- Ты считаешь меня чужачкой, потому что мы еще не познакомились.
- Конечно, ты чужачка. Никогда тебя не видел. И никто. Здесь никто, то есть. Даже имени твоего не знаем.
- Птича Крап.
- И что это меняет?
- Многое. У чужаков нет имен, то есть ты не знаешь их имен. А мое ты уже знаешь.
- О чем ты думала, показывая мне ногу?
Она опустила взгляд и нахмурилась: - Я не показывала ее тебе. Просто дала ей отдохнуть. Я ведь сижу.
- Меня так просто не обманешь. - Хордило протянул руку и засунул ей под бедро. Напряг мышцы раз и другой. - Да уж, достойное ощущение.
- Думаешь?
- Знаю. Достойный вес. Прочная, но и мягкая. - Он еще несколько раз попробовал приподнять бедро.
- Кажется, ты был бы счастлив делать это весь день, - заметила Птича Крап.
Хордило со вздохом отодвинулся. - А сказала, что я не знаю, о чем ты думала.
- Считай, ты меня завоевал.
Он встал. - Ну ладно.
- Наверх?
- Каждый раз одно и тоже, - пожаловался он. - Я ведь красавец.
Глаза ее широко раскрылись. Но он слишком часто видел такие взгляды, а что она там думает... пусть оставит при себе.
Феловиль Великодушная смотрела, как двое направляются в комнату Хордило. И качала головой. Вкусы женщин не предскажешь, но изо всех идиотских разговоров Хордило за многие годы этот можно счесть среди самых-самых. "Не могу понять, как он это делает. Снова и снова.
Конечно, мы еще увидим ее в петле. Так что, похоже, выигрывают все".
Она погладила зудящие царапины на щеке и оглянулась убедиться, не выскочила ли Фемала из погреба - но едва голова пошевелилась, дверца погреба опустилась с глухим шлеп. Отлично. Позор ее чрева может пустить там корни - будет лучше для всех.
В комнатах наверху - кроме занятой Хордило и той потаскухой - ее девочки рыдали, стараясь собрать остатки былой красы. Кому-то придется выметать эти клочки волос и кусочки кожи, но прежде милашкам нужно накраситься, достать парики и так далее.
Она не советовала дочке брать в дом того котоящера. Он мог казаться полудохлым и тупо выпучивать глазки, но дикая тварь есть дикая тварь. Ей подобает жить среди скал, скользить по утесам над волнами, жрать птиц и яйца и что попало, вместо того чтобы убивать и терзать городских котов и собачек тоже.
Спазм горя пронизал ее при мысли о двух растерзанных Алым псах. Торопыга и Трясун были хорошими, пусть немного жирными и ленивыми - как выяснилось, это оказалось их гибелью. Теперь Кривляка остался один, не вылезает из-под стола Якля... Кстати, куда девался этот вонючка? Пора бы вернуться со Шпилгитом на веревке, вот тогда несчастливый день мигом бы исправился.
Если мытарям режут глотки, никто в деревнях не рыдает. Никому не приходится объяснять: это вполне законная месть. Она может вообразить два десятка равнодушных шевелений плечами, тихую молитву Худу Повелителю Смерти, который собирает налогов больше всех прочих и так далее. Оправданное убийство.
Нет, нельзя было доверять такую работу Яклю.
Дверь отворилась, вошли еще трое чужаков.
Мужчина во главе, с огромным мечом в руках, сверкнул на Феловиль глазами и сказал с ужасным выговором: - Где ж они, а?
- В крепости. Все в крепости и там останутся, пока лорду не надоест их развлекать. Ну, вы трое кажетесь усталыми и голодными. Отложите-ка оружие и садитесь, я схожу на кухню.
Они уставились на нее; потом мужчина спрятал меч и обернулся к товарищам. - Прав Червячник, мы почти где надо. Пора торжественно выпить.
Второй мужчина (третьей у них была женщина, тощая и злобная на вид) подошел к стоявшей за баром Феловили. Борода не могла скрыть круглых шрамов на лице; он облизывался, глядя на лестницу в номера.
Первый спросил: - Что, у вас можно снять девок?
- Вам - да, - отозвалась она. - Но не тому, у которого круглые черви. Я должна беречь девочек, верно?
Мужчина глянул на спутника и пожал плечами.
- Вечно так, - загудел пораженный червями. - Ладно. Иди, Биск. Возьми двух и думай обо мне.
Биск состроил гримасу. - Думанье о тебе этому делу не помогает, Червячник, если ты понимаешь. - Он зашагал вверх, цепляясь за поручни так, будто был ближним кузеном обезьяны.
Женщина встала рядом с Червячником. - Не грусти так, - посоветовала она. - Дела могли быть еще хуже.
