Изложив просьбу, она нервно вцепилась в свой настоящий ежедневник в ожидании ответа. Том Реддл слизеринец. Он может начать торговаться, может попросить что-нибудь в обмен на информацию. И тогда главное, чтобы она была в состоянии дать ему то, что он потребует. Однако он ничего не попросил.
«Я могу показать тебе, как это было, если хочешь,ответил он.Одних моих слов недостаточно. Но я бы мог ввести тебя в свою память о той ночи, когда я его поймал».
Гермиона замерла над дневником. Читая книги по Окклюменции и смежным темам, она узнала, что такое думосбросы и как с их помощью можно передавать воспоминания. Но не через дневник же! Даже если на нем Протеевы чары Как мистер Реддл собирается это делать? И сколько же на самом деле возможностей у его дневника? Но минуту спустя она была готова отбросить все сомнения. Какая разница, как он это сделает? Главное, что она все узнает!
Если бы она не занималась Окклюменцией, если бы не продолжала заниматься ежедневно вопреки здравому смыслу, настроению и отсутствию необходимости, то она вряд ли заметила бы легкий зуд в висках, такой, какой она чувствовала порой, когда декан пытался читать ее мысли, но гораздо слабее, легче, деликатнее. Он был настолько легкий, что сначала она решила, что ей просто кажется. Но на всякий случай она поспешно восстановила щит и совершенно другими глазами посмотрела на лежащий перед ней предмет. Зуд прошели прошло желание немедленно узнать, что случилось пятьдесят лет назад. Гораздо важнее казался другой вопрос: что же такое этот дневник? Он оказывал на нее ментальное воздействие. Никакие Протеевы чары не обеспечили бы подобное. Получается, Том Реддл ей лгал с самого начала. И чего бы он от нее ни добивался, у нее не было ни малейшего желания ему подыгрывать. Гермиона решила, что самое время вспомнить просьбу декана: обращаться к нему, если случится что-либо странное. Надо отдать дневник ему, пусть разбирается.
«Позволь же ввести тебя в мою память»,просили страницы дневника. Но Гермиона не собиралась давать ему разрешение. Достав из сундука защитные перчатки, она с опаской приблизилась к тетрадке, чтобы закрыть ее. И в этот момент один-единственный удар смёл ее щиты с такой легкостью, будто они были бумажными.
Глава 22. Холод
Снег на моем лице не тает,
Я украдена этой ночью
Гермиона вздрогнула и проснулась. Она не поняла, что ее разбудило. То ли резкий звук, то ли какое-то движение, будто кто-то ее толкнул. Или показалось? Она закрыла глаза, собираясь перевернуться набок и снова заснуть, но тело ее не послушалось. С ним что-то было не так. Но что именно? Гермиона вновь открыла глаза, мучительно соображая, где она и что происходит. Что так смутило ее, показалось неправильным во время пробуждения? В этот миг дрожь болезненной волной прошла по ее телу, и она осознала, что видит небо. Не безопасный полог своей спальни, даже не игрушечное небо Большого Зала, а открытое звездное небо. Настоящее. Она спала прямо на улице, в снегу. Вслед за дрожью пришла боль. Пальцы рук, ноги, уши, шеявсе это, непослушное, одеревеневшее, еле ощущаемое, вдруг ужасно заболело. Больше всего хотелось провалиться обратно, в сонную одурь, где никакой боли не существовало вовсе. Свернуться калачиком и ничего не делать. Но частью плохо соображающего мозга Гермиона понимала, что если позволит себе заснуть, то вполне может уже не проснуться. Надо было срочно встать, согреться, дойти туда, где тепло.
Или наоборот, не стоило дергаться? При переохлаждении, услужливо подсказала память, обменные процессы замедляются настолько, что утром она вполне может быть еще жива. А если она начнет сейчас куда-то двигаться, согреваться, это ведь может быть для нее фатально. Просто полежать здесь до утра. Подождать. Ее найдут. Ампутируют обмороженные кусочкии она будет спокойно жить дальше
Нет, так не пойдет.
