Эльвина сидела на тахте, Кагами примостился на одном из стульев, а его начальник бесцельно, на первый взгляд, бродил по комнатеот маленького окна к бюро, затем между стульями, снова к окну, к тахте Непостижимым образом это блуждание успокаивало девушку. По крайней мере, можно было отвлечься от собственных переживаний и прекратить бичевать себя за несовершенство и глупость.
Пойми, ты не в состоянии была себя контролировать, снова и снова повторял господин Пийципэн, и Кагами согласно кивал.
Но я могла хотя бы попытаться, пробормотала Эльвина. Кагами вздохнул: очевидно, был согласен, но возражать начальству не желал. Господин Пийципэн покачал головой и мягко произнёс:
Ты постараешься в следующий раз. Боюсь, в нынешней ситуации тебе ещё не единожды предстоит серьёзно понервничать.
Эльвина хотела бы возразить, но понимала: господин Пийципэн, к её огромному сожалению, совершенно прав. Значит, следует как можно лучше подготовиться к предстоящим испытаниям.
Мысли об испытаниях сами собой перекинулись на таинственного старика. Эльвина вскинулась: она же хотела рассказать о нём! Немного было страшно: а вдруг не поверят? Вдруг сочтут нелепой девичьей выдумкой? Но господин Пийципэн, вопреки опасениям, отнёсся к рассказу девушки чрезвычайно серьёзно, засыпал требовательными вопросами. Как выглядел старик? Во что был одет? Сказал ли что-нибудь? Эльвина добросовестно припоминала, и, наконец, господин Пийципэн удовлетворённо хмыкнул.
Если он придёт к тебе ещё разобязательно сообщи мне. Это важно.
Хорошо, обещаю. А можете объяснить, почему?
Господин Пийципэн вздохнул в своей шуршащей манере и присел на тахту рядом с девушкой.
Ах, если б я сам знал Скажи, часто ли ты импровизируешь, когда танцуешь?
Случается, ответила Эльвина, немного сбитая с толку столь резкой переменой темы.
И во время танца бывает ли, что ты точно знаешь, какое движение единственно верно в тот или иной момент, однако понятия не имеешь, откуда взялось это знание?
Кажется, я понимаю вас, господин Пийципэн
Я очень рад. Танцыне моя стихия, но мне нравится на них смотреть.
Эльвина почти против воли вспомнила тёмную фигуру с вытянутыми вперёд руками, и яркие бумаги, птицами вылетающие из рукавов, закручивающиеся в бело-красные вихри, сеющие повсюду панику и ужас Своеобразный танец, чудовищный, смертоносный и невероятно красивый.
Я чувствую, дитя, что эти твои сны даны тебе не просто так. Чувствую, что они важны, возможно, сильно, возможно, невероятно сильно. Ещё возможно, что я ошибаюсь, но, тут господин Пийципэн улыбнулся спокойно и открыто, с годами ошибаться мне случается всё реже. Даже скучно немного.
Понимаю. Конечно, я всё буду рассказывать, раз это настолько важно.
Если меня не случится рядом, постарайся найти Кагами и расскажи всё ему. Он знает, что нужно делать.
Эльвина покосилась туда, где сидел господин Кагами, и тот ответил ей прямым и твёрдым взглядом.
Да, господин Пийципэн, кивнула девушка. Я сделаю так, как вы велите.
Вот и хорошо, девочка. Теперь, закончив это дело, перейдём к следующему. Я хочу тебя кое о чём попросить
Тряхнув головой, Эльвина отогнала воспоминания. Что сделано, то сделано, и время не повернуть вспять. Нельзя повторить танец, который уже станцевала: даже если движения одни и те же, всё равно их рисунок и настроение выйдут совершенно другими.
Поправив воротник блузки и проверив, не выбился ли случаем из причёски какой-нибудь упрямый локон, девушка вышла из комнаты и направилась к воротам поместья. Там её уже ждал рикша.
Она по-прежнему жила в особняке господина Пийципэна, а потому могла видеть, как преобразуются в процессе ремонта двор и прилегающие к нему постройки. Каждый день что-то менялось, и, уходя утром, Эльвина не знала, что увидит вечером. Так, однажды с клумб исчезли изуродованные стебли бамбука, а через несколько дней на их месте появились аккуратно подстриженные кусты с жёлтыми цветами-звёздочками, название которых девушке абсолютно ничего не говорило. Дорожки во дворе вместо белых плит, смытых разгневанной водой, теперь присыпали светлым песком. Приводились в порядок комнаты, из кухни прекратили доноситься горестные стенаниястало быть, печь починили и купили новые горшки.
