Через каких-то полчаса капсула уже была найдена и уничтожена, а Дункан ожил и слез со стола, разглядывая еще не зажившие порезы и потеки крови.
Вся компания добрела до жилых комнат, где обнаружилось несколько старых рубашек, плащ и курткапоследний предмет гардероба принадлежал, очевидно, Сайласу, поскольку в эту куртку поместилось бы три Кассандры.
Если пройти чуть дальше по реке, там можно искупаться. Смыть кровь, сказал Митос.
Им всем это действительно не помешало бы. Правда, Дункана все еще беспокоило то обстоятельство, что один из Всадников остался в живых, и это был не Митос, которого Дункан мысленно старался не определять, как одного из четверки. Но на вопрос про Сайласа Митос опять не сказал ничего определенноготолько что тот не вернется, и что если бы Сайлас хотел кого-то из них убить, то уже давно бы убил.
Митос первым ушел на речку, даже не прихватив с собой меч. Это при его-то осторожности. Чуть погодя за ним следом отправилась и Кассандра. Дункан подумали решил остаться, избавившись тем временем от остатков цепей. Он посмотрел на брошенные мечи, и невольно задумался, подвергают ли Митос и Кассандра себя опасностиили наоборот, то, что эти двое не взяли с собой мечи, гарантия их жизни.
«Может, Кассандра просто хотела убить его сама? Они ведь не открутят друг другу головы голыми руками? Не смогут?»
Дункан не был уверен в ответе. Но решил, что если все обойдется, ему нужно будет снять для себя отдельный номер в отеле, предоставив этих двоих друг другу.
* * *
Вода была холодной. Но поскольку простуда Бессмертным не грозила, Митос и не беспокоился. К тому же они все только что избежали проблем посерьезнее. Митос зашел в речку по пояс и наклонился зачерпнуть воды, чтобы промыть лицо.
Послышались шаги и плеск. Обернувшись, Митос увидел, что Кассандра тоже зашла в воду и приближалась к нему. Остановившись рядом с Митосом, Кассандра какое-то время только смотрела на него. Потом потянулась рукой к его лицу, коснулась, стирая остатки крови. Он поднес к губам ее ладонь. Кассандра, высвободив руку, положила ее Митосу на затылок, наклоняя к себе, пока их лица не оказались совсем рядом, а губы не соприкоснулись.
Вскоре они лихорадочно срывали одежду друг с друга, обнажая еще не затянувшиеся раны, пачкая руки невысохшей кровью.
Река, освещенная лунным светом и дальними огнями города, смывала и уносила прочь все следы недавних битв, боль и усталость.
* * *
Утром, когда Кассандра вышла из номерауже в дорожной одежде и с сумкойто первым, кого она увидела, был Дункан. Тот разместился в кресле, что стояло в центре небольшого отельного холла.
И давно ты здесь, Дункан? спросила Кассандра.
Нет. Что-то не спалось, ответил он, протирая глаза.
Все в порядке, поспешила успокоить его Кассандра.
Да, вижу. Вы с ним помирились?
Я бы это так не назвала.
Кажется, ты уже жалеешь?
Нет. Но я все еще не могу простить ему то, что он когда-то сделал.
Я так понимаю, что он постарался искупить. Он изменился, Кассандра.
И Дункану самому захотелось в это верить.
Знаю. Но прошлое не изменить. Знаешь, я все-таки немного жалею.
Тебе нужно время.
У меня оно было, и даже слишком много. Обстоятельства изменились, и мне нужно переосмыслить все заново.
И потому ты уезжаешь?
До встречи, Маклауд.
Дункан осторожно обнял ее за плечи, как уже делал не раз, утешая. Кассандра на мгновение прижалась лбом к его плечу. Потом отстранилась. Дункан еще какое-то время смотрел ей вслед, пока Кассандра выходила из отеля и садилась в такси. Потом развернулся и направился в номер, где провели ночь Кассандра и Митос.
Дункан остановился у порога и постучал. «Надеюсь, ты уже успел одеться», пробормотал он.
Не заперто! крикнули ему в ответ знакомым голосом.
Дункан толкнул дверь и зашел в комнату. Вопреки его опасениям, в номере был порядок, даже кровать уже аккуратно застелена. Митос, одетый в джинсы и растянутый свитер, развалился прямо поверх покрывала, подложив скрещенные руки под затылок. Он вопросительно посмотрел на Дункана.