С третьей попытки рука послушалась ее и даже нащупала карман мантии. Еще немногои она смогла найти там палочку. Удержать ее оказалось куда труднее, но в конце концов ей удалось и это. Полдела сделано. Теперь можно было полежать, отдохнуть нет, нет, не сметь, еще рано.
Сильные согревающие чары применять не стоит, решила она. Иначе расширятся сосуды, и что именно «и», она не помнила, но помнила, что это может быть нехорошо. Память не поддавалась, не хотела работать, не воспроизводила согревающие чары, ни сильные, ни слабые, и Гермиона поняла, что придется обходиться без них. Села, переборов новый приступ дрожи, и обнаружила, что находится на опушке Запретного Леса. Замок вроде бы был так близко, но так далеко, не дойти! Встать бы на ноги и добежать туда, но ноги не слушались
Время. У Гермионы не было времени на причитания. Ноги, руки, мозгне важно, что отказывает. Важно дойти. Опираться руками на снег было больно, но пришлось. Она наконец-то встала, по щиколотку провалившись в снег, и пошла к замку.
Какого черта она делала ночью почти в Запретном Лесу, одна, легко одетая, в простых туфлях, в которых ходила по школе? Она не помнила, но полагала, что это подождет. Вспомнить бы все-таки согревающие чары, это сейчас гораздо важнее. Или понять, что можно сделать, чтобы не зачерпывать туфлями снег нет, ничего. В голове было пусто, гулко, одна лишь мысль удерживалась в ней: «Срочно нужно в тепло». Да и та норовила куда-то ускользнуть.
Она по-прежнему не чувствовала ступни, зато от ступней до коленей ноги просто горели, зудели, ныли, и Гермиона никак не могла сообразить, хорошо это или плохо. Ну и зачем было читать все эти родительские справочники, если в итоге она все равно ничего не смогла вспомнить, когда это оказалось так нужно? Силы закончились. Ей казалось, что она шла уже очень долго, но до замка все еще было так далеко. Гермиона уже почти решила сесть и передохнуть перед тем, как отправляться дальше, как вдруг вспомнила: хижина мистера Хагрида! Она гораздо ближе замка! Совсем неподалеку!
Последующие несколько минут (или часов?) разнообразием не отличались. Гермиона просто шла, ни о чем не думая, стараясь ничего не чувствовать и не сомневаться в том, что идет в правильном направлении. Когда она наконец-то увидела хижину, велик был соблазн упасть прямо там, где она стояла, но что-то гнало ее вперед, и она шла. Она никогда не замечала за собой такой воли к жизни, ей казалось, у нее не должно было хватить сил подняться из того сугроба. Но силы нашлись.
В окнах мистера Хагрида горел свет. Он открыл ей дверь, и она буквально ввалилась внутрь. Кажется, сначала он пытался ее ругать, потом что-то спрашивать, потом опять ругался. Гермиона не отвечала. Просто не могла, да и не понимала толком, что он говорит. Она села к огню, надеясь, что вот-вот согреется, но теплее не становилось. Так, сидя у огня, она и провалилась в тяжелую дрему, граничащую с обмороком. Как она оказалась в Больничном Крыле, она не помнила.
* * *
Утро для нее началось с зелий и мазейлечебных, чтобы снять последствия переохлаждения, и профилактических, чтобы предотвратить возможные осложнения, в смысле, заболевания, которые могут случиться с девочками, гуляющими в морозные ночи по Запретному Лесу.
Вам, мисс Грейнджер, повезло, что вы совсем недолго там пробыли,вещала мадам Помфри.Еще бы полчаса-часи вы бы ни встать не смогли, ни даже сообразить, что, собственно, нужно делать. Вам очень, просто нечеловечески повезло. Непонятно только, зачем вам вообще туда понесло.