- От тебя одно и слышу, - буркнул Червячник и уставился на Феловиль. - Эй ты! Эля и еды, как обещала!
- Я уже начинаю тебе сочувствовать, - отозвалась Феловиль, отходя к очагу, проверить котел с новой порцией похлебки.
- Да ну! - заорал сзади Червячник. - Мож, я возьму что захочу и плевать на тебя! Что скажешь?
- Давай, попробуй - и не покинешь "Пяту" живым.
- Кто меня остановит?
Она обернулась. - Я остановлю, рябой наглый тупица. Не испытывай меня, и так настроение поганое. Хотите есть - пить здесь? Отлично, но деньги вперед - вы не местные и всё такое. - Она взяла две миски, наполнила супом и плюнула в одну, прежде чем идти к гостям.
Но женщина уже стояла перед ней. Выбрала миску, в которую не плюнули, и сказала: - Мне подойдет вот эта. И вино, если есть.
Феловиль смотрела, как женщина качает бедрами, идя к столу. "Ну, вот на кого должна походить добрая дочь. Только не надо таких злых глаз. Хотя злобность намекает на присутствие разума. Ах, Фемала, во всем виноват твой папаша, да сгниют его кости".
Она с улыбкой понесла миску Червячнику.
Вуффайн сидел в кресле, слушая набирающий силу за стеной ветер. Прикрыв глаза, изучал сгорбившегося в клетке котоящера. - Бежал к старой пещере, да? Подпортил веселую жизнь в таверне и пора было убираться? - Он покачал головой. - Но пещера уже не твоя, тварь. Моя, я там храню запасы. Никакой святости, ведь я позаботился разбить идолов, выбросил приношения в море. Она... какое там слово? Осквернена.
Кот сверкнул глазами на манер всех котов, чешуйчатый хвост дернулся как щупальце.
- И я поставил ловушку, - продолжал чистильщик, - зная, что ты рано или поздно вернешься. И вот он ты, - закончил он со вздохом. - Последний. Девятый из вас.
Алый зашипел.
- Хватит, Хурл. Ведьмовские ночи кончены. И хорошо. Ты убила слишком много местных жителей, не упоминая о домашних животных. Так не могло продолжаться. Я человек терпеливый, терпимый, всегда помню, что мое дело - это мое дело. Но ты обнаглела. - Он потряс головой. - И теперь тебя ждет утес, ведьма.
Вуффайн встал, нахлобучил лисью шапку, подхватил посох, а в другую руку взял проведенную через прутья клетки цепь. Пнул дверь и вытащил клетку на тропу, что вела к меньшему из двух выступов берега. Свет дневной угасал, а ветер разошелся как дикий зверь; он слышал бешеные удары водяных валов о скалы справа.
Клетка скрипела и звенела, волочась по тропе, Хурл прыгала на стенки, плевалась, стукаясь головой, лапы вылезали меж прутьев и взмахивали когтями в сторону Вуффайна - однако цепь была длинной, намного длиннее ящериных конечностей.
Он совсем запыхался, добравшись до оборванного слоя каменных плит, означавшего вершину мыса - половина древнего храма, некогда доминировавшего в сем мрачном месте, давно осыпалась в море. Однако он помнил зловещее здание, присевшее словно обезьяна, устремившее мерзкое лицо-фасад над пенистым заливом, в сторону Гаддовой крепости. Вряд ли сам Худ ведал имя здешнего давно забытого бога или богини.
Выметенный ветрами каменный пол нес едва различимое изображение какого-то демона, чья жуть особенно подчеркивалась хохочущими херувимами в клыкастом рту. Жалкая вера для жалких мест: удивительно, как идеально подобралась пара, как легко превратить в кошмар обычные жизни. Он подозревал, что дурная погода является причиной почти всего мирового зла. Боги попросту являются, придавая лицо гнилому безумию. А людей тянет к подобному, знал он. Бедные дурачки.
Вуффайн подтащил клетку и оставил опасно качаться на краю утеса. Бросил цепь и подошел, держась сторонкой, взглянуть на кипящий хаос скал и пены внизу. - Твои сестры и братья ждут, - сказал он коту. - Или только их косточки. Никогда, знаешь ли, не любил оборотней, а Д"айверсы среди них самые худшие. Но тебя я терпел бы, милый. Жаль, что ты сам нарвался.
Кот завыл.
- Знаю, - кивнул он, - твой оставшийся разум едва сознает себя. Не мое дело, разумеется, но думаю - это будет милосердием если не для ведьмы, то для безмозглого кота. - Он взглянул на клетку. - Так долго, Хурл.
Он встал так, чтобы клетка оказалась меж ним и краем, подскочил и дал хорошего пинка.
Цепь зазвенела о плиты, клетка исчезла, рушась на скалы далеко внизу.