Не знаю, что сказать, признался тот. У меня много вопросов.
Я вряд ли смогу тебе все объяснить так, чтобы ты понял, сказал Митос.
А ты попытайся. Начни со Всадников.
Дункан устроился в кресле и всем своим видом выразил внимание.
Ну, хорошо. Мы были настоящим братством, все четверо. Клятвы на крови, общие походы, добыча поровну. Необходимость прикрывать друг другу спину. Мы мало чем разнились друг от друга. И преступления у нас общие. Было ли у меня право их судить? Я и себе вынес бы смертный приговор. А я хотел жить. Признаюсь, Митос оторвался от созерцания стен и потолка, и посмотрел прямо на Дункана, когда я понял, что все само собой не разрешится, и мне придется пойти против своих, я уже не надеялся выжить. Думал, что кто-то из вас обязательно меня прикончитесли не Всадники, то Кассандра. Или ты.
Последнюю фразу Дункан решил проигнорироватьвряд ли Митос не понимал, что Дункан передумал воплощать свою угрозу в действие. Но Дункан обратил внимание на другой момент:
Ты все еще называешь Всадников «своими»?
Митос снова отвел взгляд. Сказал:
Потому что так оно и было. Я понимаю, что поступил правильнонельзя было позволить Кроносу травить людей. Или убить тебя. Но предателем я от этого быть не перестану. Улавливаешь? Я клялся в верности нашему братству. Мы с Кроносом скрепили клятву кровью. Это не пустой звук, знаешь ли. Я рад тому, что выжил Сайлас. Он действительно был мне другом. И я даже надеюсь, что останется им. Хотя вполне возможно, что он будет мстить. Или же просто убивать без разбору. Он давно отошел от дел, а я вернул ему память и вкус крови. А потом собирался его же за это убить. И кто я после этого?
Ну, ты как-то сказал, что всегдана стороне победителя, проговорил Дункан.
Некоторые сомнения все же не давали ему покоя, но Митос не спешил их рассеивать.
Во-первых, если помнишь, это ты так посчитал. Во-вторых, что, скажешь, нет? Кому я помогаю, тот и будет победителем. Вариант совершенно беспроигрышный.
Митос сказал это совершенно серьезным тоном, но Дункан уловил перемену в его настроении. Казалось, можно было прямо глазами увидеть, как Старейший покрывается привычной своей скорлупой из спокойствия и иронии. Очевидно, лимит откровения исчерпан, и пускать кого-либо себе в душу Митос не будет еще долго.
Ты был прав, сказал ему Дункан. Я действительно не особо понимаю тебя и твои проблемы. Ты сам хоть себя понимаешь? Хуже того, из-за твоих претензий на исключительность могли погибнуть люди. А некоторые и погибли.
Ты предпочел бы, чтоб не стало и меня?
Митос, у меня есть причины злиться на тебя, не находишь? Но я рад, что ты выжил.
Не спросишь про Кассандру?
Дункан поднялся на ноги.
В общих чертах я понял. А пока вы не пытаетесь убить друг другаэто, наверное, не мое дело.
Умнеешь на глазах.
Иди ты. И, Митос, я сегодня же думаю вернуться обратно в Париж. Домой. А у тебя какие планы?
Я тоже уеду сегодня. Надо только разобраться еще с одним делом.
Дункан насторожился:
Каким?
Вернуть твоих соседей в зоопарк.
Кого?! Каких еще Ах, ты про обезьян? Знаешь, Митос, я вот прямо сейчас начинаю жалеть, что тебе не отрубили голову.
Митос рассмеялся. Дункан постарался удержать суровое выражение лица, но это ему не удалось.
* * *
Слова про обезьян были сказаны не только для того, чтобы подколоть Дункана. Митос действительно собирался вернуться на базу Всадников: кроме заботы про бесхозных тварей, которых надо было куда-то пристроить, было у него одно предположение как оказалось, правильное.
Спустя пару часов ожидания, когда Митосуже собирался махнуть на все рукой и уйти, он услышал Зов. К убежищу приближался еще один Бессмертныйи Митос уже знал, кого сейчас увидит.
И что ты тут забыл? Тебе в прошлый раз мало досталось?
Сайлас был спокоен и угрюм. За топор он, впрочем, не спешил хвататься.
Я знал, что ты вернешься за зверушкой, Митос показал на клетку, где радостно прыгала та самая обезьяна, что приглянулась Сайласу больше остальных.
