Гурымей пришел на переговоры один. Ему не нравилось место, которое ему указали, с левой стороны от костяного княжеского трона, но маг был слишком благороден и сдержан, чтобы стойко вынести такое явное оскорбление от равного.
Я верховный жрец Валадарии, высокородный Князь и инквизитор храмов четырех алтарей. Мое имя Иридин Гурымей, представился маг и даже не пожелал сесть, чем тоже выразил свое недовольство оказанным приемом.
Вы со своим горластым войском явились в мои владения, да так, что можно подумать, решили взять нахрапом. Кто бы ты ни был, князь, маг или чудище болотное, мне плевать! Никому не позволено являться в мою обитель незваным, без посольства с поднятыми флагами!
Я и прежде знал, что земли северян не славятся гостеприимством, да и нравы здесь далеки от благородных манер, но ваше счастье, князь, что мне не интересны пока ни ваша земля, ни ваши сараи за каменными заборами. Только горы Смартии отделяют вас от великой пустыни, только благодаря этой обители духов вы наслаждаетесь свежей зеленью и полноводными реками.
Это исконные земли смартов! возразил Мехру и привстал с трона, косясь на топор, висящий на бревенчатой стене.
Я оказал вам милость, прошипел Гурымей, пряча руки в широких рукавах, благословил своим присутствием, но не намерен задерживаться здесь дольше. Моему войску требуется пополнение, припасы на восемь дней пути и опытные проводники, которые отведут нас к стенам горной крепости Касс.
Король Фарас не говорил мне о том, что ждет подкрепления. Да и зачем оно нужно?! Коль скоро уже к середине лета крепость падет сама собой, без крови и потерь. Горные ручьи иссякнут, а солнце великой пустыни раскалит камни, словно пекло в земном чреве! А мои собственные войска так и будут изводить себя скукой в этой войне. Мы лишь удерживаем все тропы и большие дороги. Крепость закрыта, отрезана от внешнего мира. Ничтожное отребье, королевские выродки обречены на голодную смерть в этой каменной твердыне.
Порадовался бы вашему спокойствию и уверенности, благородный князь, но, увы, не суждено случиться всему сказанному, как бы искренне вы этого не желали.
Отчего же? Уж не ты ли, жрец, как там тебя, помешаешь мне в этом?
Нет мне дела до вас и вашей крепости. Вот только мне стоило больших трудов и жестоких допросов узнать, что осажденная крепость ждет подкрепления, а не регент Фарас, млеющий от самодовольства. И не просто подкрепления, а большой военный фрегат, кишащий отборными головорезами! Держите дороги и тропы сколько угодно! Но небо вам не подвластно. Если я встану войском на стороне регента Фараса, поддержу его на пути к трону, то смогу убедить булгальцов с их кораблями оказать содействие в битве с фрегатом. Но за свое участие в этом деле я намерен требовать от будущего короля доли земель и титул. Так что вам, милейший князь, не мешало бы подумать о том, какова ваша роль и что ваши пять тысяч голодранцев не много стоят в сравнении даже со стаей горных королей, преданных мне как верные псы своему хозяину! Когда падет крепость с отпрысками королевской семьи, я возьму свою долю у Фараса и еще присмотрю себе уютное местечко в этих землях, а ну как и вовсе оставлю вам только голову, отдельно от туловища.
Я не намерен терпеть! взревел Мехру и поднялся в полный рост, вынимая из ножен здоровенный тесак.
Гурымей лишь щелкнул пальцами, резко выдохнули костяной трон за спиной у князя покрылся мелкими трещинами, натужно заскрипел и прямо на глазах рассыпался в мелкое крошево.
А ведь это могла быть ваша голова и ваши кости. Какое из слов во фразе «великий жрец, маг и инквизитор», вы не поняли? Спрячьте ржавую железяку и не позорьтесь, поклонитесь и мгновенно начинайте выказывать мне все возможные знаки почтения, или я действительно решу покормить своих Ши-фу в этом клоповнике!
Бахрей и Дамил сговорились сами и попросили меня высадить их вместе с товаром на большой караванной дороге в городе Холмистый Торжок. Когда-то эти деревянные стены, частоколы и сторожевые башни, сложенные из сосновых бревен, казались мне неприступными. А нынче, после великолепия и мощи южных твердынь, смотрелись огороженными плетенью сараями, еще и с такой высоты.