Вопрос был, конечно же, риторический, по крайней мере, ответа колдоведьма ждать не стала. Но Гермионе все равно предстояло на него ответить. Для начала, самой себе. Теперь, в тепле, когда ничего не болело и не отнималось, а голова работала почти так, как ей и должно работать, она вспомнила события, предшествующие ее пробуждению в Запретном Лесу. Разговор с неким Томом Реддлом, его предложение, ее испуг, удар по окклюментным щитамдальше провал. Куда делась память о последующих событиях, от спальни и до сугроба? Следствие ли это какой-либо травмы, или Обливиэйт, или же до пробуждения в лесу она была без сознания? И если она была без сознания, то как же, все-таки, она там оказалась? И лежит ли до сих пор на ее кровати старая черная тетрадка?
Гермиона с трепетом ждала визита декана, и он действительно пришел, да не один, а в компании с самим директором Дамблдором, который, однако, поначалу удовольствовался ролью наблюдателя.
Сейчас, мисс Грейнджер, вы максимально честно расскажете, что вы делали вчера вечером, иначе я не постесняюсь применить не только Легилименцию, но и Веритасерум,бодро начал профессор Снейп. Что же, чего-то такого и следовало ожидать.
Гермиона решила наконец-то исправить свою глупость и максимально подробно рассказала все, что смогла вспомнить. На имени Том Реддл директор встрепенулся, подошел ближе и начал задавать уточняющие вопросы. Видимо, он знал, кто это такой. Но Гермионе, разумеется, не сказал. Когда она дошла до своего пробуждения в лесу, маги переглянулись, и профессор Снейп недовольно протянул:
Я, конечно, проверю ее спальню, но это наверняка бесполезно. Дневника уже там нет, я даже не сомневаюсь.
Зато кое-что стало понятнее,вздохнул директор.И понятно, хотя бы, что искать. Благодарю за рассказ, мисс Грейнджер. Отдыхайте, набирайтесь сил и возвращайтесь к учебе.
И он вышел, а декан еще ненадолго задержался, неприязненно глядя на нее.
Вы забыли, что я вам говорил, мисс Грейнджер? Я велел при любой странноститут же!..
Профессор, я честное слово как раз собиралась идти к вам, но не успела
Я ведь уже говорил вам, что «я собиралась»самая глупая отговорка, придуманная с мерлиновых времен?
Но это правда!
Вы сделали глупость, мисс Грейнджер,припечатал декан.И могли расплатиться за нее жизнью. Вам повезло, ваша жизнь при вас, но думаю, кара за необдуманные поступки еще настигнет вас. И очень скоро.
После этого оптимистичного заявления декан ушел. А обещанная им кара настигла Гермиону уже через десять минут. Кару звали Маркус Флинт. Начал он со вступления «Какого ж лысого дементора» и за следующие четверть часа ни разу не повторился.
Что в прошлом году ты зимой здесь валялась из-за какого-то идиотизма, что в конце учебного годаи вот опять та же ерунда!наконец-то перешел он к содержательной части.И ладно бы по болезни или невезению, но у тебя какое-то нездоровое умение попадать в странные истории, Грейнджер! А мы в этом году за тебя отвечаем перед деканом! Не смей нас подставлять, слышишь? Вот какого Мерлина ты забыла ночью в лесу, а? Не слышу ответа!
Я не знаю, Флинт,Гермиона решила попытаться оправдаться, раз уж ей дают такой шанс.
Что значит «не знаю»?!
Я не помню, как там оказалась и зачем туда шла. И если я правильно поняла, есть вероятность, что я пришла туда не по своей воле.
То есть тебя убить хотели, что ли?растерянно спросил Флинт.А чего не василиском? Ну, или кто там у нас этот ужас
А я откуда знаю?! Я просыпаюсь в лесу, не помню, где была до этого, и замерзла почти насмерть, и меня же все утро еще и ругают!
