Хватит болтать ни о чем, Эндрю Грей задрал руку. Вы все знаете, что я никогда никого не обманывал. Я даю слово, что мы честно разделим деньги
Взгляд Эндрю натолкнулся на лицо Лоры. В женских глазах горел нехороший огонек.
Бери сумку и пошли, буркнул старик-мэр Биллу Эндрю. Договорим обо всем в городе. Тут плохое место для споров.
Лора шла впереди толпы рядом с Эндрю Греем и Рыжим Биллом. Жители Стоктона с нескрываемой ненавистью смотрели на спину женщины, приведшей их к кладу.
Целых две тысячи долларов!.. перешептывались они между собой. Интересно, а за что она должна получить такие деньжищи? За то, что приютила подыхающего бандита? Но за это и в самом деле нужно вешать, а не платить.
Если бы не ее хромая нога, и если бы она сама, без нашей помощи, смогла взять эту сумку, тихо продолжил общую мысль длинный парень в клетчатой рубахе, Лоре полагалась бы уже не одна веревка, а две. Во-первых, за укрывательство и, во-вторых, за кражу.
И в самом деле, если мы не вздернем эту старую ехидну, то где же правда? не без горечи спросил кто-то.
Дурак ты, откликнулись сзади. Лору можно повесить только за Ховарда Уэста, но тогда всплывет сумка с кладом. Короче говоря, умник, если ты даже узнаешь, где правда, то лучше помолчи.
Мэр Эндрю Грей тоже думал о Лоре Уайт.
«Лора не будет молчать, уже не сомневался старик-мэр, вспоминая ее последний взгляд. Теперь, чтобы как следует позабавиться и отомстить, она расскажет обо мне все, и припомнит всех покойников. Конечно, у старой стервы нет никаких доказательств, но ее слова будут действовать на людей как залежалый змеиный яд: может быть и не быстро, но верно. Господи, за что?! Гадюка тихо лежала в своей норе, но вдруг выползла наружу и принялась жалить всех подряд»
Поразмыслив, Эндрю Грей пришел к выводу, что во всем виноваты деньги. Но золото оживило сердце не только Лоры Уайт. Оно оживило и горожан Форт-Стоктона, которые, потихоньку проклиная Лору, уже с недоверием посматривали и друг на друга.
13.
Алан Спенсер сидел за столом и с помощью патронов выкладывал сложную, похожую то ли на ежа, то ли на дикобраза, фигурку. Майкл спал на кровати у окна. Он ровно и громко храпел. Уэст раскачивался на стуле, положив ноги на стол.
Они поверили нам, Алан, сказал Уэст. Скоро мы сможем уйти отсюда.
Алан, не поднимая глаз, кивнул. Уэст какое-то время рассматривал фигурку из патронов. У него были пустой взгляд, словно он высматривал пока невидимую цель.
Майкл вскрикнул что-то нечленораздельное сквозь сон и перестал храпеть.
Алан взглянул в сторону брата и окликнул его:
Майкл.
Майкл тяжело заворочался и через пару секунд снова захрапел.
Не волнуйся, он дышит, улыбнулся Уэст. Кстати, Алан, как ты, надеюсь, понимаешь, нам нужно заплатить за услуги Сьюзи.
Сколько?
Четыре тысячи хватит. Еще я заберу свои десять, которые подарил этим дуракам из Форт-Стоктона, и тогда у нас останется тридцать шесть, то есть по двенадцать тысяч каждому.
А откуда взялись те десять тысяч в Змеином ущелье, Ховард?
Моя старая заначка на черный день. Иногда такие деньги спасают жизнь. Я вот помню однажды в Сан-Себастьяне, лет пять назадначал Уэсли.
В комнату вошла Сьюзи Ллойд.
Ховард оборвал свой рассказ и спросил:
Как там Лора?
Напилась и спит. У нее что-то с нервами, Сьюзи немного подумала и, словно сожалея о чем-то и покачала головой: Никогда не видела ее такой раньше такой злой.
Уэсли белозубо улыбнулся:
И поэтому тебе пришлось накачать ее спиртным?
У меня нет другого лекарства, Сьюзи села на стул рядом с Уэсли и игриво обняла его за шею. Тебе не скучно, дорогой?
А ты также ненасытна, моя милая? Уэсли отстранился от женщины. Вопрос не кстати, почему злится Лора?
Она сказала, что две тысячи за ее работуслишком мало.
Уэсли расхохотался:
Какую работу? Твоя подруга что, сошла с ума? Съездить в Форт-Стоктон и посетить с кучей ребят в Змеиное ущелье это не работа, а прогулка.
