Я не буду вставать между вами в этой войне.
Ты можешь остановить эту войну!
Не могу. И ты, ясное дело, не можешь. Скан Аль, теперь я тебя оставлю. Он опустил взгляд на маленькие кости. Вас обоих.
С самого моего поражения, Вернувшийся, я не видел ни единого гостя. Ты первый нашел меня. И настолько жесток, что проклянешь навеки оставаться в таком состоянии? Она меня победила. Я примирился. Но умоляю, позволь мне с достоинством стоять лицом к лицу с моим убийцей.
Ты обрекаешь меня на выбор, ответил Тулас Остриженный, немного подумав. То, что ты считаешь милосердием, может оказаться чем-то иным, если я соглашусь. И еще: я не очень-то настроен на милосердие, Скан Аль. При всем уважении. Начинаешь понимать мои трудности? Я, конечно, могу повернуть твой черепи ты будешь вечно проклинать меня. А могу не делать ничего и оставить все как былословно и не приходил, и ты всерьез обидишься на меня. В любом случае ты сочтешь меня жестоким. Хотя мне, в общем-то, все равно. Как я сказал, я не склонен к доброте. Так что выбираю лишь из двух жестокостей.
Подумай о своем преимуществе, о котором я упомянул, Вернувшийся. О простом даре: ты в состоянии обернуться, увидеть, что скрывается позади. Мы оба знаем: то, что увидишь, может оказаться нежеланным.
Тулас Остриженный фыркнул.
Тлан имасс, я прекрасно знаю, что такое оглядываться. Он снова подошел к черепу. А допустим, я порыв ветра? Один поворот, и открывается новый мир.
Она проснется?
Думаю, нет, ответил Тулас и прикоснулся высохшим пальцем к громадному черепу. Но можешь попробовать.
Он нажал посильнее, и череп со скрипом повернулся.
Тлан имасс завыл за спиной Туласа Остриженного, который пошел прочь по тропе.
Дары всегда не такие, какими кажутся. А карающая рука? То же самое. Да, эти две мысли нужно повторять громко, чтобы эхо тянулось в жалкое будущее.
Как будто кто-то будет слушать.
Отмщение, крепко зажатое в кулаке, как кованое копье, жарко горело. Ралата ощущала этот жар, а боль теперь была подарком, пищей, как добыча для охотника. Ралата потеряла коня. Потеряла соплеменниц. Не осталось ничегокроме последнего дара.
Разбитая луна мутным пятном почти совсем терялась в зеленом свечении Небесных Странников. Баргастка из Ссадин стояла лицом к востоку, спиной к тлеющим уголькам очага, и смотрела на равнину, которая словно бурлила в нефритово-серебряном свете.
Позади черноволосый воин по имени Драконус тихо разговаривал с гигантом теблором. Они часто говорили на каком-то чужеземном языкеона полагала, что летерийском; хотя учить языки она и не собиралась. Даже от более простого торгового наречия у нее башка трещала; но время от времени она улавливала летерийское слово, пролезшее в другие языки, так что понимала, что они обсуждают предстоящее путешествие.
На восток. Пока что ей удобно идти в их компании, хоть и приходится постоянно отшивать теблора с его неуклюжими ухаживаниями. Драконус умел находить дичь там, где, казалось, нет ничего. Умел добывать воду из растрескавшегося русла. Он не просто воин. Шаман. А за спиной у него, в ножнах из полночного дерева, волшебный меч.
Она хотела этот меч. Действительно хотела. Оружие в самый раз для мести, которой она жаждет. С таким мечом она сможет уничтожить крылатого убийцу ее сестер.
В уме она прокручивала, как все будет. Нож по горлу воину, когда он заснет, а потомв глаз теблору. Просто, быстро, и она получит что хочет. Если бы только не безжизненная земля вокруг. Если бы не жажда и голод, которые ее ждут Нет, Драконус пусть пока живет. А вот Ублала Если устроить несчастный случай, не нужно будет его опасаться в ночи, когда она пойдет за мечом. Невозможность подстроить смерть дураку на плоской равнине ее угнетала. По счастью, время еще есть.
Иди к огню, любимая, позвал теблор, и попей чаю. В нем настоящие листья и еще что-то для аромата.
Ралата потерла виски и только потом обернулась.
Я не твоя любимая. И вообще ничья. И никогда не буду.
Заметив тень улыбки на губах Драконуса, который подбросил еще одну навозную лепешку в огонь, Ралата нахмурилась.