Орадан зарядил якорным гарпуном большой арбалет на носу корабля и подозвал Ная, чтобы тот нажал спусковую скобу. Он давно просил пустынного волка позволить стрельнуть из большого арбалета. Нависший над вечерним городом фрегат закрывал собой половину восточных окраин. Люди, с интересом и без испуга разглядывали нас, задрав верх головы. Шести колен в длину, тяжелый гарпун врезался в раскисший чернозем, увязая в нем длинными стальными крючьями. Канат сразу туго натянулся, но Ханх не спешил гасить фитили и спускаться. Ему, как и мне, не хотелось ложиться брюхом в жирную грязь, и потому я распорядился, чтобы команда рядовых небоходов, из числа новобранцев, позаботилась о настиле для выгрузки купеческого товара, пока те отправились в гильдию за обозами. Задерживаться здесь тоже не было большого желания, но новобранцев, прихваченных на рудниках, следовало как следует одеть, вооружить, иначе они так и будут отсиживаться в трюме, когда я сам стою у рулей, а мои друзья держат паруса и ловят ветер. На то и нужна команда, чтобы все были при деле да могли заменить друг друга. Даже на тех высотах, где солнце не греет, а ветер порой так лютует, что в клочья рвет снасти и ломает крепления.
Корвель с точностью аптекаря выдал каждому новобранцу по два золотых грифа на одежду и оружие и по три медных червонца на вино.
Хаджин развернула передо мной карту и стала показывать то место, где мы сейчас находились. Излишне право, я помнил эти земли и неплохо ориентировался. Больше всего меня поразил не сам факт, что за один день, с раннего утра и до вечера, двигаясь сквозь шторм, бушующий в небе, мы преодолели примерно сорок пять конных переходов. Тогда, в юности, мне казалось, что расстояние так велико, что иди хоть полный календарь, а все равно не сможешь оценить сполна. Так разнились климат и местные нравы, обычаи и привычки. Здесь даже торговые договоры совершались как-то очень поспешно, уныло, обыденно. Я за долгое время житья на юге привык к иному порядку вещей.
На корабле осталась надежная охрана во главе с Ораданом. Най хотел остаться тоже, но я вовремя понял, что если брошу мальчишку без дела, он не даст возможности пустынному волку остаться наедине с Хаджин, которая давно вилась возле наемника, краснея всякий раз, когда тот удостаивал ее даже мимолетного взгляда. Так что пришлось тащить мальчишку с собой под предлогом покупки ему достойного оружия и одежды. Тром любезно согласился составить нам компанию и с охотой прогуляться по городку.
Перепрыгивая по дощатым настилам, наполовину утопленным в грязь, мы прошли центральную Улицу городка, то и дело заглядывая в многочисленные лавки. Некоторые мастерские и магазины были закрыты, и это казалось странным. Солнце только скрылось за горизонтом, народ отдыхает от тяжелого трудового дня, а лавочники поспешили повесить замки на закрома да склады. Как же они вообще ведут дела в таком случае? Ответом на этот вопрос стало посещение скорняка, который при нашем появлении даже не потрудился встать и оказать уважение гостям, мгновенно оценив нас беглым взглядом.
Пребывая в полной тишине, мы, недоумевая, осмотрелись, и я снял с полки ремень с бронзовой пряжкой, немногим более широкий, чем тот, что мы нашли для Ная прежде.
Примерь-ка этот, посоветовал я, поверх твоей войлочной куртки должен быть впору. А может, и шубу тебе присмотрим? Что скажешь? Не гоже главному ветролову на корабле ходить в войлоке будто крестьянину. Сказав это, я взглянул па торговца, который в свою очередь даже глазом не повел, так и продолжал сидеть за прилавком, что-то прибирая на столе.
Скажите-ка, любезный, обратился я к скорняку, немного теряя терпение, сколько меди вы хотите за этот простенький пояс?
Семь золотых, буркнул скорняк, лишь на мгновение удостоив нас суровым взглядом из-под густых бровей.
За пояс из рыхлой коровьей кожи, с пряжкой отлитой в каменной форме из паршивой, пористой бронзы, вы желаете получить семь золотых?! Да вы в своем уме, милейший. Где ж это видано, чтоб простенький ремень без единой бляхи, с одной только пряжкой, продавался по цене доброй лошади. Сколько же, по-вашему, стоит вон та кургузая белая овечья шуба, что висит у вас за спиной?
Двадцать золотых, отрезал лавочник, бурча себе под нос и пуще прежнего насупив брови.