Ну ладно тебе, Грейнджер, не кипятись. Или кипятись, для согрева если. Ты просто не знаешь, как нас всех вчера тряхнуло, когда ты нашлась у Хагрида, а мы даже не в курсе были, что тебя нету! Декан со старост чуть шкуру не снял, а им-то оторваться не на ком, они злые теперь, как мантикоры. Так что это готовься. Тебя сегодня еще не раз обругают. Ничего, расскажешь им все, вместе подумаем, что это было.
* * *
После обеда мадам Помфри признала состояние Гермионы удовлетворительным и отпустила. Надевая свою мантиювполне обычную, даже вычищенную после ночных приключений, но Гермионе она казалась промороженной насквозь,она засунула руки в карманы, чтобы было теплее, и в правом кармане нащупала какую-то бумажку. Она достала ее и не сразу узнала, хотя видела в течение последних недель чуть ли не каждый день. Узоры и цветы на ней потускнели и поблекли, а руны, составлявшие основу рисунка, исчезли вовсе. Открытка от Гринграсс. Гермиона довольно быстро вспомнила, как она там оказалась: открывая и закрывая ежедневник в ожидании ответа Тома Реддла, она достала ее и взяла в руки, а потом, когда стала искать защитные перчатки, просто засунула в карман.
Глядя на явно отработавший свое талисман, она вдруг отчетливо поняла, почему ей повезло проснуться этой ночью, почему она не заснула снова, хотя так хотела этого, и откуда у нее взялись силы дойти до хижины. Похоже, теперь у нее был Долг Жизни перед Гринграсс.
Глава 23. Детективный клуб
Автор робко ступает по топкой почве ни-фига-не-канона, тыча палочкой в каждую кочку, автору страшно и жутко, но это скоро закончится, честное слово.
Когда-то сюда пришёл Он
Так давно, что он был всегда,
Сделал их всех теми, кто они есть
Кто такой Том Реддл, вот в чем вопрос,озадаченно протянул Флинт.
Нет, Маркус, это как раз менее важный вопрос,Генри, весь рассказ Гермионы просидевший, спрятав лицо в ладонях, наконец вынырнул из своего импровизированного убежища.Лично меня гораздо больше интересует, что такое этот его дневник. Версию с Протеевыми Чарами, думаю, можно сразу отбросить, это бред, наспех сочиненный для маглорожденной второкурсницы.
Маглорожденная второкурсница, закончив отчет, скромно молчала в уголочке, понимая, что если про ее присутствие вспомнят, ее могут тут же выставить вон. Сидели они на этот раз не в общей гостиной, а в небольшом классе неподалеку. Присутствовали старосты факультета и негласные руководители пятого и шестого курсов, всего шесть человек, седьмым напросился Флинт, восьмой вынужденно взяли саму Гермиону, поскольку без ее рассказа и обсуждать было бы нечего. Могли бы, вероятно, поговорить и в Гостиной, но решили не будоражить и без того перевозбужденных младшекурсников правдивой версией событий (официально Гермиона ночью почувствовала себя нехорошо и ушла в Больничное Крыло лечиться, а все прочееложь и наветы). Гермионе это решение казалось сомнительным, все равно ведь никто не поверит, но ее мнением по этому поводу поинтересоваться забыли. Зато сюда взяли, и это тоже плюс.
Руки ужасно мерзли. То есть, на самом деле они были теплыми, но ощущение замерзающих пальцев было очень правдоподобным. Гермиона пыталась отогреть их, так и эдак крутя толстостенную кружку с чаем, и размышляла, как же так получилось, что ее круг общения, кроме однокурсников, составляют в основном старосты и члены команды по Квиддичу, то есть люди, обладающие некоторым влиянием на факультете. И хотелось бы объяснить это все собственной слизеринской сущностью, но ведь она ничего не делала для того, чтобы так сложилось. Просто обстоятельства. Просто так совпало. И вот она здесь.