Очень грубо, объявила она, подойдя ближе и присев на корточки, чтобы принять кружку из рук Ублалы, говорить на языке, которого я не понимаю. А вдруг вы сговариваетесь изнасиловать меня и убить
Брови воина задрались.
Да зачем нам такое, баргастка? И потом, добавил он, Ублала ухаживает за тобой.
Он может прекратить прямо сейчас. Я его не хочу.
Драконус пожал плечами.
Я объяснил ему: все так называемое ухаживание сводится к тому, чтобы просто быть рядом. Куда ни повернешься, ты видишь его; и постепенно привыкаешь к его компании. «Ухаживаниеискусство прорастать, как плесень, на объекте твоего воздыхания». Драконус помолчал, поскреб щетину на подбородке. Не помню, кто первый сформулировал это наблюдение.
Ралата с отвращением плюнула в огонь.
Мы ведь не все такие, как Хетан. Она обычно говорила, что привлекательность мужчины оценивает, представляя его с багровым лицом и выпученными глазами. Она снова плюнула. Я Ссадина, убийца, охотница за скальпами. И когда я смотрю на мужчину, то представляю, как он будет выглядеть, если срезать всю кожу с его лица.
Не очень-то милая, правда? спросил Ублала Драконуса.
То есть ты пытался изо всех сил, ответил Драконус.
И от этого мне хочется секса с ней больше чем прежде.
Так оно и работает.
Это просто пытка. И мне не нравится. Нет, нравится. Нет, не нравится. Нет Ох, пойду натру палицу.
Ралата уставилась на Ублалу, который поднялся на ноги и потопал прочь.
Негромко, на языке белолицых Драконус пробормотал:
Кстати, это он в прямом смысле.
Она бросила на него взгляд и фыркнула.
Я поняла. У него мозгов не хватит думать о чем-то еще. Она помолчала и добавила: Доспехи у него, похоже, дорогие.
Да, Ралата, дорогие. И как раз по нему.
Он кивнулона подозревала, что по большей части самому себе, и сказал:
Думаю, он покажет себя молодцом, когда придет время.
Ралата припомнила, как этот воин убил Секару Злобную, скрутив женщине шею. Простым жестом, чуть приобняв ее, чтобы не упала, словно в безжизненном теле оставалось какое-то достоинство. Этого воина понять не просто.
Чего вы двое ищете? Вы идете на восток. Зачем?
В мире происходит много печального, Ралата.
Она нахмурилась.
Не понимаю.
Драконус вздохнул, пристально глядя на огонь.
Случалось тебе наступить на какое-то существо? Выходишь за дверь, и вдруг под ногамихрусть! Что там было? Насекомое? Улитка? Ящерица? Он поднял голову и уставился на Ралату черными глазами, в которых бледно мерцали угли. Да какая разница, верно? Превратности жизни. Муравей мечтает о войне, оса пожирает паука, ящерица преследует осу. Кругом такие драмы, и вдруг хрустьи все кончено. Что поделать? Полагаю, ничего. Если у тебя есть сердце, ты почувствуешь малую долю сожаления и раскаяния и пойдешь себе дальше.
Ралата озадаченно покачала головой.
Ты на кого-то наступил?
Можно и так сказать. Он пошевелил угли и смотрел, как понеслись к небу искры. Неважно. Несколько муравьев выжили. Да этим мелким ублюдкам нет конца. Я могу растоптать тысячу гнезд, и ровным счетом ничего не изменится. Вообще-то, лучше так и думать. Он снова посмотрел ей в глаза. В последнее время мне снятся странные сны.
Мне снится только отмщение.
Чем дольше тебе снится что-нибудь приятное, Ралата, тем быстрее оно приедается. Стирается и тускнеет. Чтобы избавиться от одержимости, мечтай о ней почаще.
Ты говоришь как старик, как баргастский шаман. Одни загадки и дурные советы; правильно Онос тлэнн никого не слушал. Ралата чуть было не взглянула на запад, за плечо Драконуса, словно могла увидеть своих сородичей с Военным вождем во главе, шагающих прямо к ним.
Онос Тлэнн, пробормотал Драконус, имасское имя. Странный вождь для баргастов Расскажи мне эту историю, Ралата.
Она хмыкнула.
Я не мастерица истории рассказывать. Хетан взяла его в мужья. Он был на Собирании, когда все Тлан имассы явились на зов Серебряной Лисы. Она вернула ему жизнь, забрав бессмертие, тогда-то Хетан его и нашла. Когда кончилась Паннионская война. Отцом Хетан был Хумбралл Таур, объединивший племена Белолицых, но он утонул при высадке на берег этого континента
Постой-ка. Разве ваши племена не жили изначально на этом континенте?
