Ну и по этой их недалёкости гиттоны у наших государственных мужей меньше всего головной боли вызывают. Когда гнездо большое, вычистить его трудно, это да. Но даже самое большое гнездо в политику никогда не полезетни с соседями военный союз устроить, ни с другими бестиями втихаря договориться, ни даже условий каких особых для себя выторговатьничего этого от них ждать не стоит. При всём при том бойцы они хорошие: может, силой урсам, а скоростьювергам они и уступают, зато живучестью и выносливостью любую бестию втрое превзойдут. Вот только один в полене воин, потому и бьем мы их повсеместно без особых затруднений.
Лет сто назад кому-то мысль в голову пришла: раз непонятно, кто есть гиттоныглупые бестии или умные животные, так, может, их приручить удастся? Идея нашла своих поклонникови то сказать, получись задуманное, это бы громадной удачей вышло. Прирученные, они и за ездовых животных бы сошли, и в бою от них польза бы несомненная вышла. Носто лет утекло, а успехов пока никаких. Пробовали щенков молочных забирать и среди людей воспитыватьвырастают тупые злобные твари, в любой момент готовые вцепиться своему хозяину в руку, если он не успеет её отдернуть. Пробовали щенков постарше братьаналогично; разве что чуточку менее тупые, зато еще более злобные твари получаются. Пробовали с целыми гнездами хорошие отношения устанавливатьподкармливали их, оружие и доспехи (под их тела адаптированные) дарили. Без толку. Продукты ели, снаряжение забирали, но и благодарности к людям не испытывали при том ни малейшей. Так что пыл 'приручателей' довольно скоро остыл, но отдельные попытки до сих пор не прекращаются.
И единственной пока (весьма при том сомнительной) пользой от вековых попыток стало то, что гиттоны очень на арене хороши оказалисьна непредвзятый вкус черни, которая в основном на бои и ходит. Других бестий распорядители на арену с опаской выпускаютнеизвестно, чего они там выкинут. Особенно вергов. Урса еще можно раздразнить так, что он голову потеряет и станет в бешенстве бросаться на всё, что шевелится, об осторожности забыв. А у вергов разум всегда холодный, и желания подыхать на потеху ненавистным людям у них, как нетрудно догадаться, нет ни малейшего. Было несколько случаев, когда верг, гладиатору на плечи запрыгнув, или за выступы зацепившись, через ограждение арены перепрыгивал и устраивал среди зрителей резню, пока его лучники не успокаивали. Опять же, хотя вергов и выводят на арену обессиленными, да одурманенными, гладиаторов они часто убиваютпричем не разбирают, кто из них любимец публики, а ктона заклание выведен. Ну и наконец, живьем верга взятьэто еще постараться надо. Так что я уж и не упомню, когда крайний раз верг на арене оказывался. А вот гиттонынаоборот, частенько в боях участвуют. Дерутся они с упоением и яростью до самой смерти, живучие, видом страшные, при том как противники хоть и опасные, зато предсказуемые. Короче, самое то для зрелищного боя. Как они на арену попадают? А мы привозим. Амфитеатры хорошо за гиттонов платят, вот мы и стараемся с каждой чистки нескольких бестий живьем привезти на продажу. Лейтенанту две части от выручки идет, всем остальнымпо одной.
Вот и сейчаседем на чистку, а егеря мои всё рассуждают о том, скольких гиттонов мы живьем возьмём, сколько за них получим, и кто как потом деньгами распорядится. Нехорошая, вообще-то, приметанепойманного зайца разделыватьно мой нынешний сквад на приметы внимания мало обращает. Предсказуемы они очень, гиттоны, случайности с ними редко выходят, потому и приметы тем, кто в основном только на них и ходит, без надобности. Зачем нужны приметы, когда всё и так известно? Поэтому я молчу, хотя слышать такую уверенность в своем будущем мне необычно и немного неприятно. Вмешался лишь, когда бойцы мои решили с сожалением, что только одного гиттона мы и сможем обратно в Бурдигал привезти: дорога дальняя, нас жемало. Не увезем двоих. А повозку нанятьденег не хватает.