Итак, что мы знаем об этом дневнике,подняла голову от записей шестикурсница Селена Вайт.С его помощью владелец может общаться с тем, кому артефакт попал в руки, и воздействовать на него ментально. Возможно, может стирать память. Возможно, может подавить личность. Зависит от того, как именно Грейнджер оказалась в лесу, но она этого не помнит. Все написанное в нем исчезает, то есть документальных следов не остается.
Да кого волнуют документальные следы!вызверился Флинт.Вот кто-нибудь из вас знает такие артефакты, чтобы дистанционно передавали ментальные воздействия? Хоть Обливиэйт, хоть Конфундус, не важно, хоть что-нибудь. Чтобы не сами воздействовали, а их хозяин через них мог действовать, будто он сам тут. Ну? Найджел? Генри? У вас наверняка попрятано эээ в смысле, сохранилась в семейных летописях память о всяких таких редких штуках. Что-то подобное встречали?
Ребята застыли, вспоминая, потом отрицательно покачали головами. Все остальные тоже сидели в задумчивости.
Вот и я об этом,удовлетворенно подвел итог Флинт.Это не «возможность дистанционно ментально влиять», это что-то другое.
Не обязательно. Ведь даже если мы о таких артефактах не слышали, это не значит, что их не бывает, мы ведь знаем далеко не все.
Ну тогда надо узнать наверняка! Все дружно пишем домой и спрашиваем, что это может быть. Если у кого в семье артефакторы есть, тем обязательно пишем отдельно. Мало ли чего расскажут. Все согласны?
Все были согласны.
А раз про дневник мы все равно ничего сказать не можем, для этого надо дождаться писем из дома, то предлагаю вернуться к другому важному вопросу,снова перехватил инициативу Флинт.Кто такой этот Том Реддл? В довесок еще вопросы: что там за историю он впаривал Гермионе, кого он тогда поймал и как он связан с Тайной Комнатой?
Надо поднимать документы,недовольно поморщился Генри.Выяснить, учился ли он вообще в Хогвартсе или и в этом наврал. Получал ли награды, когда, за что. И вообще, у кого тут родня в сорок втором-сорок третьем году училась? Пишите, спрашивайте, что было, кто умер, кого исключили.
Так он говорил, что ему велели об этом молчать.
Ему, но не всем же. И даже если кроме него никто не знал, что случилось, все равно кто-то что-то видел, слышал, у кого-то были свои соображения, и из этого всего можно извлечь немало. Не мне вас учить. Тем более что, если мистер Реддл не лгал насчет Хогвартса, то он из наших. Если повезет, разузнав все это, узнаем, кто все-таки Наследник.
И что мы тогда будем делать?скептически спросил Найджел.Маркус вызовет его на дуэль?
А что сразу Маркус?возмутился Флинт.Все вместе вызовем!Все рассмеялись. Получилось несколько нервно.Если серьезно, то я понятия не имею, что делать дальше. Но чтобы это решить, надо хоть что-то понимать в происходящем. Вы понимаете? Вот и я тоже нет. Поэтому пишем письма.
* * *
Для Гермионы Грейнджер этот спонтанный сбор детективого клуба, по сути, ничего не изменил. Для нее у них больше работы не было, поскольку ей-то точно некого было расспрашивать ни про артефакты, способные ломать окклюментные щиты, ни про события, происходившие в Хогвартсе полвека назад. Так что ей оставалось только учиться, ходить на отработки, которые ей скоропостижно назначил декан («за самонадеянность и легковерность»), на всякий случай не снимать очки и не передвигаться по замку в одиночку. И, конечно, потихоньку изучать в библиотеке официально доступные документы. Том Реддл нашелся в списке старост школы за последние сто лет. То, что он действительно учился в Хогвартсе, старшекурсников взбодрило чрезвычайно. Прогулявшись до Трофейного Зала, они нашли и его награды: медаль «За магические заслуги» и наградную табличкудействительно, без всяких указаний, за что именно выдана эта награда.
