кладбищах.
Увлекшись разговором с Дамианом, Ивар не заметил, как сбоку к ним подошли двое: пожилой, чуть сгорбленный мужчина с остатками курчавых волос на бронзовой от загара голове и немолодая, уже начавшая седеть женщина с испуганно-встревоженным взглядом темно-карих глаз. Дождавшись, когда Дамиан закончит говорить, женщина слегка дрогнувшим голосом спросила:
Вы вы не видели здесь девушки, такой темноволосой, в синем котарди?
***
Вы родители ей? после затянувшейся паузы спросил Дамиан у подошедших судя по красным нашивкам на одежде, каготов.
Женщина молча кивнула.
Ее забрали городские стражники, отводя взгляд, произнес Дамиан.
Забрали?! Почему? губы женщины едва заметно дрогнули.
Будто бы она причастна к убийству своего жениха. Его зарезали в толпе, вот там, перед церковью
В этот момент кто-то коснулся сзади плеча Ивара. Обернувшись, он увидел перед собой незнакомого монаха.
Ты тут Ивар? спросил монах и, не дожидаясь ответа, продолжил: Тебя разыскивает брат Гиллен. Он сейчас, наверное, в странноприимном доме или идет сюда.
Брат Гиллен? Кто это?
Наш наваррский гость-францисканец. Которого ты объел сегодня в трапезной, хихикнул монах.
А, этот, вспомнил Ивар. Так он из наваррцев? По виду так больше смахивает на гибернийца.
Ты вон тоже не особо-то похож на англичанина, пожал плечами монах.
Ивар собирался было ответить, что он и не англичанин вовсе, но монах опередил его, кивая головой в сторону аббатских ворот:
А вон и он сам, легок на помине.
Со стороны ворот к ним приближался тот самый седой кордельер, чье место Ивар по ошибке занял в трапезной. Подойдя ближе, францисканец подозрительно покосился в сторону туда, где Дамиан разговаривал с каготами, затем пробежался острым взглядом по Ивару, после чего негромким твердым голосом произнес:
Я пришел, чтобы просить прощения, брат.
Прощения?! За что? удивился Ивар.
Устав Святого Франциска велит нам не затевать ссор, ни словесных схваток, ни осуждать других, но быть миролюбивыми, покорными и кроткими, по тону францисканца не вполне было понятно, говорит ли он всерьез или же втайне насмехается. Такоже устав братьев-бенедиктинцев, гостеприимством которых я беззастенчиво пользуюсь, предписывает замириться до захода солнца с теми, с кем разделила тебя распря в этот день. Держишь ли ты на меня обиду, брат Ивар? удлиненное веснушчатое лицо наваррца, казалось, еще более вытянулось в смиренном ожидании ответа.
И в мыслях не было, брат Гиллен, таить на тебя обиду. Наоборот, это я должен просить извинить меня, что поневоле и не со зла занял твое место.