Знаю, знаю, уже недолго, милый.
Пыльные вихри пронеслись мимо нее к утесу, нависающему над долиной.
Масан Гилани поднялась вслед за ними на гребень. Там она натянула поводья и начала осматривать долину, заваленную обломками, развороченные траншеи на противоположном хребте, за которыми были навалены груды обгорелых костей. Ужас медленно пробирался по жилам, пронизывая насквозь, несмотря на жаркий день.
Тлан имассы из Развязанных, обретя форму, стояли справа от нее неровной шеренгой и тоже изучали пейзаж. Их внезапное появление после стольких дней одной пыли странным образом успокоило Масан Гилани. Слишком долго ее компанией был только конь.
Ну, не то чтобы я кого-то из вас расцеловала пробормотала она.
Головы повернулись к ней, но никто не заговорил.
И слава Худу.
Мой конь умирает, объявила она. И что бы тут ни случилось, это случилось с моими Охотниками за костями, и что-то плохое. Так вот, добавила она, в упор глядя на пятерых немертвых воинов, если у вас есть хорошие новости или, нижние боги, хоть какое-то объяснение этому всему, я, может быть, и вправду вас поцелую.
Тот, кого звали Берок, заговорил:
Бедам твоего коня мы можем помочь, человек.
Хорошо, отрезала она, спешиваясь. Займитесь. И немного воды и еды для вашей покорной слуги не помешало бы. Ортенов я уже больше есть не могу, чтоб вы знали. Кому же показалось забавным скрестить ящерицу с крысой?
Еще один тлан имасс вышел из шеренги. Имени его Масан вспомнить не могла, но этот был больше остальных и, похоже, составлен из частей тела трех-четырех других тлан имассов.
Кчейн наруки, сказал он негромко. Битва и сбор урожая.
Какого урожая?
Тлан имасс показал на далекие груды.
Они разделывали и ели поверженных врагов.
Масан Гилани задрожала.
Каннибалы?
Нарукине люди.
А какая разница? Для меня это все равно каннибализм. Только белокожие варвары с гор Фенн дошли до того, чтобы есть людей. Так я слышала.
Они не закончили пир, сказал большой тлан имасс.
О чем ты?
Видишь новорожденную гору на севере?
Нет, процедила она, я ее и не замечала.
Они снова уставились на нее.
Вздохнув, Масан сказала:
Ладно, гора. Буря.
Еще одна битва, сказал Берок. Родился Азат. И можно заключить, что наруки были побеждены.
Да ну? Значит, мы снова разбили их? Хорошо.
Кчейн чемалли, поправил Берок. Это гражданская война, Масан Гилани. Воин повел кривой рукой. А твоя армия Не думаю, что погибли все. Твой командир
Значит, Тавор жива?
Ее меч жив.
Ее мечда, отатараловый клинок.
Я могу отправить вас вперед? Найти след, если возможно.
Теник будет разведывать дорогу впереди, ответил Берок. Очень опасно. Чужаки не встретят нас с радостью.
Да с чего бы это?
Снова непонимающий взгляд. Потом Берок заговорил:
Если наши враги, Масан Гилани, найдут нас до нашего окончательного воскрешения, то все, чего мы добиваемся, будет потеряно.
А чего вы добиваетесь?
Освобождения нашего хозяина.
Она хотела было задать еще несколько вопросов, но передумала. Нижние боги, так вы не те, кого меня отправили искать? Но вы хотели найти нас? Уголек, жаль, что тебя здесь нетобъяснила бы, что происходит. Но я нутром чуюдело плохо. Вашего хозяина? Только не говорите
Ладно. Давайте уберемся отсюда, а потом накормите нас, как обещали. Но нормальной едой, ясно? Я из цивилизованной страны. Дал-Хон, Малазанская империя. И сам император родом из Дал-Хона.
Масан Гилани, сказал Берок, нам ничего не известно об империи, о которой ты говоришь. Тлан имасс помедлил и добавил: Но того, кто был когда-то императором его мы знаем.
Серьезно? До или после того, как он умер?
Пять имассов снова уставились на нее. Берок спросил:
Масан Гилани, в чем смысл этого вопроса?
Она заморгала и медленно покачала головой.
Ни в чем, думаю, совсем никакого смысла.
Заговорил другой тлан имасс:
Масан Гилани
Что?
Твой старый император
Что с ним?
Он был лжецом?
Масан Гилани почесала затылок и, подобрав поводья, повернулась к коню.