«Детективы» недоумевали и строили версии, Гермиона решила версий не строить, пока не прилетят совы с ответами на вопросы, а школу потряхивало в ожидании Дня Святого Валентина. Поначалу Гермиона недоумевала: как она могла пропустить в прошлом году всю эту суету? Эти перемигивания, переглядывания, все волнуются, обсуждают, кому пошлют валентинки и от кого их ждут. Только что ставок не делают, хотя, может, где-то и тотализатор был, просто Гермиона не видела. Неужели в прошлом году она была настолько погружена в себя? Потом она все-таки решила, что дело не в ней. Просто в прошлом году и правда не было такого ажиотажа, а в этот раз всем хотелось отвлечься, сделать вид, что жизнь вернулась в нормальную колею, забыть о нападениях и Наследнике Слизерина, который, к слову, уже полтора месяца не давал о себе знать (и слава Мерлину!). Праздниклюбой праздникзамечательно подходил для этих целей, и за него ухватились все, и влюбленные, и не очень влюбленные, и ученики, и преподаватели. Подливал масла в огонь и Гилдерой Локхарт, пообещавший устроить на праздник нечто сногсшибательное. До сих пор все инициативы профессора ЗОТИ заканчивались чем-то близким к катастрофе, так что Гермиона, услышав это, не ждала ничего хорошего и настроена была скептически. Но все-таки и ей было интересно, что же из этого получится.
Конечно, она подготовила валентинку для профессора Локхарта. Приблизительно изучив его вкусы, она не пожалела золотых блесток, лиловых чернил, рифмы «Гилдероймой герой» и фольги. Подписываться не стала, ну его к дементорам. Да, она понимала, что то, что с ней происходило, вряд ли было похоже на вечную бессмертную любовь, какой ее описывали в романах. Она осознавала, что чем скорее поборет этот морок, тем лучше. Она очень хорошо помнила, что, проснувшись одна на снегу, не думала о Гилдерое Локхарте ни единой секунды, что совершенно не вписывалось в каноны «истинной любви». О том, чтобы профессор воспылал к ней неким ответным чувством, речи и вовсе не было. Более того, если бы подобное случилось, Гермиона испугалась бы больше всех. Но сколько бы аргументов в пользу тезиса «это не любовь» она ни придумывала, не отправить ему валентинку она не могла.
Да, это не та любовь. Да, она не должна стать взаимной ни в коем случае. Да, это пройдет. Наверно. Когда-нибудь. Но пока это чувство все еще существовало, и противопоставить ему Гермиона могла только собственную иронию. Поэтомублестки, фольга, дурацкие стихи. И еще пять валентинокдля старост, Гринграсс, Поттера и Флинта. Выполненные в более сдержанной манере и без стихов. Только для того, чтобы та самая валентинка, не отправить которую было невозможно, затерялась между ними. Чтобы когда-нибудь потом можно было притвориться перед самой собой, что в ней не было ничего особенного. Да, послала, но я тогда всех поздравила, до кого дотянулась. А что, мол, такого?
Увидев убранство Большого Зала четырнадцатого февраля, Гермиона ни на секунду не усомнилась, кто приложил к нему руку. А еще поняла, что в своей валентинке, которую сама она считала апофеозом дурновкусия, была слишком сдержана. Надо, надо было брать кислотно-розовый и рисовать сердечки с голубыми кружавчиками. И еще розочек туда, розочек! Зря она отказалась от этой идеи. Надо доверять своей интуиции и быть смелее.
