Проклятье. Я аж взвыл мысленно. Ну, за что мне такое наказание? Благородство по отношению к смертельным врагампредпоследняя глупость, которую можно допустить. Потому что большей глупостью может быть только противнику этим благородством не воспользоваться. Да. Вот только неприятно эточужим благородством пользоваться. Мудро, разумно, для жизни собственной и в целом для человечества полезно, нонеприятно. Мне, во всяком случае. Может, это Константин Озёрный меня проклял? Потому что раньше я то ли в ситуации такие реже попадал, то ли не давал себе труда задумыватьсянастолько ли велика уже она, брешь в обороне моей души? Не то чтобы я в его ересь поверил (особенно, зная доподлинно её корни) но что-то во мне с тех слов откликнулось созвучно и в памяти отложилось.
Простоял я эдаксобственным изваяниемс полминуты, наверное. Вспотел весьтяжкое это дело, с самим собой бороться. И убежать просто так не могу (одиннадцать лет в егеряхне пустяк какой) и нож, вергой протянутый, взять не могу (всё нутро протестует). И ведь выгляжуглупее некуда. Но так и стоял без движения, пока верга, плечами пожав, нож не убрала. И ушла, не оглядываясь, в сторону лежек. Дальше стоять уже просто было верхом идиотизма, поэтому я повернулся и бросился бежать вдоль склона, выглядывая между деревьев журчащий там ручей.
Ручей оказался неожиданно широкимя чуть не свалился в него, когда под тонким, укутывающим землю, слоем тумана, блеснуло жидкое серебро водынамного ближе, чем я ожидал. Это хорошо, что ручей широкий. И узкий бы подошёл, но широкий задачу существенно упрощает. Я пробежал вдоль петляющей по лесу речки пару стадий, затем свернул к воде, прошел по берегу еще немного, выбирая подходящее место. Сорвал пару стеблей стрелолиста, натер ими руки, потом запрыгнул в самую середину холодного потока. Речка в этом месте разливалась особенно широко, но при этом и мельчала изрядновода мне едва по щиколотки оказалась. Я присел, подпрыгнул, ухватился за нависающие над водой ветки и полез вверх. Остановился, только когда ствол стал тонким настолько, что начал заметно подрагивать подо мной при малейшем моем движении. Устроился поудобнее в развилке, убедился, что снизу меня не видно, и приготовился к долгому ожиданию.
Знаю я, как они будут действовать. Бросятся по следу, дойдут до места, где я в ручей прыгнул, а потом поделятся на четыре отряда. Два из них по противоположным берегам ручья пойдут вверх по течению, двавниз. Искать место, где я на берег вылез. Не найдут, разумеется. Догадаются, что я где-то, за ветки зацепившись, вылез, и начнут лес прочесывать. Они по деревьям лазать не умеют, поэтому им обычно и в голову не приходит вверх смотреть. Дня через два, когда станет ясно, что я далеко ушел и скоро с подкреплением вернусь, они логово бросят и уйдут. Тогда и мне можно будет спуститься.
Один раз нечто подобное у меня уже получилось. А там и клан был немаленький, и опыта общения с людьми ему было не занимать.
Эти, конечно, умные очень. Но нет, не догадаются. Пусть очень умные, но ониверги. У них мозги по-другому устроены. Так что можно особо не беспокоитьсяя выживу и на этот раз.
Меня другое беспокоитя-то выживу, а вот лейтенанта егерей Бернта Сервия бестии уже убили. Умер он на той поляне под Ольштадом, вергами загрызенный.
И что мне теперь с этим делать?
V. Cui podest malum?
Шелест?! капитан откинулся на стуле и уставился в меня взглядом, полным веселого удивления, живой?
