Колин? Да, я знаю который час, приятель, Байрон невольно улыбнулся. Да, какой я засранец я тоже знаю, ты не первый. Выйди из спальни, жену разбудишь. Криком. Угадай, у кого на камере фото нашего любимого лорда Уиггинса в компании пары горячих афганских ребят? Не кричи, у меня уши в трубочку. Да. О да, я знаю. Что я гениален, я знаю. Я же тебе говорил сразу, когда замяли дело с героином в его клубе, что тут все не так просто. О, повтори это еще раз Ладно, ладно. Завтра закину. Дай мне пару недель, и мы выстрелим таким материалом, что дело Чарли Менсона покажется Нет. Рано, у меня появились кое-какие идеи. Все. Завтра порадую. Нет, именно завтра. Сегодня я сплю.
Нажав на отбой, он с облегчением выдохнул и, поднявшись, облокотился о край раковины. Подняв глаза на зеркало, стон он сдержать уже не смог. Лицо было измазано в запекшейся крови и черте чем еще. Над бровью торчал осколок стекла, а из раны под ним все еще стекала струйка крови. Выдернув осколок и проследив, как медленно, будто бы нехотя, затягивается рана, включил воду.
И в таком виде он ехал по городу. Отдельный вопрос, как он сумел сесть на мотоцикл, но это уже другая история. Нет, все-таки иногда гребаная сдержанность англичан играла ему на руку. По крайней мере, или консьерж не заметил, в каком виде жилец явился домой, или сделал вид, что не заметил. Полицию не вызвал, к счастью.
Струи горячей воды с горем пополам смывали засохшую грязь. Итак, лорд Байрон, признайте, вы в заднице. Непоэтично, зато честно. Кто, кто в этом несчастном мире мог предположить, что помощник Уиггинса окажется Бессмертным и почует незваного гостя? Правда, выяснение отношений с «компаньонами» оказалось для него важнее, чем чья-то голова. Он решил, что с наглым гостем, пока он занят, вполне могут разобраться пара его людей. И они разобрались. Решив, что тощий (о да, после последних пары лет он наконец-то вновь мог так себя назвать) хромой мальчишка им не соперник, ребятки решили, что стрелять в него будет лишней тратой патронов. И, надо признать, бока они ему намяли знатно. Со вкусом. До того момента, как отвлеклись на попытки сломать его трость (черт, вот исчезновение трости Доку придется как-то объяснить). Поставленный удар боксера, пусть сейчас и в самом легком весе, это поставленный удар боксера. А когда он подкрепляется последующим выстрелом, то эффект становится еще интереснее.
Правда, бегство вышло все равно не самым удачным. Полет в овраг и сломанная шея в его планы не входили. Зато очнуться и понять, что его то ли не заметили, то ли босс не предупредил своих мальчиков, что мертвая жертва ему все равно нужна, и он все еще лежит на том же месте, было чертовски приятно. Неприятно было выть от боли, садясь на мотоцикл. В последнее время скорость регенерации подводила, и думать о причинах он не хотел. Как и спрашивать у Дока.
Он с трудом вылез из душа и, накинув халат, вернулся к зеркалу. Нужно было разобраться еще с парой неприятных мелочей. Например, со свалявшимися в какой-то адский колтун волосами на затылке, слипнувшимися от крови и комков глины из оврага. Вот им душ, к несчастью, не помог.
Из зеркала на него смотрел человек, глядя в глаза которого, он готов был согласиться со всеми, кто главным эпитетом к его имени считал «безумный». Тонкая паутина страха начинала затягивать сознание. Когда героиновый наркоман успел превратиться в адреналинового? Когда он начал ловить с этого кайф, сравнимый даже не с героиновым кумаром. Сравнимый с тем, что он чувствовал когда-то (или это был уже не он? Или еще не он?..) давно, когда сознание еще заполняло кружевное плетение слов. Вот только откат теперь был страшнее. Пальцы дрожали, виски ломило, а от боли в ноге хотелось выть. Док бы списал все на нервы. Сказал бы, что вся эта боль существует только в его фантазиях. Только в таком случае приходилось признать, что эти фантазии затягивали его все глубже и глубже. Что безумие уже не было игрой. Хотелось забиться в угол, стать меньше настолько, насколько это вообще возможно. Растворится в темноте и тишине, унеся с собой, прочь из этого мира, свое проклятье.