Розовая мантия была, пожалуй, единственной на памяти Гермионы, которая не красила Локхарта. Однако, поскольку выбор цвета был обусловлен тематикой праздника, это можно было простить. Как и упоминание о сорока шести валентинках. Но гномы в роли купидонов! О Мерлин. Слушая радостную речь профессора, Гермиона задумалась о том, получит ли она сама сегодня хотя бы одну валентинку. Не то чтобы ей очень этого хотелось, но Кого она пыталась обмануть? Конечно, хотелось. Хоть от кого-нибудь.
Правда, перед Чарами, глядя на мучения Поттера, пытавшегося отбиться от гнома, она подумала, что это даже хорошо, что никто не озаботился сделать ей вот такой вот подарочек. Возможно, в следующем году. Когда гномов не будет.
Вечером оказалось, что Генри получил письмо из дома. Читать его собрались тем же составом, которым собирались после выхода Гермионы из Больничного Крыла. Начиналось послание довольно грозно: «Генри Гай Фоули! Что за вопросы ты задаешь? Во что ты ввязался? Не думай, будто я поверю в твой «теоретический интерес». Не смей, понял, даже думать не смей о том, чтобы без подготовки и присмотра создавать одушевленный артефакт!»
Глава 24. Распад коллектива
Их бронепоезд, увы, не идёт
В сторону От.
Никто из них ничего толком не знал об одушевленных артефактах. Только то, пожалуй, что слава у них дурная, гадость это изрядная, и чью бы душу создатель в них ни заключалсвою или чужую,в изготовлении почти всегда фигурирует жертва, причем часто человеческая. Получалось, что если дневникэто и есть Том Реддл, то либо он оказался чьей-то жертвой, либо сам, напротив, занимался не слишком привлекательными вещами. И, хотя первый вариант никто со счетов сбрасывать не спешил, общее мнение склонялось ко второму варианту.
Будь он заточен в этом дневнике, наверно, он хотел бы освободиться, обрести покойили хотя бы честно рассказать, что он такое,рассуждал Генри.
И его бы тут же уничтожили! А он, может, жить хочет,возразил Найджел.Обрести покойэто хорошо, когда ты уже веками существуешь. А этому Реддлу, если он в сорок третьем учился в школе, еще и семидесяти нет.
Кто его уничтожил бы? Грязнокровка? Да он запросто мог надавить ей на жалость, она бы сама же его потом скрывала и защищала.
Так он ведь не сразу узнал, что она грязнокровка. Сначала наврал от страха, что она сразу его выдаст, потом оказалось, что и это не помогло, все равно ей что-то не понравилось. Вот он и
Не что-то, а что он к ней в мозги полез. Это он тоже от страха, что ли?
Ладно-ладно, признаю, его поведение выглядит подозрительно. Все равно, нужно узнавать, кто такой этот Том Реддл и что ему может быть нужно в Хогвартсе. И существует ли он где-либо помимо дневника, то есть, он целиком заточен в этом предмете, или там только часть личности?
А может быть и такое?не сдержала изумления Гермиона.Чтобы не полностью, а частично?..
Дядя пишет, что может,сверился с письмом Генри.И что это даже проще, иногда можно и без жертвы обойтись, только тогда надо было этот дневник годами своей магией и душой кормить. А тетрадке, как мы знаем, пятьдесят лет. Время на создание одушевленного артефакта было, даже с запасом.