Удивление его мне было понятно. Когда егерь вдруг пропадает без вести (неважно при каких обстоятельствах) практически всегда он не находится вовсе. Изредка бывает, что находится, ноне весь. Частями. 'Одна нога здесь, другаятам'аккурат на такой случай пословица. Ну и всё, иных вариантов нет. Хотя, вруне всегда. Егерятоже люди. Бывает и по-другому. Очень-очень редко, но бывает. Три года тому под Ристом мы Марка 'Лютика' потеряли. Чистили гнездо гиттонье, и, уже после чистки, Марк назад запросилсяобронил, говорит, ножик из лунного серебра. В лагере, скорее всего, в палатке, или рядом где. Я Марка с чистым сердцем отпустилровно мы там отработали, не могло недобитков остатьсяотпустил и решил: догонит. А не догнал. Ни в тот день, ни в следующий. Тут уж я забеспокоилсявернулись к гнезду, все обшарили: как пропал человек: ни следов, ни зацепок. Разбили заново лагерь, три дня частым гребнем окрестности чесали, а окрестности там, надо заметить, ничуть оному процессу не способствуютиз тех мест, про которые говорят: 'Лешийи тот заблудится'. И только на пятый день после пропажинашелся Марк. На телеге его к нам привезли, спящего мертвецким сном и распространяющего вокруг себя такой аромат, что запряженная в телегу вислоухая лошадка выглядела уже находящейся на грани обморока. 'Ваш?''Наш''Забирайте'. По словам самого Марка, встретился ему, уже на обратном от лагеря пути (под самым Ристом) мужичок, сено с полей на телеге везший. Мужичок тот Марка до Риста подвезти согласился, а узнав, кого везет, затащил к себе'на пару чарок'. Что было дальшеМарк не помнил. Так что следующая фраза Дерека была мне очень даже понятна:
Имей в виду, если скажешь, что в обнимку с госпожой Бутылкой всю неделю провелприкажу на скамье разложить, не посмотрю, что лейтенант. Лучше соври что-нибудь.
Сидевший рядом Сеналейтенант из моей кохорсы, усмехнулся и коротко фыркнул.
Новы, коротко ответил я. Задергалось у Дерека левое веко. Капитан поморщился недовольно, зубы оскалил:
В Ольштаде?
Да.
Дерек с Сеной обменялись быстрыми взглядами, потом капитан покачал головой.
Не пойдет. Соври что-нибудь другое.
Я промолчал. Дерек тяжело вздохнул.
Рассказывай. Всё. Подробно.
'Все и подробно?' Ну-ну. Оно можно быв конце концов, никакого преступления я еще не совершил. Вот только я и так знаю, что капитан решит насчёт эпизода последнегобудто у меня 'цыплячка' началась. Она же'кроличья болезнь'. Я бы и сам так решилуж больно симптомы со стороны похожие. Есть такое заболевание нервноекогда надламывается что-то в человеке, и, в момент сильного напряжения, нервы у него полностью отказывают. И он просто столбом замирает. Пока не отвлечешь его криком в ухо, светом в глаза, или пока он сам из ступора не выйдет. Не так уж редко среди егерей случается, другое дело, что очень редко когда вовремя обнаруживаетсяпо вполне понятным причинам. Но если обнаруживается, то, ясное дело, в егерях такому уже не место. Пенсион назначат (вполне приличный, кстати), дадут поместьишко где-нибудь в захолустье да гражданство имперское (если своего еще нет). Чем не мечта среднего обывателя?
Вот только егерем ему больше не быть. А ведь привыкаешь к этому. К отношению людскому привыкаешьк тому, как теплеют людские глаза, когда жетон твой они подмечают. К тому, что на постоялом дворе хозяин сам пойдет в хлев ночевать, а тебе лучшую комнату и лучшую постель обеспечит. Что трактирщик тебе, по своему почину, нальет из бутылки, для себя отложеннойи с верхом, с горкой даже. А то еще и от денег потом откажется. Ну и женщины, опять же. Да. У любого человека в семье есть кто-то, от бестий пострадавший, и потому мывраги бестийдля людей лучшие друзья. Хотя даже этим всего не объяснить. У меня еще есть версия. По-моему, с тех пор, как перевелись собаки, всегда бывшие верными друзьями человека, вакантное место amicus homini заняли мы, егеря. Потому и отношение к нам такое. Человеческое.
Впрочем, это всене главное. Хотя и значит для нас больше, чем мы это показывать стараемся. Но не главное. Главное то, что 'бывший егерь' это примерно то же, что 'бывший человек'. Я вот, просто не представляю, как это можноне быть егерем. А кем же тогда быть, вообще?
Грустное это зрелищеегерь на пенсии. Ненормальное.
Не слышал я еще, чтобы егерь, по здоровью комиссованный, добром кончиллибо в гладиаторы подастся, либо в грабители, либо горькую запьет. Полгода-годи нет человека. Сам себя сгрыз, даром, что его десять лет бестии сгрызть не могли.
По всему томуне стал я всей правды говорить. Я же знаю, что нет у меня никакой 'цыплячки'. Впрочем, любой больной ею, то же самое говорит с пеной у ртаи не вретсам себе верит. Ну и пусть. Пусть даже и 'цыплячка' у меня. Лучше уж я в бою сгину, чем на пенсииуж я постараюсь никого своей смертью не подставить. Рассказал я всё, как было, вплоть до того момента, как очнулся, к столбу наказаний привязанный. А потом усмехнулся, продемонстрировал унгву (так все время в кармашке и пролежавшую) и закончил:
Ремни разрезал, собрался кое-как ик речке. Хорошо, что логова они в своей привычке обустраиваюту воды. Я с ходу из ручья на дерево запрыгнул, на верхушку залез и сидел два дня.