В Лютеции тоже амфитеатр есть, говорю, и бои там каждую неделю. Дадут, конечно, поменьше, чем в столице, но всё ж лучше, чем ничего. До Лютеции от Ганнекачаса три езды.
Переглянулись егеря, заулыбались довольно. В другую сторону теперь разговоры пошлисобираются нескольких бестий живьем взять, и возить по одной в Лютецию. До того договорились, что послышались уже предложения все гнездо целиком пленить.
Ишь, размечтались, решил я остудить их пыл, в Лютеции все ж амфитеатр поменьше нашего. Не думаю, что они больше одного возьмут. Я и насчёт одного-то не уверен, просто попробовать предложил.
Порешили заехать по дороге в Лютециюблаго дорога сквозь идёти выяснить, скольких бестий амфитеатр возьмет, и сколько заплатит.
Так и сделали. Взял я с собой двоих егерей для внушительности и пошел с ними распорядителя искать. До Смутного века Лютеция была большим городом, и части её, расположенные по разные стороны реки, соединялись добрым пятком мостов. Теперь от былого величия остались только монументальные трехэтажные дома на, огороженном стеной, острове посреди реки, которые большую часть города и составляли. Старый город по левую сторону Секваны еще давал приют черни и некоторым ремесленникам, а по правому берегу всё тянулись развалины и, заросшие бурьяном, пустыри. АмфитеатрАрены Лютециинаходился тоже по левому берегу и, определенно, знал лучшие времена: галереи первого яруса засыпаны обломками досок и мусором, камень стен повыщерблен, водопровод, когда-то превращавший арену в бассейн для наумахий, расколот и сух; часть аркад наглухо забита доскамиочевидно, из-за обрушившихся лестниц. Но кой-какая жизнь здесь всё же теплиласьдоносилось откуда-то гулкое рычание (медвежье, определённо), слышались голоса, пробегали порой слуги в серых хитонах. Несколько рабов, с натугой орудуя громадными деревянными граблями, ровняли песок на арене. РаспорядительКосий Аппийжил в небольшом домике, пристроенном с южной стороны прямо к стене амфитеатра. Пристроенном, похоже, недавностены его были белыми и гладкими, контрастно выделяясь на фоне щербатых серых камней амфитеатра.
Сам Аппий оказался невысоким полным человечком с обширной, обрамлённой редкими волосками, лысиной, и маленькими бледно-голубыми глазками, которыми он умудрялся смотреть с таким кротким видом, что руки сами тянулись за милостыней. Но первые же пять минут общения показали, что Аппий свою должность занимает не зря. Глыбами нависающие над ним мои егеря его ничуть не смущали, он обращал на них внимания не больше, чем на предметы интерьера и даже когда Овод, сильно расстроенный окончательной ценой за единственного гиттона, которого Аппий собирался купить, помахал перед его носом своим внушительным кулаком, тот даже не моргнул. Мягко отвел кулак от своего лица, улыбнулся и заявил, что только уважение к егерям и врождённая честность не позволяют ему предложить за бестию вдвое меньшую ценуон-де отлично понимает, что продать его поблизости мы больше никому не сможем. И мы сдались. Пообещали вернуться через день и поехали дальшечерез Ситэ и развалины на правом берегук Ганнеку и гиттоньим норам.
Не люблю я гиттонов чистить, если честно. Уж больно дело это грязное, тяжкое и муторное. Если бы вся егерская работа такой была, я б егерем и не был, наверное. Хотя некоторым нравится. Риску меньше, денегбольше (за счет живьем взятых бестий); а что до грязи, так иные свободные за вдесятеро меньшее вознаграждение золотарями работаюти ничего. С тоски не мрут. Это Хлыст мне так свою позицию аргументировал, когда я спросил егоне надоедает ли ему его занятие.