Две таблетки, глоток воды из-под крана. Нет, он не врал Доку, просто не смог бы. Никаких наркотиков, почти никакого алкоголя. А обезболивающее не в счет. Доктору нужен яркий, горящий Байрон, способный втянуть в нелепую авантюру, способный ночи напролет, в компании бутылки вина, болтать без умолку. Или просто молча быть рядом, но все равно гореть. А в нынешнем состоянии все, на что он способенрухнуть на кровать и забыться беспокойным сном.
Но пока о сне не могло быть и речи. Когда Док проснется, на происходившее ночью (или уже утром?) не должно было остаться и намека. Значит, в первую очередь, нужно было разобраться с волосами и пакетом
Лист шестой
Митос со вздохом потянулся и попытался встать со служившего ему постелью дивана. Осознания Зова и ощущение чьего-то тела на полу под ногами прорвались во все еще сонный разум одновременно. Взглянув на пол, Старейший с трудом удержался от желания то ли рассмеяться, то ли проматериться. Байрон с обвязанной полотенцем головой, в халате и и черт его дери, в сапогах, дрых на полу возле дивана. С одной стороны, бесспорно, радовало, что это чучело доползло до дома и, судя по всему, даже до душа. С другой, место для сна поэт выбрал, мягко сказать, не самое удачное. К тому же очень слабо верилось, что причиной такого выбора места, да и вида, был просто тяжелый день.
Митос свесился с дивана и потянул за край полотенца:
Милорд, вы не будете так добры, что хотя бы позволите Мать твою! Байрон, какого черта?!
Прическа поэта напоминала творение пьяного да к тому же слепого коновала. Назвать того, кто это сотворил, парикмахером язык не поворачивался. Непривычно коротко подстриженные волосы были неровными и торчали клоками в разные стороны.
Байрон, сев, с трудом пытался сфокусировать взгляд на Митосе:
Док Можно было просто переступить, дружище
Остатки хорошего настроения Старика потихоньку вылетали в трубу:
Мне повторить вопрос? До какого состояния нужно было нажраться, чтобы это сотворить?
Байрон тяжело вздохнул, прощаясь с последними надеждами на сон:
Тебе говорили, что ты пессимист? Нажраться Док, я возвращался ночью, не справился с управлением и улетел в канаву. Разбил свою и без того больную голову, а до кучи перемазался в глине. Надо было что-то делать с колтунами, а на большее я был не способен. Прости, но парикмахерский талант в число моих достоинств не входит.
Митос опустил на диван полотенце, которое все это время комкал в руках, и прикрыл глаза. Наверное, он никогда уже не сможет не искать в поступках этого мелкого пакостника тревожные звоночки. Хотя зарекаться было нельзя. Никогдаредкое слово в лексиконе человека, которому больше пяти тысяч лет. Тем более что версия Байрона звучала убедительно и вполне реалистично. Поэт тем временем перебрался с пола на диван и, усевшись рядом, с выражением вселенской скорби на лице ощупывал свою голову:
Но в одном, мой милый мудрый Док, ты правя выгляжу как последний урод. Как парижский клошар, которого заели вши и измучил лишай. Док, я ужасен.
Маклауд бы, наверное, принялся жалеть парня, но Митоса что-то в этой речи смущало
Док, я ничтожен. И только ты в силах мне помочь
О да, любимая песня этого гениального спекулянта. А еще эгоиста, нахала, беспардонной скотины и и, пожалуй, худшего на свете парикмахера.
Намек понят, Митос со вздохом поднялся с дивана. Ножницы оставил в ванной? Байрон молча кивнул. Наблюдать это убожество выше моих сил.
Ножницы нашлись действительно быстро, прямо в раковине. Но уходить из ванной Старик не спешил. Что-то было не так. Понять, что именно, труда не составило. В ванной комнате было идеально чисто. Хотя Митос точно помнил, что вчера, как минимум, на зеркале был след от зубной пасты, а занавеска слетела с одного из крючков. Человек, попавший в аварию, не доходит до спальни, одевает уличную обувь после душа, не в силах найти носки (босиком поэт ходил редко, по понятным причинам), но буквально до блеска вылизывает ванную?!
Хотелось осмотреться внимательнее, но из гостиной уже доносилось недовольное кряхтение, а препираться сейчас было слишком опасно. Нужно было как следует подумать на счет того, что Байрон скрывал на сей раз.
