Два часа назад у меня на Смоленской был Вебер.
Рука Андропова, разливавшего чай по стаканам, на мгновение замерла.
Аккуратно прислонив прут к камину, Громыко присел к столику на маленький табурет и с любопытством взглянул на Андропова:
Что скажешь?
Странно.
Что именно?
Резидент ЦРУ в кабинете министра иностранных дел СССР словно размышляя вслух, протянул Андропов, аккуратно ставя чайник на поднос.
Тебе не доложили, что я согласился его принять?
Нет.
Плохо работают твои люди, Юрий Владимирович, хмыкнул Громыко.
Мои люди работают хорошо, Андрей Андреич, по тонким губам Андропова скользнула вежливая усмешка. Просто вы не являетесь объектом их внимания.
Как прикажешь тебя понимать? нахмурился Громыко. Не представляю интереса? Не составляю угрозы? Пользуюсь безграничным доверием славных органов?
Андрей Андреевич, негромко прервал хозяина Андропов. Что случилось? Чего хотел от вас Вебер?
В КГБ время терять не любят, пробурчал себе поднос Громыко.
Так чего он хотел?
Предложил сделку.
Почему именно вам?
А ты подумай.
Это как-то направлено против меня лично?
Тогда б он не ко мне пришел, а к Романову.
Значит, им не меня свалить нужно, а получить что-то конкретное?
Не увлекайся теориями, Юра, остановил гостя Громыко. Чьим человеком был Тополев?
Моим.
Какие еще вопросы?
Чего хочет Вебер?
Чтобы ты отозвал из Латинской Америки почти три десятка моих людей, которые вообще-то работают на твое ведомство.
Всего ничего! усмехнулся Андропов. Губа не дура.
Так ведь не какая-то «шестерка» пожаловала, проворчал министр. Резидент ЦРУ собственной персоной. В официальном, так сказать, порядке.
Чем они располагают, Андрей Андреевич?
Показаниями Тополева, медленно, с плохо скрываемым презрением процедил Громыко. Разговорчивым оказался помощничек твой, Юра. Н-да, времена пошли
Что еще?
Свидетели.
Много?
Он не уточнял.
Чем угрожает?
Как обычно, Юрий Владимирович: заявление их представителя в ООН, тарарам в средствах массовой информации, международный скандал, массовая высылка наших дипломатов из латиноамериканских стран Хватит или добавить?
Вы про чай? Спасибо, больше не хочется. А отзыв около тридцати наших людей пройдет бесследно, так?
Ваших, Юрий Владимирович. Ваших.
Хорошо, вздохнул Андропов. Пусть моих.
Что ты предлагаешь?
Еще не знаю Андропов отставил стакан. Пока не знаю, Андрей Андреич. Конечно, процентов на девяносто все это блеф
Ты имеешь в виду свидетелей? оживившись, поинтересовался Громыко.
Не только. В конце концов, Тополев знал лишь то, что ему было положено знать. Вещи, конечно, не для профсоюзного собрания, но переживем.
А как насчет оставшихся десяти процентов?
Тут Вебер не косит.
Ты знаешь, о ком именно идет речь?
Знаю.
Сколько их?
По сутиодин человек.
Кто такой?
Женщина
Иностранка?
Наша.
Твой кадр, Юрий Владимирович?
В том-то и дело, что не мой! пробормотал Андропов.
Где она?
В бегах.
В чем же проблема, Юра?! Громыко не торопясь поднялся с табурета, подошел к камину, с недоумением обернулся на гостя. В чем проблема-то?
Ищем.
Так успешно, что меня, в моем служебном кабинете, фактически шантажирует резидент ЦРУ?
Все не так просто, Андрей Андреевич Андропов снял очки и стал медленно протирать их белоснежным платком. Полагаю, вам вряд ли нужны детали
Верно полагаешь, буркнул Громыко. Мне бы со своими интриганами справиться!..
Когда вы должны дать ответ?
Сформулировано было дипломатично: «в кратчайшие сроки».
Пара суток у меня есть?
Потянем, кивнул Громыко и вновь вернулся к столу. А если ничего не выйдет, тогда что?
Тогда еще раз напрошусь к вам на чай, улыбнулся одними губами Андропов. Обсудим подробности моей отставки
Только без бравады, пожалуйста! поморщившись, повысил голос Громыко. Мы не на батальонных учениях, а ты не командир мотострелкового взвода! Ты хоть понимаешь, почему я устраиваю это ночное чаепитие, вместо того чтобы немедленно информировать Политбюро и принимать экстренные меры?
