Икария набивает наши животы, сказала она, а все остальное морит голодом.
Сэддик поднял глаза, встретился взглядом с Бадаль и отвернулся. Звуки из окна, голоса на площади внизу. Семьи укоренялись, проскальзывая в хрустальные стены и потолки, полы и комнаты. Старшие мальчики стали будто-папами, старшие девочки стали будто-мамами, младшие разбежались, но ненадолго: прыснули в восторге, а через несколько шагов, словно споткнувшись, с лицами, омраченными смущением и страхом, помчались обратно, искать защиты в объятиях родителей.
Вот онозло воспоминаний.
Мы не можем здесь оставаться, сказала Бадаль. Кто-то ищет нас. Мы должны пойти и сами найти их. Рутт знает. Вот почему он уходит на край города и глядит на запад. Он знает.
Сэддик принялся укладывать свои сокровища в сумку. Как будто уловив что-то краешком глаза, он обернулся, но не увидел ничего.
Если не вспоминается, то только потому, что у тебя никогда не было того, что пытаешься вспомнить. Сэддик, у нас не осталось даров. Не лги, чтобы наполнить прошлое.
Сэддик, мне не нравятся твои штуки.
Он как будто съежился внутри себя и не смотрел ей в глаза, завязывая сумку и пряча ее под рубаху.
Не нравятся. Они делают больно.
Пойду искать Рутта. Нужно собираться. Икария убивает нас.
Я знавала одну женщину у нас в деревне. Замужняя. А муж у нее был такой, какого хочется до боли в животе. А она ходила на шаг позади него по главной улице между хижинами. Ходила и пялилась на меня не отрываясь. Знаешь, зачем? Она пялилась на меня, чтобы я не пялилась на него. Мы на самом деле всего лишь обезьяны, голые обезьяны. Когда она не будет смотреть, я помочусь в ее гнездо из травытак я решила. И даже больше. Соблазню ее мужа. Сломаю его. Его гордость, чистоту, честь. Сломаю его у себя между ног. Так что она, идя с ним по деревне, уже не будет смотреть мне в глаза. Ни за что.
С этими словами Целуй потянулась за кружкой.
Вождь гилков Спакс изучал ее из-под нахмуренного лба. Потом рыгнул.
Опасная штукаэта любовь, а?
А кто говорил о любви? возразила она, слабо махнув рукой с кружкой. Дело в обладании. И воровстве. Вот от чего женщина мокнет, вот от чего начинают сиять ее глаза. Бойся темных потоков женской души.
У мужчины и своих хватает, пробормотал он.
Целуй сделала глоток и сунула кружку в его ждущую руку.
Это другое.
Да, по большей части. А может, и нет. Он выпил и вытер бороду. Обладание очень важно, только если мужчина боится потерять что-то, что у него есть. Если он вполне устроен, ему не нужно обладать, но кто из нас вполне устроен? Могу поспорить, очень немногие. Мы постоянно беспокойны, и с годами все беспокойнее. Беда в том, что единственное, чем больше всего мечтает обладать старик, ему-то и недоступно.
И что это?
Добавь два десятка лет тому мужику в деревне, и его жене не придется пялиться в глаза соперницам.
Она хмыкнула, подняла палку и сунула под повязку на ноге. И яростно зачесала.
Да куда подевалось приличное целительство?
Говорят, магия в этих проклятых землях почти загнулась. Насколько ты ловка?
Достаточно ловка.
А насколько пьяна?
Достаточно пьяна.
Именно то, что хочет услышать от женщины мужчина вдвое старше нее.
В свете костра появилась фигура.
Вождь, королева зовет тебя.
Вздохнув, Спакс поднялся и сказал Целуй:
Мысль запомни.
Не получится, ответила она. У нас, цветочков, короткое цветение. Упустишь, что ж, сам виноват. По крайней мере сегодня.
Проклятье, ты умеешь соблазнять, малазанка.
Так быстрее вернешься.
Он подумал и фыркнул.
Может быть, но не очень рассчитывай.
То, чего не узнаешь, будет преследовать тебя до конца жизни, баргаст.
Думаю, свой шанс не упущу, Целуй. Да, в конце концов, как быстро ты бегаешь?
А как остер мой нож?
Спакс рассмеялся.
Лучше не заставлять королеву ждать. Оставь мне немного рома, ладно?
Она пожала плечами.
Не люблю давать обещания.