Это зависит
От чего?
От того, верить ли всему, что врут о нем люди. Все, убираемся отсюда, поедим-попьеми найдем меч Тавор; и если Опонны улыбнутся, она окажется при нем.
Ее необычайно поразило, когда имассы поклонились. Потом рассыпались в пыль и унеслись по ветру.
И где тут достоинство? спросила она и снова посмотрела на поле битвы и кипящие стаи ортенов. А где достоинство хоть в чем-нибудь, женщина?
Пока держи все в себе. Ты не знаешь, что тут произошло. Ничего не знаешь наверняка. Пока не знаешь. Просто потерпи.
Достоинство в том, чтобы просто терпеть. Как мама.
Запах горелой травы. Одна щека прижата к чему-то мокрому, вторую овевает холодный воздух, неподалеку щелкает жук. Солнечный свет пробивается сквозь веки. Пыльный воздух просачивается в легкие и выходит обратно. Части его тела лежат рядышком. По отдельности. По крайней мере, так кажется, хотя такое представляется невозможным, так что он отбрасывает эту мысль, что бы ни говорили ему чувства.
Мысли; хорошо, что они хоть есть. Это просто триумф. И если бы только суметь сложить свои кусочки воединоте, которых не хватает. Но это может подождать. Сначала нужно найти какие-то воспоминания.
Его бабушка. Ладно, по крайней мере, старая женщина. Предположения могут быть опасными. Возможно, это ее поговорка. А родители? Что там с ними? Попробуй вспомнить, разве сложно? Его родители. Не слишком блестящие. На удивление тупые он всегда задавался вопросом: не прячут ли они что-то. Должно же было что-то быть? Скрытые интересы, тайные страстишки. В самом ли деле маму так волновало, что наденет сегодня вдова Тридли? Этим и ограничивался ее интерес к внешнему миру? У бедной соседки и было-то всего две рубахи и одно платье до лодыжек, совсем истрепанное; а как еще быть женщине, муж которой остался высохшим трупом в песках Семи Городов, а на пособие по утере кормильца не особо разгуляешься. А тот старик дальше по улице, который все пытался подкатить к ней, что ж, ему просто практики не хватало. И не стоило насмехаться над ним, мама. Он делал все, что мог. Мечтал о счастливой жизни, мечтал пробудить что-то в печальных глазах вдовы.
Без надежды мир пуст.
А если папа постоянно насвистывал какую-то бесконечную песенку, если не прерывался, как будто отвлеченный какой-то мыслью или пораженный самим ее наличием, так человеку преклонных лет есть о чем подумать, так? Было похоже, что так. И если он норовил нырнуть в толпу, не глядя никому в глаза, так что ж: был целый мир мужчин, позабывших, как быть мужчиной. Или никогда не знавших. И это были его родители? Или чьи-то еще?
Откровения обрушились внезапно. Одно, три, десятки, целая лавина сколько ему тогда было? Пятнадцать? Улицы Джакаты внезапно стали тесны перед глазами, домишки съежились, здоровяки квартала превратились в хвастливых карликов с жалкими глазками.
Оказалось, что где-то существует целый другой мир.
Бабушка, я видел блеск в твоих глазах. Ты выбила пыль из золотого ковра и развернула его передо мной, как дорогу. Для моих нежных ножек. Где-то там целый другой мир. Он называется «учение». Называется «знания». Называется «магия».
Корни, личинки и завязанные пряди чьих-то волос, маленькие куклы и фигурки из ниток с измазанными лицами. Паутина кишок, пучки выпавших, ощипанных вороньих перьев. Рисунки на глиняном полу, капельки пота стекают со лба. Грязь требовала усилий, вкус на языке напоминал об облизанном стилусе; и как мерцали свечи и прыгали тени!
Бабушка? Твой драгоценный мальчик разодрал себя на части. Его плоть терзали клыкиего же клыки, терзали без конца. Сам кусал, рвал и шипел от боли и ярости. Падал с затянутого дымом неба. Снова взлетал, на новых крыльях, скрипя суставами, скользящий ночной кошмар.
Нельзя вернуться от этого. Нельзя.
Я ощупывал собственную бесчувственную плоть, и она была погребена под другими телами. И текла кровь. Я замариновался в крови. То есть вот это тело. Бывшее прежде моим. Вернуться нельзя.