Да вы, добрый человек, с такими ценами рискуете сгноить товар и вовсе, неужто отбоя нет от покупателей, и всяк только и мечтает дать больше, чем просите?
Ты, прыщ, там не вякай! захрипел торгаш, не вставая с места. Нет золота, так вали подобру-поздорову, торговаться со своими чумазыми земляками будешь. Я цену своей работе знаю! Только вы, степное отродье, все норовите обмануть честного человека, все словоблудите да егозите.
Вот так на! ухмыльнулся Тром, вынимая изо рта трубку. И это в торговом-то городе от нашего золота нос воротят. Вы, уважаемый скорняк, либо слабы глазами, либо не вышли умом, кроме как подбивать свои шкурки, до торговых дел. Неужто и впрямь решили, что найдется на такую цену охотник, или таким образом решили показать, что не рады покупателям?
Что вы мне зубы заговариваете! Коль нужна вещь, так будешь брать по цене, что мастер определил, просто из уважения к труду человеческому. Нет золота, так вали восвояси, а торговаться в моей лавке не позволю.
Высокого вы, мастер, мнения о своем труде и умении. Или может, земли ваши богаты настолько, что мы со своим золотом в кругу охотников да рыболовов просто нищие с такой мошной да податью. Или скажете о золоте, что в ваших краях видно дешевле меди или серебра, коль вы запрашиваете столько за неброскую безделушку?
Золото у нас цены обычной, как и у прочих, да вот только не каждому босяку безродному в этих землях зубоскалят да льстят в угоду.
Дурак ты, купец, вдруг ляпнул Най с ухмылкой. Упрямый как баран, голова седая, а ума не нажил.
Сказав это, мальчишка поспешил выйти, потеряв всякий интерес к выставленному товару.
Я сам был родом из Хариди, но теперь, по прошествию стольких календарей, меня за своего не признавали. Да и не мудрено. Кожа потемнела от яркого, палящего солнца, одежда на мне вся южного покроя, да и красноречье я обрел под стать южанам. Уж и позабыл здешние, суровые нравы да скупых на похвалу торговцев.
Уже буквально на соседней улице, при свете одного-единственного светильника на треноге, нам попалась на глаза пуляйская повозка, крытая войлоком. Торговец, поджарый чеканщик, страдал от ячменя, вскочившего на веке, и потому в качестве лекарства то и дело прикладывался к большой крынке с медовой брагой, издавна считавшемся хорошим снадобьем от всякого рода нарывов, да держал повязку на веке с печеным репчатым луком, тоже проверенным средством. Завидев нас здоровым глазом, торговец расплылся в добродушной улыбке и затараторил в типичной для южанина манере, такой привычной нашему слуху.
Вижу я молодого господина, да будут милостивы к нему великие духи, обрадовавшего своим вниманием скромного чеканщика с его добрым товаром. Окажите любезность, молодой господин, взгляните, какие чудесные украшения, я подношу этой славной земле, за скромную плату, не корысти ради и не для наживы, а только на пропитаний и ремесло, дабы смог я жить, и дальше восхваляя добрых людей и великих духов, да растить детей. Подходите, молодой господин! обращался пуляец к Наю. Подзывайте ваших друзей! Я весь товар открою! Замшей да воском начищу так, что сверкать будет ярче звезд. Не стесняйтесь, молодой господин, смотрите, трогайте, приложите к своей одежде. Хорошим серебром славны наши народы, тонкой работой отличны наши мастера, добрым благословением сияет даже малая подвеска, никого не осквернит, только возвысит. Примерь, молодой господин, есть и пряжки с резьбой да чеканкой, есть и ножны, бляхи да подвески, серьги для любимых, бусы, украшения, браслеты, на вид царские, в деле боевые. Кольца! Кованые и литые, ажурные и простыевсе на радость людям.
Я хотел было пожаловаться купцу, что не слишком-то гостеприимная земля северная, но Тром словно почуял мой порыв и приостановил. Как бы намекнул, чтобы я не мешал мальчишке самому вести торг и договор.
В тусклом оранжевом свете Най стал рассматривать все те безделушки, что так щедро были разложены на воловьей коже. Кованое пуляйское сереброценный товар, знатный. Купец не стеснялся показать его лицом и потому не пожалел зажечь несколько масляных ламп, чтобы удержать покупателя.