Когда он ушел, Целуй осталась одна. Ее собственный костер за переделами бесполезных пикетов, ее собственное обещание волдырей и жгучей вины, если захочет. А я хочу? Может быть. Так они не все мертвы. Хорошо. А мы появились слишком поздно. Плохо или нет. А нога, ну, вряд ли это уловка труса, нет ведь? Я же пыталась не отставать от хундрилов. Думаю, что пыталась. Выглядит именно так. Хорошо.
Она еще глотнула болкандского рома.
Спакс любит женщин. Она всегда предпочитала компанию именно таких, а не робких болтунов, считающих, что хлопать глазаминижние богипривлекательно. Нет, наглецы лучше. В застенчивость, по ее мнению, играют только жалкие трусы. Все это заикание, виляниек чему? Хочешь меня, так приди и возьми. И я, может быть, даже соглашусь.
Хотя, скорее, просто посмеюсь. Зубки показать.
Они шагали к тому, что осталось от Охотников за костями. Никто, похоже, не знал, насколько все ужасноили не хотели ей говорить. Она видела и слышала, как колдовство раздирает горизонт, при том что над ухом грохотал подкованными сапогами Эвертинский легион. Она видела Семя луныобъятую тучами и пламенем гору в небе.
Было ли предательство? Этого ли боялась Уголек? Сестричка, жива ли ты?
Конечно, я не хочу возвращаться. Не хочу знать. Нужно было сразу сказать, что я чувствую. «Иди к Худу, королева. И ты, Спакс. Я скачу на юг». Не желаю видеть их лица, этих жалких выживших. Их шок, ужас, все, что видишь в лицах тех, кто не понимает, почему остался в живых, когда столько их товарищей погибли.
Любая армия это котел, который пламя лижет со всех сторон все сильнее и сильнее. Мы варимся, мы кипим, мы превращаемся в серые куски мяса. «Королева Абрастал, это вы и вам подобные никогда не насытитесь. В ваши разинутые глотки падаем мы, и меня уже тошнит».
Когда три дня назад появились три хундрильских всадника, Целуй уже сдалась. Мысленно она прикончила любопытство кинжалом: быстрый разрез, брызгии тишина. Какой смысл знать, если знаниевсего лишь привкус соли и железа на языке?
Целуй хлебнула еще рому, чувствуя приятное онемение в горле. Глотать огонь легко и становится все легче.
Всплыло внезапное воспоминание. Они впервые встали в неровную шеренгу, первый день в морпехах. Какой-то скрюченный мастер-сержант подошел к ним с улыбкой гиены, подбирающейся к хромой газели. Уголек вытянулась рядом с Целуй, пытаясь изобразить стойку смирно. Бадан Грук, как заметила мельком Целуй, стоял с несчастным видом, с лицом человека, осознавшего, куда завела его любовь.
Проклятый придурок. Я-то готова к их играм. А вы обанет, потому что игр для вас тут нет. Их не существует в вашем Худом обосранном мире чести и долга.
Двенадцать, да? спросил тогда мастер-сержант, улыбнувшись еще шире. Могу спорить, вы трое потянете. А остальные что ж, половину мы похороним, а оставшуюся половину отправим в регулярную пехоту, где держат всех неудачников.
И какую же половину? спросила Целуй.
Прищуренные глаза уставились на нее.
Это еще что, милая глиста?
Какую половину одного несчастного, разрезанного пополам, вы похороните, а какую отправите в пехоту? Половину с ногамитогда можно будет маршировать. Но
Ты из этих, значит?
Каких? Которые считать умеют? Три потянут, девять нет. Девять не делится пополам. Разумеется, добавила она, тоже широко улыбнувшись, возможно, морпехам не требуется уметь считать, а мастер-сержантамточно. По крайней мере, я начинаю так думать.
Она не смогла выполнить тысячу отжиманий. Задница. У мужчины с такой улыбкой должно быть чувство юмора, впрочем, я в чудеса не верю.
Она снова почесалась своей палкой. Надо было его сломать, прямо между моих ног. Точно, чтобы Целуй смеялась последней. Она же всегда побеждает.
Всегда, точно, разве не очевидно?
Спакс привык носить свой черепаховый доспех свободно; при ходьбе он наслаждался звуком болтающихся пластин и привязанных повсюду амулетов. Будь Спакс тощим коротышкой, такого эффекта не было бы; но огромный и громогласный, как целый взвод, он, словно боевой призрак, производил грозное впечатление, в каком бы роскошном обществе ни появлялся.