Мертвые конечности шевелились, вялые лица поворачивались, словно глядя на меня но я не настолько груб, чтобы таскать их за собой. Не нужно обвинять меня такими блеклыми глазами. Какой-то дурак спускается сюдаможет, моя пропитанная кожа кажется теплой, но это тепло она впитала от всех этих других трупов.
Я не вернусь. Не вернусь отсюда.
Отец, знал бы ты все, что я повидал. Мать, если бы ты приоткрыла собственное сердце настолько, чтобы благословить несчастную вдову по соседству.
Объясните этому дураку, ладно? Мы лежали в куче тел. Нас собрали. Друг, тебе не стоило вмешиваться. Может, они не обращают на тебя внимания, хотя не понимаю почему. И руки у тебя холодные, боги, такие холодные!
Крысы, утыкаясь носами, откусывали кусочки меня из воздуха. В мире, где каждыйсолдат, не замечают тех, кто под ногами, но даже муравьи бьются между собой. Мои крысы. Они так старались, а теплые тела для них как гнезда.
Но не всего же меня они съели. Это невозможно. Может, ты меня и вытащишь, хотя не целиком.
Хотя, кто знает. Бабуля, кто-то привязал ко мне ниточки. Когда все вокруг рушилось, он привязал ниточки. К моим Худом проклятым крысам. Ох, и умный ублюдок, Быстрый. Ох, и умный. Весь, весь, я целиком тут. А потом кто-то выкопал меня, вытащил. А короткохвостые только поглядывали и мялись, как будто хотели возразить, но не стали.
Он отнес меня в сторону; и таял на ходу.
Забой скота продолжался. Они постоянно насвистывали какую-то бесконечную песенку, если не прерывались, как будто отвлеченные какой-то мыслью или пораженные самим ее наличием.
Да, он отнес меня в сторону, но где же все?
Кусочки собрались воедино, и Флакон открыл глаза. Он лежал на земле, солнце висело над самым горизонтом, желтая трава у лица была мокрой от росы и пахла прошедшей ночью. Утро. Он вздохнул, медленно сел; тело словно покрылось трещинами. Он поглядел на человека, пригнувшегося к костру из навозных лепешек. Его руки были холодны. И он таял.
Капитан Рутан Гудд, сэр
Человек посмотрел, кивнул, не переставая расчесывать пальцами бороду.
Думаю, это птица.
Сэр?
Капитан показал на круглый кусок подгорелого мяса на вертеле над углями.
Вроде как с неба упала. И перья былиони уже сгорели. Он покачал головой. Правда, и зубы были. Птица. Ящерица. Два пучка соломы в двух руках, как говаривали на острове Бей.
Мы одни.
Пока что. Не удалось их догнатьты становился все тяжелее и тяжелее.
Сэр, вы несли меня? Он таял. Кап-кап. И долго? Сколько дней?
Нес? Тебя? Я что, похож на тоблакая? Нет, тянул на салазках вон, у тебя за спиной. Тянуть легче, чем нести. Немного. Жалко, нет собаки. В детстве я ладно, проще говоря, я знаю, что значит хотеть собаку. Но вчера я за собаку богу глотку перегрыз бы.
Я уже в состоянии идти, сэр.
А салазки тянуть сможешь?
Нахмурившись, Флакон повернулся к волокуше. Два длинных копья и куски еще двух-трех. Все перевязано обрывками ремней от кожаных почерневших доспехов.
Так, похоже, на них нечего везти, сэр.
Я-то думалменя, морпех.
Ну, я могу
Рутан поднял вертел и помахал им.
Шучу, солдат. Ха-ха. Ну вот, вроде готово. Жаркапроцесс превращения знакомого в неузнаваемое, а значит, вкусное. Когда возник разум, первым вопросом было: «А можно это пожарить?» В конце концов, попробуй коровью морду ну, люди в самом деле едят а, неважно. Ты наверняка голоден.
Флакон подошел ближе. Рутан снял птицу с вертела и, разорвав пополам, протянул морпеху его долю.
Ели молча.
Наконец, обсосав и выплюнув последнюю косточку, слизав жир с пальцев, Флакон вздохнул и посмотрел на сидящего напротив.
Сэр, я видел, как вас завалило примерно сотней короткохвостых.
Рутан прочесал пальцами бороду.
Точно.
Флакон отвел взгляд, потом начал снова:
Полагали, что вы мертвы.