Я понимаю, Андрей Андреевич, тихо произнес Андропов и, водворив очки на переносицу, блеснул дымчатыми стеклами. Понимаю, а потому уважал и продолжаю уважать вас.
А коли так, голос Громыко смягчился, то выкрутись, Юра. Во что бы то ни стало выкрутись! Не время сейчас, понимаешь, стремена терять. Больше двух-трех лет он не протянет. Что будет со страной потом, ты об этом подумал? Практиков не осталосьсплошь выдвиженцы с амбициями вместо голов. Я уже стар, Суслов как жил всю жизнь, идеологами командуя, так и продолжает махать учебниками. Ох, до чего же не люблю я эту борьбу за власть! Пока ты в порядке, они, хочешь не хочешь, признают твой авторитет. А стоит оступитьсяи все, Андропов! Сожрут за милую душу! Сгноят. И никто тебе не поможет. Не хочу я этого, Юрий Владимирович. Страна больна, давно и серьезно больна. Ей нужны кардинальные перемены, нужны сильные кадры, думающие люди, нужен порядок и железная дисциплина. Чтобы вылезти наконец из этого дерьма. Чтобы не развалиться вконец. Потому и обращаюсь к тебе: выкрутись. Найди решение. Нужна моя помощьскажи, подсоблю. Только действуй.
Спасибо вам, Андрей Андреевич.
Делом поблагодари. Делом
4ПНР. Поезд
Ночь с 8 на 9 января 1978 года
Внутри все у меня ухнуло и оборвалось. Так обрывается и стремительно падает в черную шахту кабина лифта. Я ничего не понимала, ситуация была настолько нелепой, что если бы не стальные браслеты наручников, больно впившихся в запястья, я бы подумала, что мне снится кошмарный сон.
Зачем ты это сделал, Мишин? тихо спросила я. Хочешь сдать меня им, да?
А что, нельзя? Запрещено Гаагской конвенцией?
Но зачем, объясни?!
Ничего я тебе не намерен объяснять, буркнул Витяня, продолжая дымить сигаретой. Сиди тихо и не дергайся. Все идет по плану. По моему плану
Болван! крикнула я, чувствуя, как слезы хлынули в два ручья, и ненавидя за это весь мир и себя в первую очередь. Ты уверен, что таким образом добьешься у них прощения? Уберут и тебя и меня. Неужели ты думаешь, иуда, что твои мясники по достоинству оценят этот тимуровский поступок и дадут тебе спокойно подохнуть от старости?..
Мальцева, ты меня утомила! беззлобно отрезал Витяня. Заткнись и дай сосредоточиться
В коридоре дробно зацокали подковы солдатских сапог.
Ты не умрешь своей смертью, Витяня, прошептала я, чувствуя, как слезы заползают под жесткий шейный корсет. Это единственное, в чем я уверена
Мы оба не умрем своей смертью, подруга, тихо откликнулся он. Такая уж у нас, у русских, судьба. «Интернационал» помнишь? То-то
Дверь купе с уже привычным скрежетом отлетела в сторону, и в полуосвещенный тесный куб купе ввалились сразу три человека. Первыйв черном пальто и шляпе, низко надвинутой на глаза, сразу присел на мою полку, оставив в дверном проеме в качестве живого заслона двух дюжих солдат с автоматами на груди.
Проверка документов!.. по-польски начал он, и в этот момент его взгляд остановился на моем пистолете, одиноко лежащем на столике. Реакция штатского была мгновенной: он выхватил из-за пазухи пистолет и, переводя ствол с меня на Витяню и обратно, заорал:
Руки! Всемруки за голову!!!
Почти одновременно оба солдата, как по команде, с синхронностью караула у кремлевской стены направили на нас стволы автоматов.
Чего шумишь, начальник? Витяня заговорил по-польски с непосредственностью коренного варшавянина. Он сел и оперся обеими руками на колени. А ну-ка убери свою пушку, дубина! Слышишь? Убери немедленно, а то потом будешь всю жизнь жалеть
Кто такой? выдохнул штатский, не отводя от Витяни пистолет.