В данном случае командный шатер королевы походил на дворец, насколько это возможно на Пустоши; протиснувшись между шелковыми занавесями и шлепнув тяжелыми перчатками по столику с картами, Спакс получил немалое удовольствие.
Величество, я тут.
Королева Абрастал, сидящая на украшенном троне, вытянув ноги, смотрела на Спакса из-под прикрытых век. Ее рыжие волосы были не убраны и свисали свободно, вымытые и расчесанные. При виде нее у баргаста засвербило в паху.
Убери эту проклятую улыбку, прорычала Абрастал.
Брови Спакса задрались.
Что-то не так, Огневолосая?
Только все твои мысли, которые у тебя сейчас в голове, Спакс.
Величество, если бы ты родилась в переулке за баром, то все равно была бы королевой в моих глазах. Смейся над моим восхищением сколько угодно, это ничего не изменит в моем сердце.
Она фыркнула.
От тебя несет ромом.
Я преследовал тайну, величество.
Да ну?
Женщину с кожей цвета оникса. Малазанку.
Она закатила глаза.
Нижние боги, да ты хуже крокодила в брачный период.
Не эту тайну, Огневолосая, хотя и этой я займусь, если представится случай. Нет, в ней меня удивляет отсутствие рвения. Она не такой солдат, каких я привык видеть.
Абрастал махнула рукой.
Тут нет тайны, Спакс. Онатрусиха. Такие есть в любой армии, так почему же малазанская должна отличаться?
Потому что онаморпех, ответил Спакс.
И что?
Проклятые морпехи чуть ли не голыми руками завоевали Летер, величество, и она была среди них. В Генабакисе целые армии разбежались бы, услышав, что на них надвигаются малазанские морпехи. Они воняют магией и морантской взрывчаткой, и никогда не сгибалисьих нужно вырубить до последнего мужчины, до последней женщины.
Даже самый сильный солдат достигает предела выносливости, Спакс.
Ну, она побывала пленницей у летерийцев, так что, может, ты права. Ладно, величество, чего желаешь от верного вождя?
Я хочу, чтобы ты пошел со мной на переговоры.
Разумеется.
Трезвый.
Если настаиваешь; но предупреждаю: то, что мучает меня, мучает и моих воинов. Мы жаждем бояи нанялись к болкандцам только потому, что рассчитывали на вторжение-другое. А вместо этого маршируем, как проклятая солдатня. Если бы успели к Охотникам за костями
То, скорее всего, пожалели бы об этом, сказала Абрастал, посерьезнев.
Спакс нахмурился.
Ты веришь этим хундрилам?
Верю. Особенно после предупреждения Фелаш хотя начинаю подозревать, что предвидение моей четырнадцатой дочери относится к чему-то, что еще ждет нас.
Снова двуногие гигантские ящерицы?
Она пожала плечами, а потом покачала головой.
Нет, не думаю; к сожалению, это просто чутье. Посмотрим, что узнаем на переговорах.
Малазанцы не завоевывали баргастских гилков, сказал Спакс.
Нижние боги, если ты явишься со вздыбленным загривком
Духи упасите, величество. Лицом к лицу с ними я буду чувствовать себя зайцем, ускользнувшим от орла. Или замру, или навалю в штаны.
Глаза Абрастал медленно раскрылись.
Вождь, удивленно произнесла она, ты их боишься.
Он скривился, а потом кивнул.
Королева Болкандо резко поднялась, вдохнула полной грудью; Спакс не мог оторвать глаз от этой груди.
Я встречусь с адъюнктом, сказала Абрастал с неожиданной энергией. Ее глаза пригвоздили баргаста к месту. Если действительно придется столкнуться с гигантскими двуногими ящерицами, с их жуткой магией Спакс, а что теперь ты скажешь о храбрости своих воинов?
Храбрость, величество? Будет. Но можно ли надеяться, что мы повторим то, что, по словам хундрилов, сделали малазанцы? Он подумал и покачал головой. Огневолосая, я тоже буду смотреть на этих солдат во все глаза; и боюсь, я уже знаю, что увижу. Они прошли горнило.
И эту правду ты видеть не хочешь, так?
Он хмыкнул.
Давай просто скажем: то, что запасы рома почти истощилисьэто и хорошо, и плохо.
Это было наше предательство?