На работе, по слухам, тоже отремонтировали комнату, разгромленную Эльвиной, но девушка не знала, правдивы ли эти сплетни. Наверное, да, ведь найти ту комнату среди прочих ей так и не удалось. Вообще, колониальная администрация теперь перестала казаться Эльвине парящей птицейпросто ещё одно гэньлуньское здание, довольно бестолково построенное, в коридорах которого легче лёгкого было заблудиться.
Круг возложенных на неё обязанностей пока что казался новоиспечённой сотруднице Третьего департамента несколько расплывчатым. Возможно, таким он и был: Кагами, под начальство которого временно отдали Эльвину, сказал: «Тебе нужно сперва вникнуть в курс дел». Это означало ежедневное чтение множества нудных бумаг. Сначала Эльвина честно пыталась выучить наизусть каждую, затем бросила явно бесполезное занятие, лишь скользя глазами по строчкам, а спустя дней десять с изумлением обнаружила, что более-менее разбирается в структуре Третьего департамента и здешнем делопроизводстве. Помимо чтения, Кагами гонял новую сотрудницу по разным кабинетам с мелкими поручениями, причём совершенно не утруждал себя разъяснениями, как куда пройти. В результате девушке пришлось волей-неволей запомнить план коридоров и расположение различных департаментов, а также познакомиться с множеством служащих. Не все из них были рады её видетьи Эльвина научилась защищать себя.
Однажды её остановила странная женщина. Красивая, улыбчивая, спокойная. Долго расспрашивала о том, как живётся, как служится. Эльвина послушно отвечала, а сама разглядывала незнакомку. В искусно подкрашенных завораживающих глазах ей чудилась тьма, да и тени на стенах вели себя страннодёргались и изгибались, точно боялись ту, которая вела себя так вежливо и непринуждённо. Эльвина сбежала при первой возможности: извинилась и удрала в кабинет господина Кагами. Там она уже чувствовала себя на своём месте. Вслед ей летел негромкий переливчатый смеха может, девушке это просто казалось.
Заместитель начальника Третьего департамента занимал комнату, которая на первый взгляд смотрелась необычайно просторной. Лишь потом зашедший туда понимал, что кабинет-то размерами не отличается от прочих, просто мебели там чрезвычайно мало: узкий шкаф, большой, видавший виды письменный стол да пара стульев, а в двух углах сброшено по циновке. Ну и ещё гравюры на побелённых стенахв основном, изображения различного вида движений во всяческих боевых искусствах. Вообще комната смотрелась, скорее, тренировочным залом, куда по недосмотру занесли лишнюю мебель и навалили гору документов. Видно было, что хозяин кабинета редко просиживает штаны за бумажной работой, зато хорошо разбирается в том, как лишить ближнего своего жизни и здоровья. Бумаги Кагами, не мудрствуя, хранил прямо на полу, на циновках. Ещё одну циновку он периодически доставал из шкафа, расстилал посреди комнаты и медитировал на ней. Собственно, за этим занятием Эльвина его и застала, вбежав в кабинет и растерянно оглядываясь вокруг.
Надо отдать Кагами должное: он поглядел на подчинённую лишь после окончания дыхательных практик, но практики эти поспешил завершить так быстро, как только смог.
Итак? спросил он, вставая и сворачивая циновку.
Эльвина немного смутилась. А вдруг ничего особенного не произошло? Подумаешь, женщина решила удовлетворить любопытство насчёт новенькой! Однако господин Пийципэн велел говорить обо всём, что тревожит
Выслушав подчинённую, Кагами кивнул в своей обычной манере, скупо отмеряя каждый жест.
Это госпожа Нэнно, сказал он. Ты про неё наверняка слыхала.
Эльвина едва не охнула. Разумеется, ей пересказывали множество баек про госпожу начальницу Второго департамента! Она слыла местной знаменитостью, наряду с богами и господином Пийципэном. Или даже ещё серьёзнейв конце концов, госпожа Нэнно была женщиной. По крайней мере, на люди показывалась в женском обличье. А кем она там являлась на самом деле Нет, версий на этот счёт ходило великое множество. Госпожа Нэнно не оспаривала, но и не подтверждала ни одну из них.