Вуффайн подошел к краю и вгляделся вниз как раз в момент падения. Но в этот последний миг дверца резко распахнулась. Юркое животное движение - и ничего. - Ах, - пробормотал Вуффайн. - Вот дерьмо.
Подняв взгляд, он заметил огромный, потрепанный морем корабль у входа в гавань - тот явился так внезапно, будто был наколдован штормом. Пролетая мимо волнореза, корабль разбил волны и с ужасным, сотрясшим Вуффайна на вершине утеса звуком закопался в песок. Волны взорвались над кормой. Мачты попадали, красные паруса взвились напоследок - вихрь старался унести в небо все, что можно. Вскоре паруса и спутанный такелаж стали багровым пятном в морской пене.
На перекошенной палубе кишели люди.
Вуффайн вздохнул: - Что за хлопотливый день. - Подобрал посох и пустился вниз по тропе, встречать прибывших.
Дых Губб сидел на камне, зажимая забинтованные уши и качаясь взад -вперед. издавал тихие стоны, которым ветер вторил со злой радостью.
Хек еще немного последил за ним, кривясь, и отвернулся в сторону крепости. - Не нравится мне вид этого места. И раз уж, Дых, мы с тобой вдвоем, я так скажу: чем дальше от некромантов и Манси Неудачника, тем безопаснее.
- Они нам дожжны! - сказал Губб, озираясь, сверкая белками единственного выпученного глаза. - Дожжны мне цление! Хося бы! Глядь, Хек! Слуфай! Пушть мне фернут яык! Это фсе они-и-и!
Ветер был яростным и жестоко холодным. Дождь смешивался с брызгами моря и плевал им в лица: Хеку было вполне ясно, что мир не особенно о них думает и не даст Худовой пятки за справедливость и возмещение ущерба. Вся жизнь - один долгий путь по штормами высеченной дороге к какой-то треклятой башне, где сияет свет, суля ложные надежды на спасение. Вот она, Жизнь, верно? Бесполезна как молитва. Бессмысленна как смерть, ведь одна смерть нас и ждет впереди, кого-то ближе, кого-то дальше. Хотя сейчас она ближе чем всегда, и если Дых болеет и стонет и не в силах завершить неуклюжий подъем, то сам Хек не станет особо жаловаться и даже готов признаться по секрету - кому-нибудь, хотя нет никого - что они на волосок от смерти, один шаг в неверном направлении, и холодные трупы встретят рассвет.
И не ему стыдиться, что бедняга Дых совсем истерзан. На борт тех некромантов из Скорбного Молля взяла Сатер, худшее решение в жизни - жизнью капитан и заплатила. "Солнечный Локон" стал изгрызенной, сожженной грудой обломков. Единственный корабль, спарившийся с дхенраби. "Иные вещи, скажу вам, не стоит видеть вблизи. И больше мне вам сказать нечего".
- Где Птиша?
- Наверное, катается в мехах с шерифом, - отозвался Хек и, сказав такое громко, ощутил себя самоубийцей. - Ее любви ни одному мужику не выдержать, - добавил он уныло. - Мое проклятие... или твое тоже, Дых, она так смотрит на рассеченный язык - любить неподходящих женщин.
- Ох, зафкнись, Хек.
- Нет, точно. Хотел бы я быть таким мужиком, что смотрит на голое женское тело и говорит: "Красиво, но маловато, ведь остального я не получу, да и ты не получить всего, чего от меня хотела". Будь я таким мужиком, образованным и так далее, с этими... высокими стандартами... клянусь, был бы счастливее.
Дых опустил руки и выпучил на Хека единственный глаз. - Нуно ее спафти.
- От чего? Она там, где и хотела!
- Но тот фериф был жуфкий уод!
- Урод, верно, но уродам всегда чертовски везет с бабами. Да, красавчики с улыбками победителей и чистой кожей, всё такое... что же, желаю им всех неудач мира, но тут мы, к счастью, таких не найдем. - Он встряхнулся. - Все чепуха, Дых. Она счастлива, причем без нас с тобой. Это и жалит больней всего.
Тут послышался шум шагов по тропе, оба повернулись с мгновенно вспыхнувшей надеждой, но быстро поняли, что идут несколько человек. Едва гости показались, обогнули выступ скалы, Дых вскочил и встал рядом с Хеком. Оба не верили глазам.
- Вы живы! - крикнул Хек.
Биск Вит вытащил меч. - Да, и обижены на измену, Хек Урс.
- Мы не при сем! - пискнул Дых.
Червячник сказал: - Ты, Дых Губб? Боги подлые, что с тобой?
- Плевать, - рявкнул Биск, замахиваясь. - Здесь не хор попрошаек Маври, так что не надо песен сочувствия.