Дерек хмыкнул.
Повезло тебе. Местные на этот фокус уже не ведутся. Злюка рассказывална западной границе отправил он людей в засидку над рекой, так верги тамошние, следы у воды обнаружив, первым делом ветки, над водой свисающие обнюхивают и осматривают, а уж потом по берегам ищут.
Повезло мне, согласился я, так новы ж.
Покивал Дерек задумчиво, пожевал губами. И не скажешь по немунапрягла его чем-нибудь концовка моего рассказа, или нет. Да я к его лицу и не присматриваюсь особоеще заметит и задумается. Sapienti sat.
Ясно. Давай теперь сухую выжимку. Что в них нового?
Повадки у них другие, с этого начну. Хотя бы то, что они меняс наветренной стороны тропили. Хитрить не стесняются, и ума на хитрости хватает. Да уже то, что я камнем по башке получил
Это не их хитрость, а твоя глупость, Дерек перебивает, но мысль я понял. Будем иметь в виду. Дальше.
На имперском они свободно разговаривают, говорю я. Сена хмыкает недоверчиво. Рассказ мой он весь слышал, но все равно поверить не может.
Вообще без акцента, настойчиво говорю я, лидийцы или германцы какие и то по-имперски хуже говорят.
Это ж всю глотку перекроить надо, ворчит Сена, и зачем это им?
Сами не сказали, а спросить я не догадался.
Дерек ухмыляется краем рта, а я ведьи в самом деле просто не догадался. Возможно, что отличное произношение и знание людского языкане прихоть их зверобогини, а какой-то смысл в себе несет.
В драке как? Двумя словамисильнее прежних? И насколько?
Сильнее. Намного. Опыта реального у них пока мало, а скорее всего, и вовсе нет. Одно только это меня и спасло. Опыта поднаберутсябеды нам с ними будет.
Значит, нельзя им давать опыта набираться. Еще что?
Глаза крупнее, голова больше, осанка прямее. На пальцах, похоже, по суставу добавилосьножи они теперь не в пример ловчее держат, что прямым хватом, что обратным. Имои все с ножами были, но я позже, уже с дерева, видел, как один верг с мечом, у меня отобранным, упражнялсяи не сказать, что у него плохо получалось.
Хорошие новости есть? спрашивает, заметно помрачневший, Дерек.
Нет я задумываюсь, хотя вот: раз у их самок теперь по два соска, так и щенков в помете поменьше будет. Как у людей.
Именно, что как у людей, мрачно кивает Дерек, заметь, это совершенно не мешает им плодиться так, что тараканы завидуют.
Я только плечами пожимаю. Характерная оговорка, кстати. 'Им'. Не 'нам', а 'им'. Уже не в первый раз я замечаю, как егеря себя неосознанно от рода людского отделяют. Среди молодых такого нет, а вот среди старых и опытныхчаще частого. Даже за собой замечаю. Вот только не пойму никакотделяя себя от людей, кого мы за новый вид бестий считать начинаемлюдей или нас самих, егерей?
Ладно, Дерек встает, давая понять, что разговор окончен, и решение им принято, Шелест, сколько рыл в клане?
Тридцать одна лежка, говорю я, но, похоже, они в них теперь посвободнее спят. Место у меня не слишком удобное для наблюдений было, нокак бы не парами даже. Так чтоне больше сотни, я думаю. А то и полсотни даже.
Лучше будем считать, что полторы. Сена, сходи в свою казарму, приведи ко мне пяток лейтенантов. Наберешь?
Сена кивает.
Медведь здесь, Красный здесь, Хорек тож
Иди, прерывает его капитан. Сена, кивнув, замолкает и выскакивает из палатки.
Покажи на карте логово, капитан вынимает из-под стола свиток и разворачивает его. Карта большая, на столе не умещается, и концы свитка скатываются со стола вниз.
Показать? удивляюсь я, я просто привести могу туда
Ты туда не пойдешь. Новы в логово все равно больше не вернутся, так что толку там от тебя не больше, чем от кого другого. У меня для тебя другое заданиепод Ганнеком гнездо гиттонье образовалось, туда Малыш на завтра уже сквад собрал, но так теперь вышло, что сквад есть, а лейтенанта у негонет. Вы ж с Малышом друзья вроде? Вот и пойдешь за него.