Танакалиан терпел взгляд задавшей вопрос железной женщины сколько мог и отвел глаза.
Смертный меч, вы прекрасно знаете, что мы не могли добраться до них вовремя. И наша неудача вызвана обстоятельствами, а не отсутствием верности.
В кои-то веки, ответила она, вы говорите мудро, сэр. Завтра мы отправляемся в лагерь Охотников за костями. Приготовьте эскортпятьдесят наших братьев и сестерцелителей и самых опытных бойцов.
Понимаю, Смертный меч.
Она изучающе взглянула на него и снова перевела взгляд на залитый нефритовым светом южный небосклон.
Даже если не понимаете, сэр, они поймут.
Ты загнала меня в угол, Смертный меч. Вынуждаешь меня. На твоем пьедестале только одно местодля тебя? А что будешь делать, когда окажешься лицом к лицу с адъюнктом? И с Брисом Беддиктом?
А главное, что ты знаешь о предательстве? Я вижу меч в нашем будущем. Вижу кровь на его лезвии. Вижу изморцев, в одиночестве противостоящих невероятным силам.
И на переговорах, сказала Кругава, вы будете придерживаться нашей точки зрения, сэр.
Он поклонился.
Как пожелаете.
Она была ранена, продолжала Кругава. Мы окружим ее самой надежной стеной, чтобы защитить.
Защитить, сэр?
Как дикие киты, Кованый щит, если кто-то из них нездоров.
Смертный меч, это ведь будут более-менее переговоры союзников. Наш, если можно так выразиться, клан не подвергался нападению. Никаких акул. Никаких дхэнраби, никаких гахрелитов. От кого ее защищать?
Хотя бы от ее собственных темных сомнений. Не могу сказать точно, но боюсь, она из тех, кто готов грызть собственные шрамы, чтобы смотреть, как они кровоточат, чтобы почувствовать вкус крови.
Смертный меч, как мы можем защитить ее от самой себя?
Кругава помолчала, а потом вздохнула.
Обострите внимание до предела, изгоните все тени из разума, зажгите ярчайшим серебром уверенность. Мы возвращаемся на свой путь со всей решимостью.
Он снова поклонился.
А теперь ступайте, сказала она.
Танакалиан развернулся и пошел прочь с холма. Ровные ряды костров поблескивали в низине перед ним, играя на холсте палаток светом и тенями. В пяти тысячах шагов к западу виднелось другое свечениелагерь болкандцев. Переговоры друзей, союз. А может, нет. Болкандо не укладывается в эту схему.
Говорят, она была контужена, но поправляется. Говорят, что-то невероятное произошло над ее бесчувственным телом на поле боя. Говорятс какой-то свирепостью в глазах, что в тот день Охотники за костями пробудились и сердцем заслонили бесчувственное тело адъюнкта.
Рождается легенда, но мы не принимали участия. Не играли роли. Имя изморских Серых Шлемов отстутствует в списке героев.
Такая несправедливость изводила его. ОнКованый щит, но в его объятиях нет никого, между его рукамизияющая пропасть. Это изменится. Я все исправлю. И тогда посмотрим. Настанет наше время.
Кровь, кровь на мече. Боги, я буквально чувствую ее вкус.
Она крепко затянулась самокруткой, чувствуя, как напряглись мышцы челюсти и шеи. Выпустив дым изо рта и ноздрей, она посмотрела в темноту северной равнины. Дойдя до края лагеря легиона, можно было ясно видеть лагерь малазанцев. И ходили, и смотрелисовсем как паломники на святыню, неожиданно возникшую на пути. Ей представилось, как они в молчании пытаются вписать в свой мир эти унылые костры из навозных лепешек, движение смутных фигур, блеск знамен, похожих на рощицу побитых бурей деревьев. Казалось бы, найти всему этому место легко. Но нет.
Они вздрагивали от своих ран, думали о пустых местах в шеренгах и казались себе тенями чего-то большего, чем знали прежде. Этому даже есть название. Атри-седа Араникт еще раз затянулась, уставившись на огонек перед глазами.
Одна ученая когда-то сравнила эту привычку с мастерством управления огнем и всем, что оно символизирует. Ха. Эта ученая из кожи вон лезла, чтобы оправдать свое пристрастие. Тупая баба. Никого не волнует, так просто наслаждайся, а когда надо будет оправдываться, захлопни рот. Тоже мне, философия.