Я согласна, но Лора вернулась очень расстроенной.
Тут причина злости не в двух тысячах. Интересно, что Лора стала бормотать себе под нос после пятого стаканчика виски? усмехнулся Уэст.
Ну-у-у, я не знаюпротянула Сьюзи. Точнее, я не совсем поняла. Кажется, это очень давнее дело, в котором замешан мэр Стоктона. У Лоры довольно тяжелый характер и она не умеет забывать обиды.
Лора взяла один патрон из кучи на столе и приложила его к фигурке, которую выкладывал Алан.
Это длинный хвост твоего ежика, пояснила она.
Уэст встал.
Ладно, вы тут веселитесь, а я пойду, посмотрю, что происходит вокруг, а заодно подышу свежим воздухом.
Не выходи на улицу! крикнула ему в спину Сьюзи. Тебя могут узнать.
Уэст ничего не сказал и громко хлопнул дверью.
Он на чердак пошел, усмехаясь, пояснил Сьюзи Алан. Ховард даже кресло туда утащил. Сидит, курит и смотрит на дорогу.
Там же пыльно, Сьюзи ответила на мужскую ухмылку мягкой, почти добродетельной улыбкой.
А еще холодно, согласился Алан. Но, Уэст называет эту дымовую и пыльную смесь «свежим воздухом».
Через полчаса, когда обнаженная Сьюзи лежала в кровати рядом с Аланом и бездумно рассматривала потолок, она вдруг сказала:
У меня нехорошее предчувствие, Алан. Странно, но весь день мне кого-то жаль: то приблудную кошку с двумя котятами, то спящего посреди улицы пьяницу, то бедняжку Лору.
Алан протянул руку к женскому лицу и осторожно погладил его.
Ты плакала сегодня? удивился он.
ДаСьюзи растеряно улыбнулась. Странный день! Я ничего не боюсь, но знаю, что скоро случится что-то нехорошее То есть Не так Случится что-то большое, понимаешь?
Нет, честно признался Алан. Но случится все-таки плохое или хорошее?
Сьюзи думала целую минуту.
У некоторых вещей нет цены, наконец сказала она.
Например?
Ну, например, если я уйду со двора, сколько будет стоить моя тень, которая останется на этом дворе?
14.
Не помогало даже виски, и к полуночи старый мэр Эндрю Грей вдруг понял, что попросту сходит с ума. Спасительный сон не наступал, маленькая, жесткая подушка под головой была уже мокрой от пота, а в довершении всего, низкая штора не защищала глаза от яркого лунного света. Старика-мэра душила ненависть к Лоре Уайт. Он ворочался в кровати, замирая на минуту или две, но потом, издав очередное сдавленное ругательство, рывком руки поднимал одеяло и переворачивался на другой бок. Лежать на правом боку было удобнее, но тогда ему в глаза бил яркий лунный свет, а лежать на левом мешала глухая и жутковатая темнота. Эндрю никак не мог понять, какая ненависть страшнее: та, что была светлее, то есть подсвечивалась луной через закрытые веки или та, что была черной, как не имеющий дна колодец. Вчерашние, еще недавно казавшиеся очень важными, мысли о магазинчике Феликса Чалмерса, который можно было бы легко прибрать к рукам и о скорой и долгожданной свадьбе дочери растекались масляными, невесомыми пятнами и превращались в насмешливое лицо Лоры.
«Сволочь!.. Гадина! Наглая потаскуха!»
Эндрю устал. Но мысленные ругательства продолжали течь как кровь из глубокой раны и остатки здравого смысла«Да плюнь ты на это!..» или «Все пройдет, забудь» были слишком слабы, чтобы зажать эту дьявольскую рану. Кроме того, Эндрю всегда плохо контролировал свои эмоции, если выпивал больше полбутылки виски.
На какое-то мгновение ему все-таки удалось отстраниться от своей ненависти, и он с тоской подумал: ««Может, мне испугаться, а?» Эндрю Грей прожил много лет и по опыту знал, насколько спасительным может быть чувство страха. Он, может быть, и прожил так долго только потому, что вовремя прислушивался к инстинкту самосохранения. Но сегодня инстинкт молчал, и Эндрю в который раз потянулся к бутылке виски.
Он сел, отхлебнул прямо из горлышка и посмотрел на свои босые и белые ноги.