Точно было известно одно: человеком эта женщина не являлась с самого своего рождения. Когда-то очень давно энергия нэнъян превратила маленького лисёнка в нечто иное, в существо высшего порядка. И госпожа Нэнно совершенно не стеснялась пользоваться своими способностями, освоившись в человеческом обществе достаточно быстро.
Дальше начинались легенды и домыслы. Поговаривали, будто госпожа Нэнно далеко не всегда служила людям, а в иные времена наводила ужас на целые провинции. Шёпотом пересказывали байки о множестве человеческих жертв, принесённых в её честь. Речь при этом, как правило, шла о девственницах. Эльвина спросила господина Кагами, и тотвот уж редкость неслыханная! долго хохотал, а потом объяснил, что уж за кем-кем, а за девственницами старая лисица не гонялась никогда. Увы, при этом господин Кагами наотрез отказался рассказать о причинах смеха. Жаль, Эльвина тоже была не прочь посмеяться.
В любом случае, внимание госпожи Нэнно показалось юной шенву удивительным, и когда она об этом заикнулась, её нынешний начальник хмуро покивал.
С одной стороны, лиса интересуется любым, кто залез в её нору, а норой она считает всё это заведение, если не весь Гэньлун, в голосе господина Кагами равно отсутствовали и удовольствие, и досада. Ровный, безэмоциональный тон. С другой же стороны, особенно в свете последних событий Я не призываю тебя быть осторожней: если госпожа Нэнно за тебя всерьёз возьмётся, никакая осторожность не поможет. Но обо всех её разговорах с тобой немедленно докладывай или мне, или господину Пийципэну!
Эльвина послушно кивнула. Внимание госпожи Нэнно её вовсе не радовало. Временами девушке казалось, что лучше всего ей было бы оставаться в подземных каналах и вечно танцевать там для Осмунда. Но тот танец давно уже завершился, и теперь оставалось лишь наскоро разучивать новые па да надеяться, что ответственное выступление состоится ещё нескоро.
* * *
В его представлении мир был сделан из стали, да только сталь для создания настолько величественной постройки почему-то выбрали самую негодящую. В итоге мир вечно ломался, куски разлетались в разные стороны, а починка занимала столько времени, что проще создать какой-нибудь другой мир. Собственно, его боги именно это и собирались сделать. От него требовалось лишь выполнять приказы и всемерно им помогать в столь нелёгком и благом начинании.
Ещё в мире существовала кровь. Она текла из слабых, жалких тел, вспарывать которые отнюдь не было каким-то особенным удовольствием, но для обновления мира следовало заниматься этим регулярно. Один из боговто ли прошлый, то ли позапрошлыйсказал однажды, что кровь очищает. Наверное, он имел в виду какую-то возвышенную истину, недоступную ничтожному разуму. В понимании того, кого именовали Нож или Вторая вещь, кровь только пачкала. Пачкала лезвие, расплёскивалась по стенам, стекалась на земле в красные лужицы. Но богам виднее.
Вот так он и жил. Сталь, кровь, немного грязи. Боги и их великая идея преобразования мира. А ещёизредка, куда реже, чем ему нравилосьбеседы с тем, кого звали Ключом. Нож называл Первую вещь старшим братомза неимением других вариантов. Говоря по правде, играть в семью и наливать чай в щербатые чашки, ведя неспешные диалоги обо всяких пустяках, ему нравилось куда больше, чем убивать. Ну и что, что шенву не созданы для чайных церемоний? Во-первых, это ещё гадальщику кости не поведали, кто там создан, а кто нет, а во-вторых, традицию семейных чаепитий не современные людишки придумали, не им и отменять. Нож крепко уважал традиционные ценности.
Потеря Ключа стала для него таким разломом в стали мира, после которого вещь уже не починишь, остаётся только уничтожить окончательно, переплавить остатки в очищающем жаре горна и забыть. Может, плюнуть напоследок, но лучше не надогрязи достаточно и без того.
Боги говорили, что Ключ виноват сам. Что Ключ позволил сомнениям взять верх над голосом разума, пошёл против своей природы и был за это наказан. Вот только голоса их звучали неуверенно. Нож долго думал, как богимудрые и всезнающиедопустили смерть вернейшего своего слуги. Он мучился этим долго, но однажды понял. В мире портится и разлетается осколками абсолютно всё. Видимо, боги тоже испортились, их срок вышел, и теперь они хрупки и не всесильны. Теперь они сами ошибаются, а значит, вскорости будут побеждены.