А еще, признаться, не люблю я гиттонов. Нет, не то чтобы я каких других бестий любил, вовсе нет. Но остальные бестиичто верги, что урсы, что вольпы, да даже чекалки, они не то, чтобы красивыгармоничны. Вот посмотреть на урсаодного взгляда достаточно, чтобы понятьсилён и свиреп. В бою-то, конечно, не до этого, но зайдешь в музей, глянешь на чучелопоневоле залюбуешься. Эдакая глыбищалапы могучие, глаза, кровью налитые, кинжалы когтей, зубы в палец длинойвсё при нём. Ни убавить, ни прибавить. Или вергзоркий взгляд, холодный разум, стальные пружины мышцидеальный посланник смерти. Я однажды заметил, что всякая бестия чем-то с опредёленным видом оружия сходна. Урсы это секирытяжелые, малость неповоротливые, но уж если попадётпополам развалит. Вергмеч: лаконичное и совершенное в своей простоте орудие убийства. Вольпы сходны с очень любимыми ими ятаганами и легкими изогнутыми саблямибыстрыми, гибкими, острыми настолько, что способны волос вдоль рассечь. Чекалкикинжалы: в бок ничего не подозревающему прохожему воткнуть или горло кому в темном углу перехватитьсамое то оружие. Пардусарбалетты еще обернуться на звук не успел, а болт уже у тебя в сердце сидит. Ну и так далее. И вот по этой классификации гиттона я только с дубиной и могу сравнитькорявой, тяжёлой, с торчащими обломками сучьев, на которых белеют засохшие остатки чьих-то мозгов. А чтотоже оружие. И, кстати, вполне допускаю, что некоторых людей такая вот дубина напугает куда сильнее того же меча.
Ну да, побаиваюсь я их, гиттонов. Не рассудком боюсьесли вдуматься, то чего их бояться? Из всех бестий они, в силу своей предсказуемости и любви к одиночествусамые неопасные. Просто вид их, нелепый до жути, меня слегка пугаетне так, чтобы это мне сильно мешало с ними дело иметь, но неприятных ощущений добавляет. Как взгляну на оскаленную пасть со свисающей бахромой слюны, на перекачивающуюся подпрыгивающую походку, услышу злобное пощелкивающее бормотаниетак сразу волосы дыбом встают. Глупо, сам понимаю, но ничего поделать не могу.
Гнездо совсем небольшим оказалосьвосемь нор, причём распределены по очень большой площади, так что ни с одной норы никакой другой не видно. Проще простого задача, короче, я тут как лейтенант даже и не нужен совершенно. С гнездами гиттоньими одна только сложность может бытьесли норы скучены оказываются. Сильно скучены, так что одна от другойпасах в пятнадцати-двадцати, не больше. Вот тогда гиттоны себя совсем по-другому ведуттолько начинаешь одну нору чистить, как со всех соседних уже на помощь другие бегут. А потомс соседних к соседними так далее, пока всё гнездо на шум не вылезет. Тут уж лучше всё бросать и убегать поскорее. Гиттоны преследованием никогда не увлекаютсяотгонят от гнезда на пару стадий, и обратно возвращаются. А там уж можно вернуться и искать какой-нибудь способ поодиночке их выманивать. Объясняют такую неожиданную особенность тем, что у нихгиттоновна уровне инстинктов заложен некий определённый ареал, который они 'своим' и подлежащим защите считают. И еслииз-за скученности гнездавнутри этого ареала чужая нора оказывается, то всё равно гиттон её защищает, как свою собственную; и её обитателейтоже. К счастью, на том же уровне у них заложено стремление свои норы подальше от соседних копать. И кучковаться гиттоны начинают только в двух случаях: если особенности местности их заставляютнапример, если гнездо располагается на единственном некрупном холме, стоящем посреди заболоченной низины. Или если гнездо большое: территория, гнездом гиттоньим, занимаемая, тем медленнее растет, чем больше особей в гнезде насчитывается. Начиная рыл с четырехсот, площадь гнезда почти совсем расти перестает, а численность, однако жепродолжает. И этот, второй, вариантсовсем неприятный. Потому что очень сложно с таким гнездом сладить. Было однажды, что гнездо в восемьсот рыл успешно противостояло трём полным армейским легионам, а это пятнадцать тысяч солдат, между прочим.