Она пожала плечами.
На беду пробудились боги баргастов. И наполнили мозги шаманов своей паникой, будто кислой мочой. Мы должны вернуться сюда, на родную землю, чтобы сразиться с древним врагомтак нам говорили, ничего не объясняя. Мы думали, что врагитисте эдур. Потомчто летерийцы, а потомакриннаи. Но все это были не они, а мы теперь уничтожены; и если Секара говорила правду, то Онос Тлэнн мертв, как и Хетан. Они мертвы. Надеюсь, что баргастские боги умерли вместе с ними.
Ты можешь рассказать о тлан имассах?
Они склонили колени перед смертным. В разгар битвы повернулись спиной к врагу. И больше я не хочу о них говорить.
И все же ты пошла за Оносом Тлэнном
Его не было с ними. Он стоял один перед Серебряной Лисой, костлявый, и требовал
Но тут Драконус наклонился вперед, почти повиснув над огнем.
«Костлявый»? ТланТеллан! Бездна под нами! Он вдруг вскочил, еще больше напугав Ралату, и пошел вперед, а она смотрела, как ножны на его спине словно сочатся тьмой.
Вот сука! взревел он. Эгоистичная, злобная ведьма!
Ублала услышал крик и внезапно возник в неярком свете костра с громадной палицей на плече.
Чего она сделала, Драконус? Он сверкнул глазами на Ралату. Убить ее? Если она а кстати, что значит изнасилование? Это про секс? Можно я
Ублала, прервал его Драконус, я говорил не про Ралату.
Теблор огляделся.
Я никого больше не вижу, Драконус. Она прячется? Кем бы она ни была, я ее ненавижу, если только она не хорошенькая. Она хорошенькая? Хорошеньким можно и сподличать.
Воин уставился на Ублалу.
Лучше завернись в меха, Ублала, и поспи. Я буду дежурить первым.
Ладно. Хотя я не устал. Он развернулся и пошел к своей лежанке.
Осторожнее с ругательствами, тихо прошипела Ралата, поднимаясь на ноги. Что, если он сначала ударит, а спрашивать будет потом?
Драконус покосился на нее.
Тлан имассы были немертвыми.
Ралата кивнула.
И она не отпустила их?
Серебряная Лиса? Нет. Думаю, они просили, нонет.
Он, казалось, вздрогнул. И, отвернувшись от Ралаты, медленно опустился на одно колено. Она не понимала, что выражала эта позасмятение или горе. Ралата нерешительно шагнула к нему, но тут же остановилась. Он что-то говорил на неизвестном ей языке. Повторял одну и ту же фразу хриплым, густым голосом.
Драконус
Его плечи тряслись, и тут она услышала раскат хохотасмертельного, вовсе не веселого.
А я-то думал, что мое покаяние было долгим. Не поднимая головы, он спросил: Ралата, этот Онос Тлэнн действительно мертв?
Так Секара говорила.
Тогда он обрел покой. Наконец-то. Покой.
Сомневаюсь, сказала Ралата.
Он повернулся, чтобы взглянуть на нее.
Почему ты так говоришь?
Его жену убили. Убили его детей. Будь я Оносом Тлэнном, даже смерть не помешала бы мне отомстить.
Драконус резко вдохнул и вновь отвернулся.
Из ножен, словно из открытой раны, капала тьма.
Ох, как же я хочу этот меч.
Желания и нужды могут хиреть и умиратьсовсем как любовь. Все пышные жесты чести и безграничной преданности ничего не значат, если единственные их свидетелитрава, ветер и пустое небо. Маппо казалось, что лоза его благородных доблестей засохла, что в саду его души, прежде цветущем, лишь голые ветки, как скелеты, стучат о каменные стены.
Где его будущее? Что с клятвами, которые он приносилтак торжественно и серьезно в юности, так ярко и искренне, будучи широкоплечим храбрецом? Маппо чувствовал в груди страх, словно опухоль размером с кулак. От страха болели ребра, и с этой болью он жил уже долго, она стала частью его, шрамом куда больше размером, чем рана, которую он закрывал. И так слова обретают плоть. Так наши кости становятся дыбой для покаяния, мышцы скручиваются в скользкой от пота коже, а голова болтаетсяя вижу тебя, Маппо, свисая в жалкой капитуляции.