Теперь я тут. И что? Хочешь получить реванш?
Митос покачал головой:
Нет. Но я хотел бы знать, почему. На твоем месте я обезглавил бы противника, сказал Митос, спокойно выдержав ответный взгляд побратима.
Не боишься, что я тебя сейчас убью? спросил Сайлас.
У тебя вчера была отличная возможность.
Дело в том, Митос, что из тебя хреновый друг. Но других у меня нет, и не было.
Митос немного помолчал.
Куда ты теперь направляешься? Вернешься в свои леса, на Украину?
Вернусь. А что мне остается делать? ответил Сайлас.
«Я скучал по тем временам, брат. Мне нравится видеть, как уходит жизнь. Нравится смотреть в глаза тем, кого я убиваю», вдруг пронеслись в памяти Митоса слова, что не так давно говорил Сайлас. Всадник Война. Тот, кого Митос не раз видел в бою. Митос хорошо помнил, как Всадники, одним из которых был он сам, наводили ужас одним своим появлением. Помнил звон оружия и крики умирающих людей. Топот лошадиных копыт. Как бил в глаза отсвет на лезвии боевого топора, что унес так много жизней.
«Он ведь и сейчас желает возвращения той эпохи. И Кронос ему не нужен, никогда не был нужен».
Звон усиливался. Казалось, Митос уже явственно видел перед собой темную фигуру в косматом плаще. Лезвие топора в крови, кровь течет по древку, заливая руки, брызгает на одежду и лицо. Нет, на маску, за которой не видно лица. Огненные сполохи на небе напоминают алых лошадей
О чем задумался?
Наваждение ушло так же внезапно, как и началось. Сайлас уже открыл клетку и забрал свою обезьянкута, будто домашняя кошка, устроилась у него за пазухой и с любопытством оглядывалась вокруг. Митос заставил себя улыбнуться.
Да так, воспоминания.
Ясно. Ну что ж, мне пора. Прощай, брат!
Митос пожал протянутую ему руку и потом сам хлопнул Сайласа по плечу. Оставшись в одиночестве, Митос еще долго бродил по пустой базе, не решаясь ее покинуть. Ему было о чем подумать.
* * *
Добравшись до города, Митос вызвал такси, чтобы поехать на вокзал. Ни с Дунканом, ни с Кассандрой он в ближайшее время не собирался видеться.
Не смотря на довольно легкий тон недавней беседы с Дунканом, у Митоса было впечатление, будто тот пытается разглядеть на нем не то копыта с рогами, не то крылья с нимбом, а и то и все вместе. Очевидно, Дункан не мог решить, как теперь относиться к другувсе-таки другучья биография оказалась куда насыщеннее, чем Дункану представлялось. А что до Кассандрытут тоже не все просто. Эта ночь, проведенная ими вместе, была не началом, но завершением долгой истории с обманутыми надеждами, ненавистью, любовью, смертью, жаждой мести Но кто они теперь друг другу? Начать с чистого листа все равно не удастся, слишком многое их связывало в прошлом. И не скажешь же: «Давай останемся друзьями», не тот случай. Может быть, она еще раз попытается его убить. Может, сумеет простить. А может
Как бы то ни было, Митос знал, что скучать ему не придется. А еще было у него неожиданно ясное предчувствие, что теперь все должно наладиться. Со временем, конечно.
Тень Всадников, сопровождавшая его многие столетия, постепенно рассеивалась.
Жюли Фортюн(Julie Fortune)Вопрос веры
Вот, хотя иду я через долину
Ураган ненависти на Гревской площади был хорошо знаком Дарию. В 32 году до н. э. он посещал цирки Рима и видел толпы требующих крови. Те ли древние лица, эти ли, 1794 годаединственная разница заключалась в том, что Рим в те времена был красив, а этот Париж отталкивал убожеством. Дарий крепко держался за деревянную перекладину повозки, медленно катившейся навстречу гильотине, чьи неясные контуры увеличивались, и пытался привести свой ум в порядок.
Вот, хотя иду я через долину смертной тени
Теплый плевок попал ему на щеку. Ребенок, плюнувший в него, ухмыльнулся обворожительной улыбкой уличного мальчишки с абсолютно холодными глазами. Другой юный революционер с гордостью сжимал в руках игрушечную гильотину и работал лезвием, издевательски глядя на Дария.