Ну, объехали мы гнездо по кругу, да и поехали к первой попавшейся норе. Вроде какое-то движение в ней мне издалека еще почудилось, но, когда мы, спешившись, рогатины снарядив и оружие подготовив, к норе вплотную подошли, никто нам навстречу не выскочил. В глубине затаились, стало быть. Ну, так тоже бываети частенькопоэтому затруднений у нас такая их тактика не вызывает. Тогда мы их выкуриваемкак лис из норы. Наломали хвороста в ближайших кустах, нарвали травы свежей, четыре человека с рогатинами поверх норы наизготовку встали, а двое с костра дым в нору гонят. Дым вверх идёт только пока горячий, стоит ему остытьон тяжелей воздуха становится и вниз стекать начинает. Так что рано или поздно вся нора дымом заполняется и гиттоны в ней сидеть уже не могут.
Ну вотвыскочил. С хриплым ревом, головой трясёт, лапами от слезящихся глаз дым отгоняет. Двое с рогатинами его тут же 'в клещи' взяли, чтобы он обратно нырнуть не смог, двое у норы осталисьследующего поджидают, а все остальныеарбалеты в мечущуюся по поляне бочкообразную тушу разрядили. Гиттон этого как будто даже не заметиллюбая другая живая тварь в такой ситуации хоть как-то да отреагируетпусть даже и не начнёт с визгом кататься по земле, но хотя бы вскрикнет или вздрогнет. Но только не гиттонболи они, такое впечатление, вообще не чувствуют. Серьезное ранение им нанести еще постараться надовсе жизненно важные органы надёжно слоями мышц и вязкого, плотного жира защищены, кожа у гиттонатолще и прочнее, чем у любой другой бестии, и шерсть у них такая грубая, что больше на проволоку кольчужную похожа, чем на шерсть. Да и всего этого им еще малолюбят гиттоны в глиняной жиже, с песком смешанной, поваляться, а потом эта глина засыхает у них на шерсти плотной коркой, которая, хоть местами и трескается, всё равно защищает получше иной брони. Еще и меч об этот 'доспех' моментально тупится: ударил гиттона раз пять-семьи хоть садись в сторонке, да точильный камень доставай. Поэтому мечи против них мы почти и не используемтолько рогатины да арбалеты. Рогатинами их сдерживаем, не давая чересчур метаться, а болтами арбалетными утыкиваем так, что гиттон потихоньку на ежа чудовищного похож становится. Сдерживать их, понятное дело, много труднее, чем, поодаль стоя, арбалет разряжать, поэтому бойцы каждые семь-десять минут сменяются. К концу драки обычно полянка перед норой вся кровью залита и в грязь ногами размешана; каждый из бойцов уже успел раза три с рогатиной постоять и раз десять, поскользнувшись, в грязи поваляться. А потомкороткий отдыхи следующая нора. Каторга.
Хотя мне ли жаловатьсяв болотах Новиомагуса и сил у меня много больше ушло и грязи я там вдесятеро, пожалуй, наелся, если с чисткой гиттоньего гнезда сравнивать. Но вот как раз, про волков Новиомагуса вспомнив, начал я понимать, чем же мне гиттоны так не нравятсяпо мне, так уж пусть враг будет хоть втрое сильнее и вдвое быстрее, но не настолько живуч. Удручает этокогда бьешь ты его, бьешьа ему как бы и без разницы, что его крови уже ручеёк по склону холма бежит. Потому и сейчасостальные все уже три залпа из арбалетов сделали, а я еще ни разу не выстрелилвсё выцеливаю, жду момента подходящего. Голова у гиттона маленькая, череп прочный, плоский и округлыйне пробивает её болт, соскальзывает. Кроме того, гиттон всё время как-то покачивается, головой из стороны в сторону и вверх-вниз дергает. Многие уверены, что это он специально, чтобы попасть в него труднее было, но я так не думаю. Видел я пару раз росомаху атакующуюона точно так же себя ведёт. Но прицеливание это затрудняет, да.