Подполковник Виктор Мишин. Первое управление КГБ СССР. Можешь взять мое удостоверение в нагрудном кармане пиджака. Ну, не бойся
Штатский аккуратно, словно боясь подвоха, взял со стола разряженный пистолет, осмотрел его и сунул во внутренний карман. Потом кивнул одному из солдат. Тот с опаской подошел к Витяне, двумя пальцами выудил из нагрудного кармана красную книжечку и передал ее старшему. Штатский буквально впился в титульный лист удостоверения, перелистнул страничку, потом, уже в некотором замешательстве, вопросительно уставился на Витяню:
Видите ли, пан Мне приказано по всем вопросам немедленно докладывать начальству.
Кем приказано?
А не твое дело! отрезал штатский, но чувствовалось, что он трусит.
Послушай, ты, жопа конфедератская, уже по-русски нарочито мягко проговорил Витяня, буквально впиваясь своими тигриными глазами в штатского. То, что я сейчас скажу, предназначается только тебе, поскольку долболомы твои здесь ни при чем. Так вот, если ты, тварюга, сию же минуту не обеспечишь мне машину для экстренного конвоирования арестованной и надежную охрану для сопровождения, за твою голову даже ваш засратый Герек гроша ломаного не даст! Я тебя собственными руками в расход пущу, а потроха утоплю в выгребной яме! Понял, сука филерская, или перевести на польский?
Понял, пан, тихо отозвался штатский. Но
Понялвыполняй! Солдат оставь здесь, пусть приглядывают за этой. Дуй на станцию, и чтоб машина была немедленно!
Мне нужно доложить
Кому доложить, говно?! завопил Витяня так, что на шее у него вздулись вены. Кому и что ты будешь докладывать?! Идет секретная операция Первого разведуправления КГБ СССР, пшек проклятый! На чужой территории! Понимаешь, говнюк, се-крет-на-я?! Ты что же хочешь, падла, чтобы о ней жандармерия всех ваших сраных воеводств трепалась?! Или чтоб ваша пархатая «Трибуна люду» на первой полосе об этом сообщила?! Марш за машиной! И никому ни слова! Никому! Связью не пользоваться! За невыполнениерасстрел! Бегом!..
Штатский вскочил, собираясь сорваться с места, но Витяня окликнул его:
Эй!
Что? полуобернулся поляк.
Пистолет-то верни, дура! Это ж ее оружие! Вещдок!
Штатский что-то буркнул себе под нос, протянул Витяне пистолет и исчез
Несмотря на то что инициатива перешла в руки Мишина, оба солдата по-прежнему настороженно следили за нами. Видимо, по-русски они почти не понимали, однако сообразили, что происходит нечто важное и, не получив соответствующих инструкций от старшего (тот так торопился, что, по-моему, просто не успел подумать об этом), держали меня и Витяню на мушке. То есть вели себя абсолютно логично.
В поведении же моего школьного товарищаи это потрясло меня настолько, что даже слезы просохлилогика отсутствовала начисто. Ее и в помине не было. Я поняла это почти сразу, как только он обматерил штатского. Мишин все делал не так, как требовала обстановка. Что-то не вязалось, не укладывалось в рамки
«Если он действительно решил сдать меня в руки ГБ и тем завоевать прощение высокого начальства, размышляла я, зачем нужен был этот спектакль с угрозами и вызовом спецмашины? Если Витяня действительно хотел соблюсти секретность, к чему была эта демонстрация, наручники, пистолет без обоймы, нахально выставленный на видном месте? Значительно проще и естественней было спокойно пройти проверку документов, добраться до Варшавы и уже там с помпой передать меня в руки куратора КГБ при советском посольстве. Конечно, заподозри патруль неладное, обнаружь он во мне преступницу, за которой охотятся разведки сразу двух соцстран, можно было и документы предъявить, и на старшего наорать Но ведь Витяня не стал дожидаться такого поворота, а сам пошел навстречу осложнениям. Зачем? И по какой причине он запретил ему пользоваться связью и сообщать о происшедшем начальству? Хочет преподнести сюрприз Андропову, эффектно появившись со мной прямо на Лубянке? Не доверяет польской контрразведке? Или же?..»
Штатский возник в дверном проеме через пять минут.
Ну? вопросительно поднял брови Витяня.
Все готово, пан! негромко отрапортовал поляк.
Кто будет за рулем?