«Да-да Так и чокнуться не долго, думал Эндрю. А, казалось бы, с чего вдруг?.. Конечно, неприятно, когда за твоей спиной вдруг станут болтать всякую чушь, но, по большому счету, это все равно что безобидный собачий лай, а не вой волков. Вот только»
Эндрю сделал еще один глоток из бутылки. Мысль оборвалась и Эндрю щурясь, посмотрел на яркую луну за окном. Ровный мертвый свет проник в его мозг и залил его, как вода заливает прибрежные камни.
«Убью!..» подумал Эндрю и, еще не понимая полностью содержания этой мысли, улыбнулся. Ему стало легче. Тьма ушла, а лунный свет показался ему едва ли не солнечным. Бессонная ночь словно провалилась под пол, и наступило освобождающее утро.
«Что тут такого?.. Убью и все», снова подумал Эндрю и засмеялся от облегчения.
Он встал и удивился легкости и быстроте своего тела. Ненависть исчезла, и Эндрю, расхаживая по комнате, принялся спокойно обдумывать убийство Лоры Уайт.
«Лучше ножом так меньше шума. Потом поджечь все Именно поджечь. Вот только где Лора прячется? Не у своей ли подружки Сьюзи? старик остановился и потер лоб, собираясь с мыслями. А если нет, наверняка там. Она же боится за свои две тысячи долларов. Значит, она там».
Эндрю подсчитал время на дорогу до Биг-Роут и обратно. Он мог легко успеть обделать свое дельце к утру.
«Деньги у Лоры наверняка с собой, размышлял Грей, собираясь в дорогу. Что ж, тогда не придется платить из приданного дочери за магазин покойника Чалмерса, старик хихикнул. Один покойник не обязан платить другому, если речь идет о живых людях».
Уже садясь в седло, Эндрю Грей вспомнил о пожаре, который он собирался устроить после убийства. В чертовом Биг-Роуте наверняка нельзя было найти ни сена, ни керосина, а уж, тем более, ночью и в нужном количестве. Эндрю прихватил еще пару лошадей из конюшни и направился на центральную площадь. У него, как у главы города отвечающего за пожарную безопасность, были ключи от керосиновой лавки Джо Миллера, а что касается сена, то плотно набитые тюки всегда лежали рядом с гостиницей для фермеров.
Улицы городка были пусты и темны. Но во многих окнах еще светились огоньки, и Эндрю Грей легко догадался о причинах внезапной бессонницы горожан. Дело в том, что только те из них, кто был в Змеином ущелье, получили по триста долларов из клада Ховарда Уэста, остальные жеа их было большинствоне получили ни гроша.
«Сейчас учитель Боб Дорн наверняка записывает свою завтрашнюю речь, что, мол, нельзя забывать об интеллигенции во время дележа шальных денег, старик Эндрю хитро подмигнул единственному фонарю возле магазина Чалмерса. А умелец-кузнец Арни Фишер думает о том, как бы половчее сказать так, чтобы все поняли, что деньги нужно было делить с учетом той пользы, которую приносит человек городской общине. Ах, хитрецы, ах, проходимцы!.. Завтра в нашей церквушке проповедь пастора Генри Адамса наверняка будет продолжена выступлениями возмущенных горожан, закончится грандиозным скандалом и парой выстрелов в воздух. Впрочем, я не против того, чтобы переделить нашу добычу, мэру стало так весело, что он чуть не расхохотался. Во-первых, мне не достанется меньше, а, во-вторых, никто кроме меня не умеет так ловко соглашаться с двумя людьми, которые говорят совершенно противоположенные вещи. Это-то есть самая настоящая политика».
Эндрю Грей погрузил на двух запасных лошадей две большие канистры керосина, связав их веревкой, и шесть тюков сена. Работа оказалась не столь легкой для пожилого человека, и мэр решил перекурить перед дорогой. Оглядывая свою поклажу, он подумал было о чрезмерном объеме горючих материалов, но вести одну канистру, не используя в качестве противовеса ее вторую, было затруднительно. Что же касается сена, то его меньший вес не мог гарантировать, что поклажа не свалится в дороге из-за ветра.
«Главное, хватит для адского пламени, в котором сегодня искупается проклятая Лора Уайт», заключил про себя мэр.
Он аккуратно погасил окурок о подошву сапога и забрался на лошадь.