Вот, хотя иду я через долину смертной тени, не убоюсь я
Повозка со скрипом остановилась. Дарий с трудом сглотнул и отпустил перекладину; его пальцы болели от напряжения. Рядом с ним пожилая женщина, явно из аристократов, плакала, ее седые волосы разметались по лицу, всё достоинство исчезло. Он бы обнял ее, чтобы поддержать, но их запястья были закованы в цепи.
Он находился в задней части повозки и видел, как разомкнули браслеты и увели первого из заключенныхЭмиля Дюльсени, репетитора детей виконта дю Мон. Дюльсени кричал о своей невиновности, а огромная толпа, собравшаяся на казнь, издевалась и смеялась. Когда солнце поднялось позади гильотины, словно немигающий кровавый глаз, мужчина был пристегнут к месту своей смерти.
Дарий заставил себя смотреть, как падает лезвие, край которого, поймав солнечный свет, блеснул мрачной красотой. Громкий удар. Кровь фонтаном взлетела над толпой, радуя тех, кто занял лучшие места.
Отрубленная голова скатилась в поджидающую корзину. Одобрительный гул был подобен рыку гигантского зверя.
Бог их простит. Дарий перекрестился, как смог, и попытался сложить молитву за душу человеческую. Он надеялся, что смертные казни будут проводиться, по крайней мере, с сохранением некоторой меры достоинства, но с людьми поступали, как с животными на бойнеи хуже. Нет мира здесь. Бог отвернулся.
смертной тени, не убоюсь я
Он услышал, как толпа, окружившая повозку, скандирует слово, что прогнало озноб по его спине, речитатив, который звучал все сильнее и возрастал подобно океанской волне.
Кюре. Кюре. Кюре. Кюре.
Солдаты, всегда чувствительные к настроениям толпы, отодвинули в сторону других обреченных и подошли к нему. Он стоял неподвижно, пока с его запястий снимали цепи. Они избегали встретиться с ним взглядами, но не от затруднений с совестью, а из простого равнодушия. Один из них вытолкнул его из повозки настолько сильно, что Дарий споткнулся на неровном булыжнике и упал на одно колено, разбив его до крови.
Он ощутил глубоко скрытое в давящем смятении момента присутствие поблизости другого Бессмертного. В обычное время он бы обеспокоился, но сейчас угроза от одного человека казалась незначительной, когда так многие требовали его смерти. По крайней мере, его смерть не останется незамеченной.
Его внимание было сосредоточено на необходимости подняться, и ему была протянута рука помощи. Он взял ее, посмотрел в чумазое лицо в обрамлении спутанных сальных волос, прикрытых видавшей виды шляпой с трехцветной революционной кокардой. Лицо друга.
Глаза Митоса были полны ярости и страдания. Он сказал, как обычно экономя слова:
Я вытащу тебя отсюда.
Нет, выпалил Дарий в ужасе. Достаточно плохо, что один из них сегодня умрет, но оба? Они дружили много лет. Он не мог допустить такого конца. Нет! Ничего не делай. Ради Бога, спаси себя. По крайней мере, ты получишь Квикенинг, не все будет потеряно.
Митос вздрогнул от этого предложения. Он бы ответил, но тюремщики грубо развернули Дария и заставили идти через злую, кричащую толпу к ступеням гильотины.
Он надеялся, что сможет увидеть Митоса со ступенейлицо друга сколько-то поддержало бы егоно толпа поглотила того, как жертву живую, и видно было только мешанину чужих лиц и поднятых кулаков.
Дарий остановился на верхней ступени и посмотрел на верхушку машины смерти месье Антуана Луи. Машины для убоя бессмертных.
Вот, хотя иду я через долину смертной тени, не убоюсь я зла.
Он не сопротивлялся, когда его привязывали к узкой деревянной поперечине. Его шея неудобно лежала на деревянном выступе, и то, что это временно, было несерьезным утешением. Он посмотрел вниз и увидел голову предыдущей жертвы: они даже не побеспокоились опустошить корзину. Слезы все еще блестели на бледных щеках Эмиля Дюльсени.
Последние слова? равнодушно пробормотал палач. Его рука уже лежала на спусковом рычаге.
Бог простит нас всех, сказал Дарий и закрыл глаза.
Он услышал щелчок рычага.
* * *
Дарий выпрямился в темноте, задыхаясь, одна рука на горле, другая подсознательно вцепилась в бортик кровати. Да. Да, он был в своей постели, в безопасности настолько, насколько возможно священнику в Париже, распаленном кровью жертв.