Его забрали у тебя, будто стащили побрякушку из кошелька. Кража ударила больно, боль так и не прошла. Чувствуешь себя оскорбленным, обиженным. Гордость и негодование, да? Вот что начертано на твоем боевом знамени: жажда мести. Взгляни на себя, Маппо, в твоих устах доводы тиранов, и все уходят с твоего пути.
Но я хочу его вернуть. Чтобы был рядом. Я жизнью поклялся его защищать, укрывать. Как можно отнять это у меня? Ты разве не слышишь глухой вой в моем сердце? Я в темной яме, и на ее тесных стенах я чувствую только царапины, оставленные моими когтями.
Зеленое сияние, от которого болели глаза, заливало разбитую землюнеестественное, зловещее предзнаменование, рядом с которым разрушенная луна казалась почти ерундой. Миры исцеляются, а мынет. В ночном воздухе висела затхлость, словно от брошенных где-то гнить трупов.
Как много смертей было на этой пустоши. Не понимаю. Они погибли от меча Икария? От его ярости? Я бы почувствовал, но сама земля здесь едва дышит; будто старуха на смертном одре, она только дрожит в ответ на далекие звуки. В небегром и тьма.
Там идет война.
Маппо зарычал. Они так долго молчали, что он почти забыл про Остряка, стоящего рядом.
Да что ты об этом знаешь? спросил Маппо, отводя взгляд от восточного горизонта.
Татуированный караванный охранник пожал плечами.
А что тут знать? Смертибез счета. Бойня, так что слюнки текут. Волосы дыбомдаже в сумерках я вижу на твоем лице тревогу, трелль, и я разделяю ее. Войнаона была всегда и всегда будет. Что еще тут скажешь?
Спишь и видишь, как присоединиться к драке?
У меня другие сны.
Маппо оглянулся на лагерь. Неровные силуэты спящих попутчиков, ровная погребальная пирамида. Иссушенная фигура Картографа, сидящего на груде камней, потрепанная волчица у него в ногах. Две лошади, разбросанные в беспорядке багаж и припасы. Запах смерти и горя.
Если идет война, снова повернулся Маппо к Остряку, кому она выгодна?
Тот повел плечамиМаппо уже привык к его привычке, словно Смертный меч Трейка пытался поправить ношу, которую никто не видит.
Вечный вопрос; причем ответы ничего не значат. Солдат загоняют в железную глотку, земля превращается в красное месиво, и на ближнем холме кто-то торжественно вздымает кулак, а кто-то мчится с поля боя на белом коне.
Уверен: Трейку не слишком приятно, что у его избранного воина такие взгляды.
И будь уверен: мне все равно, Маппо. Одиночниктигр, а ведь такие звери не держатся в компании, так с чего бы Трейку ждать чего-то иного? Мыодинокие охотники; какую войну мы хотим найти? Вот ирония всей этой неразберихи: Тигр Лета обречен искать идеальную войну, но никогда не найдет. Смотри, как он хлещет хвостом.
Нет, я понимаю. Чтобы увидеть настоящую войну, лучше обратиться к оскаленным пастям волков.
Сеток, пробормотал Маппо.
У нее наверняка собственные сны, сказал Остряк.
Традиционные войны, рассуждал Маппо, начинаются зимой, когда стены давят, а свободного времени полно. Бароны вынашивают планы, короли рисуют схемы, разведчики ищут тропы через границы. Зимой воют волки. Но вот меняется время года, рождается лето, навстречу ярости клинков и копийярости тигра. Он пожал плечами. Не вижу здесь противоречий. Ты и Сеток, и стоящие за вами богивы дополняете друг друга.
Все гораздо сложнее, трелль. Холодное железо принадлежит Волкам. Трейкгорячее железо, и, на мой взгляд, это смертельный недостаток. Да, мы прекрасно забриваем в солдаты, но тогда можно спросить: как, во имя Худа, мы влипли в такую передрягу? Потому что не думаем. Остряк говорил увлеченно и горько.
Так в снах к тебе приходят видения, Смертный меч? Тревожные?
А хороших ведь никто не запоминает? Да, тревожные. Старые друзья, давно погибшие, пробираются через джунгли. Идут неуверенно, ощупью. Губы шевелятся, но до меня не доносится ни звука. И еще вижу в снах пантеру, мою госпожу охоты, она лежит израненная, в крови, тяжело дышит от потрясения, с немым страданием в глазах.
Израненная?
Клыками вепря.
Фэнер?
Как бог войны, он не знал соперников. Ярый, как тигр, и хитрый, как целая волчья стая. С Фэнером во главе, мы опустились на колени, склонив головы.