Не дело этомолодому господину ходить на людях, подпоясавшись простым плетеным кушаком. Видно, долгая и опасная была дорога, что поиздержались в пути. Ох, как я вас понимаю, молодой господин. Дороги нынче опасны, все лихой люд, да беглые солдаты. Обберут, обчистят, и пискнуть не моги, сокрушался торговец, расставляя лампы по прилавку. Его крытая простым войлоком кибитка была для него и домом, и лавкой, и складом. В дороге он, конечно, ничего не мастерил, но как-то все же сумел сберечь товар, коль доставил его так далеко от своих земель.
Я бы приценился к этой пряжке, мастер, сказал Най, вынимая из вороха украшений массивную двустороннюю накладку с замком.
Ого! Браво, молодой господин, у вас отменный вкус. Это дивное украшение. Две его полукруглые части символизируют собой фазы луны и полнолуние. На правой стороне пряжки изображен тур, воплощение духа земли, подпирающий рогами небесную твердь, на левой стороне изображен петух, символизирующий собой духа огня и битву тьмы и света в вечном лунном сиянии. Можно говорить смело, что это амулет, а не просто дорогая безделица. Я оцениваю ее в пять золотых, но, видя ваш достойный выбор и благородные черты, я намерен предложить вам еще и кольцо, хорошего веса, символизирующее собой водную змею, что вьется по земле живительной силой. Уступлю всего за три золотых, вполцены. Не пожалеете, молодой господин, останетесь довольны, и еще друзьям своим скажете, как меня найти.
Дам семь золотых грифов за обе вещицы, заявил Най уверенно, и еще серебряный гриф во славу духов, свершивших этот договор.
Достойный сын своих родителей, гордость отца, утешение материвот истинная причина, по которой духи так благосклонны к твоему славному роду. Поправив повязку на своем больном глазу, торговец расплылся в довольной улыбке, оголяя ряд ровных золотых зубов. Семь золотых за кольцо и пряжку и два грифа серебром во славу духов и предков, подаривших миру такое благородное дитя.
Я только умиленно улыбался, видя, как идет этот договор. Сам бы не пожалел и десятка золотых за такую отменную чеканку и резьбу, которой, право, не могли похвастаться и ювелиры Филадеи, издревле считавшиеся знатными мастерами. В знак свершения договора купец протянул руку, и Най уверенно пожал ее, соглашаясь с результатом торга. Чтобы действительно подтвердить свой воспетый статус и не ударить в грязь лицом после стольких похвал и лести, Най отсыпал чеканщику не семь, как договаривались, а восемь монет, и два серебряных грифа свыше. Торг торгом, а оценить по достоинству работу мастера можно было только таким способом. Ответная лесть владельцу товара считалась дурным тоном, и Най, похоже, это знал не хуже меня и самого торговца.
В памяти еще свежи были зловонные катакомбы, сточные канавы под городом, через которые мы бежали от тюремных ям. Мои скромные пожелания побыстрей завершить дело с покойным ныне капитаном Таусом и отправиться довольным к теплому побережью. Но нет ведь, стою сейчас под мелким, моросящим дождем и чувствуя, как небесная влага жадно пропитывает кожаный камзол. Ведь не хотел же, не желал связываться, но вот стою сейчас под угловатым брюхом небесного фрегата и с каким-то удивлением и трепетом вспоминаю неприятное, можно сказать суровое, испытание последнего, стремительного полета. Это так же волнующе, как выигрыш большой ставки в азартной игре. Это щекочет нервы, это будоражит сознание. Обчищая закрома да схроны толстосумов, не испытываешь столько удовольствия, сколько в короткий миг, когда чувствуешь, что оседлал ветер. И не просто ветер, а бурю, бушующий шторм.
Я не знаю, куда мы летим, что мы ищем, чем тешем себя в этом странном путешествии, но мне уже будет жаль, если все это вдруг закончится, прекратится в один миг, только потому что я больше не пожелаю брать на себя ответственность за все происходящее на самом корабле и за его бортом.
Най стоял на палубе, с удовольствием рассматривая новый кинжал, который ему подарил старик Тром, пожертвовав несколько золотых из своей доли. Это было хорошее оружие, добротное, дорогое. Довольно умело ухватив опасное лезвие, Най совершил несколько резких выпадов в пустоту и неторопливо убрал оружие в ножны. Опять вынул, теперь уже быстрей, и снова рассек воздух перед собой, ужалив сталью воображаемого противника.