Я нахмурился. Малышпарень с улыбчивым лицом деревенского дурачка и фигурой вставшего на задние ноги быка-трехлеткабыл другом практически всем. Инстинкт самосохранения просто требует иметь такого в друзьях, а не во врагах. Другое дело, что мне Малыш был должен сотню драхм и, признаться, я на этот долг рассчитывал. Я ж кошелек свой на сохранение не оставил, когда в Ольштад направлялся. А верги его с меня зачем-то снялиуж и не знаю, зачем. Случись вергу зайти в лавку или таверну, деньги у него попросят в последнюю очередь. И вот если с Малышом беда какая приключилась, то на ближайший месяц придется мне поясок потуже затянуть.
А что с ним?
У доктора он лежит, с дурной болезнью герой-любовник.
Я хмыкнул. Вообще-то, против гиттонов принято бойцов поздоровее посылатьвот вроде того же Малыша. Но, во-первых, в нашем деле гран мозгов фунта мышц стоит, и, с этой стороны, в своей способности Малыша заменить я ничуть не сомневалсяуж не в обиду ему будь сказано. А во-вторых, выносливость там много важнее силы, а на выносливость я никогда не жаловался. Я, вообще, двужильный.
Ладно, на гиттонов, так на гиттонов. Когда?
Завтра с утра. Покажи логово и иди, собирайся.
Мне собратьсятолько подпоясаться, говорю я и тыкаю пальцем в разложенную карту, вот тут, где речка под горой петлю делает. О!
Я таращу глаза, тру их, но надпись не исчезает. Речка шириной в два шага, журчание которой я слушал битых двое суток, оказывается, носит гордое название 'Фатум'.
Ну и название! А ведь и вправду Интересно только, добрая эта судьба, или злая?
Ерунда, Дерек фыркает, просто совпадение. Егерям, хоть все леса, реки и горы мира так обзовивсё в тему будет.
Наверное, соглашаюсь я и выхожу из палатки, пока еще чего-нибудь не ляпнул. Ничего себе'просто совпадение'. Но не буду же я это Дереку доказывать, после того, как полчаса за нос его водил. А это, кстати, хорошо, что новами моими без меня займутся. Глядишь, и рассосется проблема сама собой.
Зашёл я в казарму, огляделся. Кто спит, кто, на нарах сидя, амуницию чинит; десятка четыре егерей, кругом на полу усевшись, слушают играющего на лютне Парса по кличке Панхорошо это у него получается. Настолько хорошо, что, несмотря на всем знакомый мотив'В краю далёком'никто подпевать и не пытается. В темном углу, за нарами, пара компаний в кости режутся ('на интерес, разумеется, господин лейтенант') с подобающим делу азартом, ужимками и размашистыми движениями, нонегромко, чтобы другим не мешать. Обычный вечер, короче. Навскидку тут с пол-кохорсы, не больше: вечернее построение было уже два часа тому, а устав хоть отлучек из казармы и не поощряет, но и не запрещает. Посему все, кто желание и, (что немаловажно) возможность имеютразбрелись по городским квартирам. Так-то, чтобы сквад свой собрать, следовало бы мне на утреннее построение прийти, но есть у нас традиция крайнюю ночь перед маршем в казарме проводить. Поэтому я прошёл вперёд и громко свистнул, внимание к себе привлекая. Разговоры затихли; егеря зашевелились, головы ко мне поворачивая, только Парс, глаза полузакрыв, так и продолжил перебирать струны: 'в том краю далёком, поздней весной, зацветут гиацинты под тенистой сосной'. Хорошо играет.
Кто тут под Ганнек на гиттонов собирался?
Егеря, большей частью, к делам своим вернулись, но несколько человек из разных углов казармы выбрались и меня окружили. Восемь. Признаться, я себя неуютно немного почувствовалкаждый минимум на голову меня выше, в полтора раза шире, а рожи такие, что рука сама пугию ищет.
Все здесь? спрашиваю, восемь? Или нет кого?
Все, прогудел слева от меня бородатый здоровяк с наполовину оторванным ухом и обезображенным шрамами лицом. Оводом его кличут, а имя каки не припомню.
Все. Десять.
Десять? Я обвёл недоумённым взглядом стоящих вокруг егерей.
А сказал Овод, так это, щас Хлыст Моряка разбудит и будет десять.
Ясно. А вот и они. Кривоногий васконец Меджис, в жизни ни на что плавучее не ступавший, а кличку получивший за широкую развалистую походкуи Хлыст, ничуть на оный хлыст не похожий, но очень хорошо с кнутом управляющийся.