- Эт точно, - согласилась Подлянка, показывая тонкий кинжал, острием которого принялась ловко пронзать щели между пальцами другой руки. - Да и петь вы не умеете.
Червячник поглядел на нее. - Что ты можешь знать? Я не стану для тебя петь, держи ты мой петушок в этой второй руке!
Она засмеялась: - Запел бы, если ласково попрошу!
- Как вам удалось выжить? - вмешался Хек.
- Сбросили доспехи и выплыли на треклятую поверхность, дурак. Но вы уже улепетывали, скрывшись в ночи!
- Не то. Ну, то есть, как вам удалось выжить, находясь вместе? Вы ненавидите друг дружку!
- Измена рождает ненависть более сильную, чем та, о которой ты говоришь. Ну, теперь отдавайте наше, а потом получите своё.
- Ты идиот, Бифк? Зафем вам выдеять долю, ефли вы нас убёте?
- К слову пришлось, - пояснила Подлянка. - Он не хотел сразу говорить, что убьет вас, сначала нужно было получить долю. Но что взять с шестидесятилетнего капрала?
- Я тебе отдаю приказы! - взвился Биск. - Значит, ты еще тупее!
- Признаю всю правду ваших речей и намеков, в них содержащихся, сир.
Биск Вит наморщил лоб, стараясь понять сказанное. Хек Урс кашлянул. - Слушайте, нет никакой доли. Мы все потеряли.
- Да и никохда в руках не дейжали, - добавил Дых, садясь и хватаясь за голову.
- Сатер мертва, - продолжал Хек.
- Птича? - поинтересовалась Подлянка.
Плечи Хека опустились. - И ты тоже? - Он вздохнул. - Жива, она в той гостинице. -Указал на крепость: - Мы сели на подозрительное судно в Молле и теперь идем требовать... гм, компенсации. Посмотрите на Дыха. Вот что сделали с нами те ублюдки.
- Какие ублюдки? - спросила Подлянка, и сонные глаза вдруг заблестели.
- Неквоманты, - пояснил Дых. - И ефли это"о недофтатошно, с ними сам Манфи Неудафник.
- И вы захотели компенсации! - засмеялась, пряча нож, Подлянка. - Капрал, мы гнались за этими идиотами через целый океан. Тут целый конкурс дураков, и теперь твой взвод сокрушит армию оптимистов одним чихом. - Она отвернулась к морю и не сразу продолжила: - Ох, гляньте! Идут Певуны.
От ее хохота мошонка Хека съежилась до размеров кокона.
Пока двое бледных как зола слуг тащили за ноги тело повара, лорд Клыгрызуб подхватил и увлек к двери писца Грошвода, оставив Бочелена и слугу в дымной кухне.
- Ты записал всё?
- Разумеется, милорд...
- Дословно? И кто что сказал?
Грошвод кивнул, пытаясь не дрожать в хватке господина. Запястье его было залито кровью, ибо именно его рука вогнала кинжал в левый глаз повара.
- Найди всё умное, что он сказал, и переделай.
- Милорд?
- Здесь один я говорю умное, глупец! Сделай так, что его слова говорил я... или это слишком сложный для твоего разумения приказ?
- Нет, милорд. Считайте, дело сделано!
- Превосходно! - зашипел Клыгрызуб. - Ну, за мной. Пусть там выпекают...
- Он отравит печенья, милорд...
- Нет, не станет. Слишком изыскан, всё делает ради того, чтобы меня выставить нелепым и тупым. Треклятый повар! Ну, больше он ничего не напутает, верно?
- Нет, милорд. Но... кто будет готовить?
- Найди кого-то другого. Это не важно. Нам нужно изыскать способ их убить. Весьма умный, чтобы они поняли. Тут нужен гений, писец!
- Но, милорд, это же... нет, не в моей природе мыслить дьявольски.
Клыгрызуб одернул его: - Ты мыслишь так, как я сочту нужным!
- Да, милорд!
Лорд Клыгрызуб поднял кулак. - Это игра в убийство, друг мой, и я намерен победить или умереть пытаясь!
Эмансипор обнаружил кувшин, содержимое коего вроде бы издавало запах алкоголя. Сделал глоток, другой. Вкус был сладким до тошноты, во рту жгло, носовые пазухи сразу же опорожнились в глотку, из глаз потекли обильные слезы. Он крякнул и выпил еще.
- Сила без тонкости, - сказал Бочелен, ставя в ряд дюжину деревянных кубков различной величины, - доказывает, что человеку недостает интеллекта. Не кажется ли вам, мастер Риз, что хозяину не хватает неких нюансов, относящихся к самой сущности тирании? Где завеса тайны? Где ловкость рук? Смутные речи, невысказанные угрозы - всё это, скажем честно, доказывает, что наш милейший лорд не изучил многие области собственного ума. Признаюсь, что разочарован.