Когда Док уже выходил, ему попалась на глаза лежащие на крышке бельевой корзины телефонная трубка, блокнот и погрызенный карандаш. Нехитрые манипуляции быстро помогли выяснить, что последним, кому звонили, был некий Колин Дарситак, кажется, звали редактора Байрона. И учитывая, что вечером Митос разговаривал с Джо, Байрон звонил редактору среди ночи. С записью в блокноте все было сложнее и проще одновременно.
Ты добрв том твой небесный грех
Иль преступленье: ты хотел
Несчастьям положить предел,
Чтоб разум осчастливил всех!
Митос смотрел на строки на бумаге, прекрасно узнавая ихи не узнавая в то же время. Вилла Диодати. 1816. Счастье, безумие. И эти строки. То криком, то шепотом. Но теперь-то к чему? Нет, Байрон любил «Прометея». Но к чему ему взбрело в голову переписывать строки сейчас? В голову лезли воспоминания о днях куда более ранних, чем их приключения с Клер и супругами Шелли.
Лист седьмой
Ретроспектива, год 1815
Он возвращался в Лондон, словно против собственной воли. Наверное, он рехнулся. Спятил. Наверное, воздействие опия на разум, на пусть даже и бессмертный мозг, было сильнее, чем считала медицина. Но как бы там не было, он возвращался.
«Достопочт. Д-ру Адамсу.
Мой дорогой друг, брак, а вместе с ним и моя судьба трещат по швам. Моему телу и разуму нужен лекарь, а не та шайка шарлатанов, которыми я окружен. Возвращайтесь в Лондон, доктор Адамс. Молю вас и заклинаю.
P.S. Десятого числа сего месяца родилась моя первая законная дочьАвгуста Ада. Я был бы счастлив, не будь раздавлен».
Лишь в отдельных словах он узнавал того, кого уже успел назвать другом. И от кого бежал, как от чумы. От невольной ассоциации его передернуло.
Перед отъездом из Ковентри Бенджамин успел навести кое-какие справки, и если им можно было верить, то лорд Байрон преувеличивал свое печальное положение. Да, ходили слухи, что приключился ряд серьезных финансовых затруднений, а также некие проблемы со здоровьем, ничего конкретного о которых известно не было. О его семейных делах известий и того меньше, что естественно, учитывая недавнее положение леди Байрон.
На этом этапе желание отказаться от поездки было сильнее всего, но что-то иррациональное, совершенно безумное заставляло верить словам поэта куда сильнее, чем добытой информации.
Митос встретил его в парке, появляться на Пикадилли раньше времени не было никакого желания.
Не будь Митос уверен, он решил бы, что произошла какая-то путаница. Лорд Байрон был столь же холоден и спокоен, как при их последней встрече. Вкратце рассказал о дочери. Митос с трудом поборол желание отпустить колкость. Белла оказалась не такой и святой, как выглядела. Версию о том, что у Предбессмертных могут быть дети, Старейший считал очередной сказкой.
В какой-то миг желание развернуться и уйти, чтобы не появляться в жизни этого мечущегося аристократа, почти победило, и Байрон, судя по всему, это почувствовал.
Доктор, вы ведь верите в абсолютное торжество разума? В его величие? Так скажите, как помочь ему победить мятежную душу? Как вырваться из этого рабства и обрести бессмертие и покой?
Митос остановился и пристально посмотрел молодому человеку в глаза:
Бессмертие и покой? Вы можете совместить в своем сознании эти понятия? Если вы ищете действительно этого, то могу вас разочаровать. Разум тут ни при чем. Бессмертие и покой могут быть едины лишь в смерти, злость все же прорвалась наружу, руша казавшиеся такими прочными барьеры.
Поэт замер, и Бенджамину показалось, что в его глазах промелькнуло что-то похожее на удовлетворение.
Доктор, будьте таким всегда. Гнев идет вам больше безразличия.
«Не дай Бог вам увидеть мой гнев, милорд».
Так что же, черт возьми, терзает вашу душу, Байрон? Вы умоляете о встрече, а теперь мы уже час обсуждаем погоду и новости света. Вы, смею вас упрекнуть, оторвали меня от дел.
И он дождался. В полном льда взгляде зажглась прежняя искра.