Поначалу мысль казалась ему кощунственной, но чем дольше он размышлял, тем сильней убеждался в её правильности, разумности и основательности. Да, боги устали и испортились, ведь ониплоть от плоти старого, насквозь испорченного мира. Разумеется, они всё ещё лучше подавляющего большинства тех, кто здесь ходит, дышит, испражняется и одним фактом своего существования позорит слово «жизнь», но тем не менее. И со временем ситуация лишь ухудшается.
Богам следовало помочь. Нож понимал это как никто другой. А ещё он понимал, отчего истина о несовершенстве повелителей открылась именно ему, а не кому-то ещё.
Богам следовало помочь тем единственным способом, который был ему доступен. Зато он умел делать это куда лучше всех тех, кого встречал на своём пути. В конце концов, Нож всё ещё был здесь, а его противники давно уже перешли в один из загробных миров.
О своих мыслях он никому не рассказывал. Испорченные боги могут не захотеть остаться идеальными и уйти вместе со скверным сломанным миром. Пока что Нож должен был подчиняться хозяевам, как и раньше. В конце концов, он всегда останется их преданнейшим слугой. Он поможет им исключительно ради их же блага, и будет впоследствии искренне их оплакивать.
Это нелёгкое решение, но тому, кто верен, не следует колебаться. Так говорили боги! Он убьёт их любя. Проводит с почётом, в отличие от тех, других. Тех, кто забрал у него старшего братика.
О них боги, естественно, рассказали. О тех проклятых, что служат захватчикам, пришедшим из-за океана. Вот уж чья душа сломана и рассечена на мелкие части, лишь тело противоестественным образом остаётся целым! Нож ненавидел подобных уродцев. Ненавидел, пожалуй, ещё сильней, нежели это делал бог. Уродцы должны были покориться Ключу, пасть у его ног, но воспротивились надлежащему ходу вещей. Такому подлому самоуправству не существовало оправданий!
Нож изучил их, всех тех, что решили пойти против судьбы. Изучил тщательно, с изумлением отметив: привычная тоска на время отступила, сменившись яростью и отстранённым, холодным любопытством. По крайней мере, эти противники были хотя бы достойными.
Неужели мир не весь состоит из дрянной стали? В самом ли деле кое-где встречаются вкрапления чего-то крепкого и добротного? И почему столь качественный материал потрачен на недостойные вещи?
Впрочем, ответ на последний вопрос был очевиден: те, кто создавал мир, слепы и несправедливы. Если бы дела обстояли иначе, старший братец сейчас пил бы с ним чай.
Пийципэн, начальник Третьего департамента. Как сумела победить Первую вещь эта бумажная душонка, чернильный крючок, написанные неразборчивым почерком страницы? Что кроется за неприглядной обложкой, почему он настолько могущественен? Бог считал, будто артурионцы дали своему клеврету запретную магию, но бог мог ошибаться. Теперь Нож знал, что и боги ошибаются. Пийципэн служил нескольким императорам, а в промежутках работал в городском архиве, систематизировал и каталогизировал бумаги. К артурионцам, кстати, пошёл не сразу, сначала приглядывался. Так артурионцы дали силу старому шенву или наоборот? Может ли случиться, что именно он решил возвысить чужаков, для чего и поступил к ним на службу?
Кагами, заместитель Пийципэна. Ну, с этим всё ясно. К нему Нож испытывал чувства, наиболее близкие к сочувствию и пониманию. Воин, рубака, шенву, созданный для сражений. Жаль, не осознаёт, что выбрал не ту сторонухотя вряд ли он выбирал. Если Нож и усвоил что-либо о безумном мире, в котором ему приходилось существовать, так это простую истину: у вещей нет права на выбор. Особенно у вещей, предназначенных для войны. За них всё решают боги.
Возможно, удастся найти с Кагами общий язык. Убедить его заключить союз. В конце концов, он вряд ли пылает любовью к своим хозяевам. Служит им, потому что должен, как и сам Нож. Если объяснить, как правильно понимать долг, возможно, получится договориться. Ну а если нет, значит, предстоит ещё одно славное сражение. Куда более славное и достойное, нежели многочисленные убийства, совершённые Ножом по слову богов и во имя их высокой цели.