Доспехи они не пробили, но я весь в синяках. Словом, они втоптали меня в землю и, ну, сдались. Он поморщился. Выкапываться пришлось долго. И, не считая мертвых, которых они собрали в кучу, не было видно ни Охотников за костями, ни союзников. С хундрилами, похоже, поконченоя никогда не видел столько мертвых коней. Траншеи захвачены. Летерийцы нанесли врагу урон и сами пострадали и трудно сказать, сколько погибло с обеих сторон.
Похоже, кое-что я видел, сказал Флакон.
Но я смог учуять тебя, сказал капитан, не глядя Флакону в глаза.
Как?
Вот так. Тебя почти не было, но осталось достаточно. И я вытащил тебя.
А они только смотрели.
Они? Не обратил внимания. Рутан вытер ладони о бедра и встал. Готов идти, солдат?
Думаю, да. И куда мы идем, сэр?
Искать тех, кто еще остался.
Сколько прошло времени?
Четыре дняили пять.
Сэр, выбуревсадник?
Волна-убийца?
Флакон нахмурился еще больше.
Опять шучу, сказал Рутан Гудд. Давай заберем, что есть на салазках найди себе меч. И прочее, что может понадобиться.
Все это было ошибкой, да?
Капитан взглянул на Флакона.
Ошибкой становится все, солдат, рано или поздно.
Далеко внизу пенился бурлящий водоворот. Он стоял на самом краю обрыва и смотрел вниз. Справа покосившийся камень отмечал край почти ровной вершины, а в стороне узловатая черная Скала, похожая на торчащий гигантский палец, словно испускала мутный белый туман.
В конце концов он повернулся, пересек ровный участокдвенадцать шагов до отвесной стеныи вошел в туннель с разбросанными по сторонам булыжниками. Перебравшись через ближайшую кучу камней, он нашел пыльную промасленную накидку, застрявшую в расщелине. Откинув ткань в сторону, он достал подранную сумку. Она настолько сгнила, что швы на дне начали расползаться; пришлось быстро поставить ее на ровную землю, чтобы содержимое не вывалилось.
Звякнули монеты, перестукивались какие-то мелкие безделушки. И два предмета покрупнее, каждый с предплечье человека, завернутые в кожу, упали на каменьно совершенно беззвучно. Он поднял только эти два предмета; один заткнул за пояс, а другой развернул.
Это был скипетр из простого черного дерева, отделанный на концах потускневшим серебром. Рассмотрев скипетр, он подошел к основанию Скалы анди. Порывшись в кисете на поясе, он достал завязанный узлом пучок конских волос, бросил его к ногам и размашисто начертил скипетром круг над черным камнем. Потом отступил назад.
Через мгновение он, затаив дыхание, наполовину обернулся. И заговорил извиняющимся тоном:
Да, Мать, это старая кровь. Старая и жидкая. Он помедлил и добавил: Скажи Отцу, что я не прошу прощения за свой выбор да с чего бы мне? Неважно. Мы оба сделали все, что я мог. Он весело хмыкнул. И ты могла бы сказать то же самое.
Он обернулся.
Тьма перед ним сгустилась во что-то плотное. Он глядел молча, хотя присутствие было вполне ощутимым, огромным во мраке за его спиной.
Если бы он хотел слепого подчинения, так и держал бы меня закованным. А ты, Мать, могла бы оставить меня ребенком навсегда и прятать под своим крылышком. Он неуверенно вздохнул. И мы все еще здесь, но мы сделали то, чего вы оба желали. Мы почти всех победили. Только одного никто из нас не ожидал: как все это нас изменит. Он бросил короткий взгляд за спину. Мы изменились.
В круге позади него темный силуэт открыл алые глаза. Копыта стукнули по камню, как лезвия железного топора.
Он ухватил полночную гриву и запрыгнул на спину призрачного коня.
Храни свое дитя, Мать. Он развернул коня, проехал вдоль края обрыва и обратнок выходу из туннеля. Я так долго был среди них; все, что ты дала мне, осталось лишь тихим шепотом в закоулках моей души. Ты с презрением относилась к людям, и теперь все рушится. Но я даю тебе это. Он развернул коня. Теперь твоя очередь. Твой сын открыл дорогу. А его сын если он захочет получить скипетр, пусть придет и заберет.
Бен Адаэфон Делат крепче вцепился в гриву коня.
Ты сделала свой ход, Мать. Пусть Отец сделает свой, если захочет. Но теперь это наше дело. Не вмешивайся. Прикрой глаза, потому что, клянусь, мы сверкнем! Когда мы прижаты к стене, Мать, ты не представляешь, на что мы способны.