Как это ни странно, но ночной поход мэра не остался незамеченным. Бывший старатель и теперешний городской сумасшедший Габриель Нуньяс внимательно следил за Эндрю Греем, устроившись в одной из пустых бочек рядом с кузницей городского умельца Арни Фишера. В отличие от остальных горожан бедолага Габриель не получил во время дележа денег Уэста ни цента. Все сочли, что Нуньяс и так не может пожаловаться на свою судьбу: сердобольные горожане каждый день подносили ему в салуне пару стаканчиков виски, кормили и даже дарили обноски. Но, тем не менее, обделенный золотом Габриель страдал не меньше мэра. Ели Эндрю Грей хотел по дешевке купить магазин Чалмерса и ненавидел Лору Уайт, потому что боялся потерять свою должность из-за сплетен, то Габриель тоже боялся, но совсем другогоон боялся перестать быть святым в глазах жителей Форт-Стоктона. Лишенный дома, семьи и здравого рассудка Габриель Нуньяс верил в единственное, что он придумал самсвою святость. И кто знает, может быть, это и было его настоящим сумасшествием. Основным занятием Габриеля Нуньяса было шатание по городу и выкрикивание бессмысленных фраз. В девяти случаях из десяти его пророчества были дикими и даже страшными, и только лишь если Габриель заранее разнюхивал о свадьбе, из его воплей вдруг исчезали деспотические, требования всеобщего духовного покаяния низведенного до нюхания пыли у его ног. К Габриелю прислушивались только по большим церковным праздникам, сторонились в будние дни и почти никогда не обижали. Легкий пинок или затрещина от взрослого человека или гнилое яблоко в спину от ребенка, разумеется, в счет не шли. Сам Габриель никогда не обижался на такие мелочи. Настоящий святой, по его убеждению, и должен был быть чуть-чуть гонимым. Но теперь, нагло лишенный при всех законной доли добычи из клада Уэста, Габриель Нуньяс страдал не столько из-за золота, сколько из-за потери своего «святого авторитета». Да, святой мог и должен был быть гонимым, но только не откровенно презираемым в серьезных дележках. А между тем, там, в Змеином ущелье никто обратил на него внимания, хотя Габриель, как ему казалось, характеризуя клад Уэста, нашел удачное, загадочное и колкое словцо «брехня».
Дурак!.. обиженно сказал вслед удаляющемуся мэру Грею Габриель.
Когда цоканье копыт стихло, он задумался над тем, зачем потребовались мэру керосин и сено глубокой ночью. Воображение услужливо нарисовало Габриелю небольшой костер и веселый пикник возле реки. Недавно он видел такой, даже подошел к нему вплотную, и веселые молодые люди дали ему кусок яблочного пирога. Габриель попросил виски, ему дали и его под веселый женский хохот.
Габриель заворочался в бочке, устраиваясь поудобнее. Последнее воспоминание было приятным, но мэр уехал один, без веселых женщин, а количество керосина, которое он захватил с собой, говорило, скорее всего, о деловой поездке, а не о пикнике.
«Будет большой костер, догадался Габриель, очень-очень большой».
Мысль была приятной и теплой, но именно она и разбередила недавнюю обиду Габриеля. Он вдруг понял, что его последнее пророчество«брехня!» можно выполнить и без участия Господа Бога, если жители Форт-Стоктона потеряют больше, чем они нашли сегодня днем.
По большому счету Габриель не умел страдать, ненавидеть или таить злые мысли. В его груди попросту возникала тупая, ноющая боль и он либо кричал на своего обидчика, пытаясь вместе с криком выдохнуть эту боль, либо уходил и где-нибудь в уединении бился головой о землю, стараясь заменить внутреннюю боль обыкновенной физической.
Когда Габриель вдруг представил себе пылающий Форт-Стоктон, его боль ушла, хотя он не кричал и не бился головой о землю.
«Как хорошо и тепло!..» подумал он, заворожено рассматривая огромный, до неба, костер.
Габриель наверняка бы уснул, но тут вышел Арни Фишер и прогнал его из убогого убежищабочки. Арни был недоволен тем, что после визитов Габриеля бочки воняют мочой, а еще больше тем, что золото Уэста ловко проскользнуло сквозь пальцы такого умельца, как он. О последнем Арни, разумеется, не говорил вслух, но, судя по тону его хриплого и злого голоса, золото волновало его значительно больше бочек.
Когда Арни ушел, Габриель обнаружил, что Эндрю Грей забыл закрыть керосиновую лавку. Что касается тюков с веном возле кособокой гостиницы, то и их не стало меньше после отъезда мэра.
Габриель припомнил слова Арни, в его груди возникла тупая, ноющая боль, и она прошла только после того, как он принялся за работу. Он таскал тюки с сеном сначала к зданию мэрии, потом к гостинице, а потом просто к домам. Ему потребовалось три часа, чтобы справиться с нелегкой работой и еще полчаса, чтобы полить сено керосином.