А почему тогда такое отношение к таким предметам, если их и без жертвы создать можно?не поняла Гермиона. Генри нетерпеливо закатил глаза, но все-таки объяснил:
Потому что это может сделать только настоящий артефактор, очень увлеченный и знающий. Во-первых, остальным не хватит некоторых специфических умений, а во-вторых, от предмета, изготовленного с помощью ритуальной жертвы, можно получить всякие дополнительные выгодыи даже не спрашивай меня, какие именно! И зачастую ради них все и затевается. Так что в подавляющем большинстве случаев такой предметплод Темной Магии. И чтобы не попасть под подозрения, мастера, которые могут такое сделать, к Темной Магии и убийствам не прибегая, просто помалкивают. А изготовители волшебных портретов просто никогда не называют свои работы артефактами. Тем болееодушевленными. А то выдвинут какое-нибудь малоприятное обвинение, придется частью производственных секретов откупаться. Эх, попался бы мне этот дневничок в руки для доверительного разговора
Генри мечтательно вздохнул. Увы, дневник в их поле зрения не попадал. Они следили, по возможности разглядывая на занятиях канцелярские принадлежности однокурсников с других факультетов. После долгих уговоров подключили и старост Рейвенкло и Хаффлпаффа. Слизерину они, разумеется, не верили, но если те сами указывают на некий «темный артефакт», то ведь не будет вреда от того, что они станут его высматривать. А увидятсдадут деканам, пусть уж те сами разбираются, соврали слизеринцы насчет «темного» или нет. Но вся эта слежка никакого результата пока что не дала. Сделав небольшой шажок вперед, следствие временно уперлось в тупик и так в нем и топталось.
Ну да, ну да,насмешливо протянула Селена.Вот так это и действует. Хочешь что-то узнать у дневника, втягиваешься в диалог, потом он сулит тебе что-то нужное, заставляет приоткрыться и подтачивает щиты. Если, конечно, они есть. А если нет, то совсем плохо.
Ну, я-то не стал бы открываться!возмутился Генри.
И ведь каждый так подумает. Что уж его-то точно обмануть не смогут. И что его познаний в Окклюменции достаточно.
Окклюменция теперь была для Гермионы больной темой. Успехи, которых она достигла за эти полтора учебных года, конечно, все еще не выходили за рамки требований к «начинающему окклюменту», «продвинутым курсом» там даже не пахло. Но теперь каждая попытка защиты разума давалась ей с невероятным трудом, будто Том Реддл не просто пробил некий воображаемый барьер, а оставил вполне материальную пробоину во вполне материальном же щите. Устанавливая щиты, Гермиона очень хорошо ее видела, эту уязвимую и заметную дыру. Замаскировать ее еще получалось, а вот закрытьувы, нет. А декан на отработках усердно сыпал соль ей на рану, раз за разом демонстрируя, как легко пробраться за ее дырявый щит. Просто глядя в глаза. Без «Легилименс», волшебной палочки и наводящих вопросов. И она ведь даже не могла сказать, что он не прав: сама полезла с этим дневником общаться, сама и виновата. Но смиренное признание своей вины никоим образом не избавляло ее от неприятных эмоций. После очередной неудачи в Окклюменции очень хотелось на кого-нибудь наорать, и больше всегона декана. Зачем ему так над ней издеваться?
Оптимистичная часть ее натуры (и одновременно более логичная, хотя обычно оптимизм и логика плохо сочетаются) подозревала, что профессор Снейп таким специфическим образом помогал ей восстанавливать защиту. Но честное слово, ей гораздо больше помогло бы, если бы он хоть раз сказал ей «это пройдет» и назвал примерные сроки! А он на любые вопросы отвечал исключительно неразнообразными упреками. А вот если ей снова попадется в руки этот дневник, что она, спрашивается, будет делать, с такой уязвимой головой?
* * *
«Выше ожидаемого» за контрольную по Трансфигурации повергло Гермиону в панику. На мучительно долгие несколько часов, заполненных сожалениями и муками совести, ей показалось, что она заигралась. Какие-то расследования, письма, поиски, рассуждения кому все это будет нужно, если она вылетит из школы из-за банальной неуспеваемости? Весь последующий вечер она упорно повторяла пройденный материал, пока ближе к ночи снова не задала себе почти тот же вопрос: кому все это будет нужно? Кому будут нужны ее твердые знания и отличные отметки, если она все-таки попадется «Ужасу Слизерина» и умрет? Учиться, разумеется, необходимо, и желательно только на «Превосходно», но если выбирать, что приоритетнее, жизнь или учеба ответ очевиден.