Наконец, поймал я момент. Потянул крючок, тетиву спускаяпопал. Как и целилсяв глаз. К сожалению, не под тем углом, чтобы болт в мозг прошёл, но всё равно неплохо получилосьпроняло-таки его моё попадание. Дернулся гиттон, мотнул головой, равновесие потерялпоскользнулся на мокрой от крови траве и вперёд завалился. А тут и Гром, перед ним с рогатиной стоявший, не сплоховалподнырнул под гиттона падающего, острие рогатины в грудь ему воткнул, а древко в землю упёр и сам сверху навалился, чтобы древко не соскользнуло. Ну, гиттон всем своим весом на рогатину и наделсядо самых рогов лезвие в тело вошло. Всхрапнул он задушенно, лапой Грома в сторону отбросил, заодно древко сломав. Выпрямился; постоял с полминуты, тяжело дыша и кровавой слюной из приоткрытой пасти истекая, потом сделал пару шагов неуверенных, споткнулся, рухнул набок, вздохнул устало и замер. Готов.
Быстро мы его, однакои десяти минут не прошло. А больше из норы никто и не появился. Один, видимо, тут гиттон и обитал. Ну, болты мы из него повыдергали, рогатину вынули, новым древком оснастили и пошли потихоньку к следующей норе. Над теми двумя, что всю драку над норой с рогатинами простояли, второго гиттона поджидая, остальные егеря подшучивают беззлобно; те так же беззлобно огрызаются. Норы еще естьуспеют поработать.
* * *
Хорошо мы это гнездо зачистилибыстро и без потерь совсем, если два ребра Грома, в первой драке сломанные, в счёт не брать. Ну, так и не было там причин задерживатьсямаленькое гнездо и молодоеразве что с теми бестиями, которых мы живьем взяли, пришлось повозиться немного. Но тут уж ничего удивительногоживьем любую бестию взятьзадача та еще. Хотя с гиттонами все ж попрощевот на верга сеть накинуть я и за тысячу драхм не возмусь. Я ж не дуракпо своей воле без меча в руках перед вергом оказаться. А с гиттонамитак ничего особенного. Двое его рогатинами удерживают, как обычно, а человека четыре вокруг полумесяцем сеть тяжелую растягивают. Потом те, с рогатинами, пытаются гиттона в неё загнать. А те четверо, в свою очередь, сеть пытаются на него же и накинуть. Вот только это всё на словах быстро и просто выглядит. А на делечаса два, а то и больше возни изматывающей. Раз двадцать сеть вокруг него раскладываешь, а он из кольца вырывается. Раз пять сеть на него накидываешь, а он, ловцов по сторонам раскидав, из-под неё выскальзывает. Изматывает, конечно. Аж до отупления. Ну и опаснее оно намногоживьем бестию брать, нежели просто убить. Чаще всего тогда егеря под лапу гиттонью и попадают. Но на этот раз обошлось, хотя мы одного даже лишнего скрутили. Это тоже я предложилодного егеря мы оставили двух связанных гиттонов стеречь, а сами отвезли третьего в Лютецию, забрали у Аппия шестьсот драхм обещанных, да тут же на двести из них и наняли повозку большую, парой шайр-горсов запряженнуюоставшихся бестий до дому довезти. Егеря моикогда мы уже, вместе с повозкой, в сторону Бурдигала тронулисьповеселели, всю дорогу кучковались в стороне от меня и шушукались. А под самый конец Овод ко мне подъехал и предложил к их компании заместо Малыша присоединитьсяраз у меня так хорошо с гиттонами ладить получается, так что бы мне только ими и не заниматься?