Шофер, недоуменно пожал плечами штатский.
Водить можешь?
Так.
Сядешь за руль сам.
Понял.
Где машина?
За вокзалом.
Туда можно пройти незаметно?
Так. Можно.
Тогда вперед!..
На меня набросили пальто, Мишин тоже не торопясь оделся, и мы вышли из вагона, но не на перрон, а на запасные пути, с другой стороны состава. Впереди шел штатский с моей сумкой. Витяня, поддерживая меня под руку, чтобы я не споткнулась о рельсы, держался посередине, автоматчики замыкали процессию. Варшавский поезд, коротко свистнув, укатил, и я увидела прильнувшее к окну в тамбуре лицо усатого проводника. Мы миновали здание станционной водокачки, обошли полузасыпанные снегом кучи угля и щебня и через какой-то заброшенный дворик выбрались на небольшую улочку. Отсюда были хорошо видны две высокие металлические фермы с прожекторами, освещавшими вокзальную площадь и перрон.
Дальше не пойдем, приказал Мишин. Пошли кого-нибудь за машиной, пусть подгонят ее сюда
Штатский обернулся к одному из автоматчиков и дал команду. Тот закинул оружие за спину и длинными заячьими прыжками устремился к вокзалу. Прислонившись к деревянному забору, мы молча стояли почти в полной тишине. Мне вдруг захотелось курить. До боли в сердце. Однако руки за спиной были скованы, а просить не хотелось. Наконец неподалеку заурчал мотор, и через несколько секунд возле нас притормозил полицейский «газик». Меня быстро втолкнули в обтянутый брезентом кузов. Не успела я сесть на жесткое ребристое сиденье, расположенное параллельно борту машины, как с двух сторон меня сдавили крепкие плечи двух автоматчиков. Еще трое уселись напротив и, зажав автоматы между коленями, уставились на меня невидящим взглядом.
«Газик» взревел и рванул с места.
Пятеро молодых парней, в компанию которых я попала благодаря предательству или сумасшествию Мишина, не делали никаких попыток заговорить со мной. Сперва я решила, что молчать им велено по уставу. В памяти всплыл фрагмент из какого-то фильма о доблестной советской милиции и суровая фраза безукоризненно выбритого офицера: «С арестованным не разговаривать!» Потом я вспомнила свое безобразное отражение в зеркале у Марии и сообразила, что на месте этих ребят я бы тоже не стала затевать разговоров с седеющей безликой мымрой в шейном корсете.
Впрочем, выражаемая почти демонстративно неприязнь к моей персоне со стороны доблестных представителей Войска Польского вполне меня устраивала. Появилась возможность спокойно поразмыслить. С каждой минутой я все больше убеждалась, что бросающийся в глаза вариант, согласно которому Витяня элементарно сдает меня в руки КГБ, не так уж очевиден; он, по выражению Моисея Абрамовича, заядлого преферансиста и соседа моей мамы по мытищинской коммуналке, не пляшет. Ну никак не пляшет!
«Допустим, он действительно раскаялся и хочет вернуть благорасположение Лубянки, размышляла я с закрытыми глазами, морщась от нестерпимого запаха пота и сапожной ваксы, исходившего от моих конвоиров. Допустим, Витяня, изрядно измотавшийся в бегах, настолько охренел, что надеется на прощение Андропова. Но что тогда, что именно должен сделать опальный подполковник Мишин, чтобы чекистская верхушкажестокая, коварная и злопамятная, как страдающая подагрой старая дева, приняла обратно блудного киллера, простив ему прямое предательство и немалый ущерб, причиненный личному составу советских нелегалов? Уничтожить мыс Канаверал вместе со стартующей космической ракетой?
Привезти в багажнике Москвича директора ЦРУ собственной персоной? Организовать пролетарскую революцию в Швейцарии? Соблазнить жену президента США?.. Кто их знает, может, и простили бы, добейся Витяня чего-то подобного. Хотя тоже гарантий никто не дал бы. Но рассчитывать на отеческий прием в КГБ только благодаря захвату и выдаче столь ничтожной личности, какой является гр-ка В. Мальцева?! Нет, Мишин, хоть и ведет себя довольно странно, с ума еще не сошел. Следовательно, все, что сейчас происходит, имеет подсобой какую-то идею, замысел. И этим замыслом со мной не поделились. Не знаю почему, но не поделились»