Доктор, давайте отринем ложь и взглянем правде в глаза
Наши дни
Глядя правде в глаза, я погубил в себе отличного парикмахера.
Митос с улыбкой чеширского кота отложил ножницы, глядя, как Байрон рассматривает в зеркале непривычно короткие волосы.
И садиста. Дорогой доктор, мне искренне казалось пару раз, что ты наплюешь на все свои обещания и отрежешь уши раньше, чем голову.
Старейший присел на край подоконника, скрестив ноги:
Зато, мой лорд, вы не представляете, какое это блаженство: знать, что вы будете молчать, хотя бы пока у меня в руках ножницы. Правда, его омрачает одна мысль
Байрон, сидевший в кресле, резко развернулся, и в его, направленном прямо в глаза Митоса, взгляде читалось волнение, подтверждающее утреннее беспокойство Старейшего. Которое он пока был не намерен показывать.
Я готовлю, хожу за продуктами, теперь еще и исполняю функции личного парикмахера Байрон, тебе был нужен я или бесплатная прислуга?
Поэт, расслабившись, рассмеялся, и Митос не смог не присоединиться. Придуманная на ходу колкость пришлась уж очень к месту.
Сейчас, Байрон выглядел Нормальным. По крайней мере, настолько, насколько это определение вообще было к нему применимо. Но предательскую мысль о том, что все может оказаться лишь его, Митоса, неоправданными страхами, тот гнал взашей, возвращаясь мыслями к листку бумаги в идеально прибранной ванне. Чтобы там ни было, утром ему лгали. Лгали с совершенно преданными и честными глазами. И теперь нестерпимо хотелось выяснить причину, пусть она и окажется самой прозаичной. Главное, чтобы она не привела эту поэму о жизни лорда Байрона и его с ним дружбе к самому прозаичному для двух Бессмертных финалу.
Лист восьмой
Судьба явно пошутила, дав этому человеку фамилию Дарси. Нет, Колин был бесспорно красив, если уметь видеть. По-мужски красив. А в сочетании с прекрасными исконно английскими манерами, которых Байрон не встречал уже давно, его красота выглядела еще более выигрышно. Но эта была явно не та откровенная сексуальность, которую все привыкли приписывать пресловутому мистеру Дарси.
Ноэль, я не привык говорить такое своим сотрудникам, но тыособый случай. Ты великолепен! Колин отложил листы со статьей и улыбнулся свободно устроившемуся в кресле Байрону. Не боишься, что когда мы это опубликуем, ты проснешься звездой?
Байрон поправил сбившийся шейный платок и наклонился вперед:
А ты знаешь много знаменитых криминальных репортеров, Колин, дружище? Янет. Хотел бы славыпошел бы по стопам брата. Но он, знаешь ли, плохо кончил. На твой вопроснет. Не боюсь. Но и не жажду. Тем более что опубликуем мы ее не скоро. Обдумал мое предложение?
Колин, высокий, выше Байрона точно, и крепко сложенный, поднялся из-за стола, бросил на поэта взгляд сверху вниз и подошел к окну.
Обдумал. Но скажи, ты уверен, что найдешь на этого аристократа что-то еще, не вляпавшись при этом в неприятности?
Байрон поднялся вслед за ним и встал рядом. Бросив взгляд на шефа, он поймал себя на совершенно неуместной мысли, что проживи он сам смертным еще лет десять-пятнадцать, то выглядел бы, наверное, примерно так же. И эта мысль ему все-таки льстила. В Дарси было что-то притягательное.
Найду, уж поверьте, мистер Дарси, удержаться от подколки он не смог. А вляпаться Я выследил его, и меня не заметила даже мышка. Я умею быть невидимым, если хочу.
Пропустив обращение Байрона мимо ушей, редактор едва заметно улыбнулся:
Слабо в это верится. Но ты талантливый парень, этого не отнять. Так что если уверенработай. Только не затягивай. И будь добр, не лезь на рожон.
Но поэта его слова уже мало волновали. Он почти уперся лбом в стекло, пытаясь разглядеть с высоты десятого этажа что-то внизу.
Колин, видишь зеленую ауди, приятель? Она всегда тут стоит?
Дарси протер очки и пристально посмотрел туда, куда указывал юноша:
Не обращал внимания, но Нет, скорее нет. Я бы запомнил этот идиотский цвет.
Когда он обернулся, Байрон уже собирал со стола документы, явно планируя откланяться.