Таким ты мне больше нравишься.
Я, ясное дело, промолчал.
Да, совсем забыл тебе сказать, толстяк поднес лицо к самым прутьям, пристально наблюдая за мной своими маленькими глазками, так вышло, что никого, кроме тебя, не было, когда мы контракт молодого егеря обсуждали. А тебе теперь веры никакой нету. Так что сопляк этот мой с потрохами, тем более что обе руки у него, как я уже заметил, чудесным образом зажили.
Я продолжал трястись и хрипло дышать. На лице Пларка появилось сомнение.
Неужто лишнего вбухали, пробормотал он негромко. Просунув руку сквозь решетку, перехватил горящий факел и неловко кинул его в мою сторону. Я резко перекатился в другой угол и замер там, всё так же часто дыша. Факел зачадил и зашипел, пламя отпрыгнуло от влажных камней пола, поблекло и поголубело, но продолжало худо-бедно освещать камеру.
Хех, сказал Пларк, отстраняясь, вроде нет. Ты только не вздумай в первом бою сдохнуть, понял? У меня для тебя сегодня обширная программа. А под конец я тебе вообще сюрприз приготовил. Спорим, понравится?
И, мелко хихикая, толстяк потопал к лестнице. Факел потихоньку чадил еще минут десять, потом, с легким хлопком, погас. Очень мне слова Пларка насчёт сюрприза не понравились. И насчет Гезатоже. И, что самое паскудное, чую я, что как-то они связаныГез и этот Пларковский 'сюрприз' Может, надо было все ж ухватить его за руку, подтянуть к решетке, да глотку вырватьпока была возможность? Хотя, что теперь об этом жалеть? Сейчас думать надо, как дальше быть. Бои вот-вот начнутсяза дверью, от арены меня отделяющей, возня какая-то слышна, да и время подходит. В первом-то бою для меня неожиданностей не будет, точно. Первый бой на ареневсегда для разогрева толпы. Чтобы расшевелить её и жажду крови немножко утолить. Поэтому вольные гладиаторы туда не пойдут. А пойдут рабы, наскоро меч держать обученные; провинившиеся солдаты, из легионов от казни выкупленные; да преступники, к смерти приговорённые, которым свободу посулили в обмен на участие в бою. Не соврав посулили, вообще-топо давней традиции, все, на арене погибшие, не рабами, а свободными гражданами считаются, о чём глашатай после боя и объявляет. 'Номий Номений отныне свободный гражданин!'и зрители кивают одобрительно. Только вот самому вольноотпущеннику от этого, думаю, ничуть не легче. Зато легче его (теперь уже бывшему) хозяинуне надо сбором останков и похоронами озабочиватьсявольных граждан, если у них родственников и собственных сбережений нет, за казенный счет хоронят. Сдаётся мне, это и есть единственная причина возникновения вышеупомянутой традиции.
Кстати, в первом бою свободу таким образом получают обычно все её участники, как им и обещано было. Толпа крови еще не напилась, так что палец в кулаке никто прятать не станет, и, стало быть, каждая схватка последней для одного из участников выходит. Даже если среди этого сброда один хороший боец и найдется, который сможет до финала дойти, смертельных ран не получивтак ему распорядитель и разбежался вольную давать. 'Не повезло', - скажет, 'не набралось от боя достаточно денег на выкуп. Но ничего, еще один-два бояи свобода у тебя в руках'. И ведь не соврёт, ни одного боя с вольными гладиаторами новичок не выдержитконкуренты тем не нужны. Потому-то я гладиаторов и не люблюпотому что шансов никаких они противнику не дают. Профессиональный гладиатор всерьез дерется только с новичками заведомо слабее себя, а друг с другом у них не драка выходитпредставление театральное на потеху публике. С прыжками, воплями, грубыми шутками и нарочитой руганью. Могут пару порезов несерьезных друг другу нанести, а потом один другому бурдюк с бычьей кровью, под лентнером спрятанный, протыкает. Кровь ручьем, картинные позы, предсмертная речьтьфу!
Выходят они только под конец, когда толпа смертью уже насытиласьтолпе теперь наоборот, великодушие явить охота. А тут как раз актер то есть, гладиаторизвестный и народом любимый, лежит, кровью истекаетну как такого не пожалеть?
Очень редко бывает, чтобы погиб кто из опытных гладиаторовобычно они сами на покой уходят и живут до старости, бед не ведая. Разве только спор на гладиаторах, или случайность какая могут точку в жизни вольного гладиатора поставитьда и то не беда, на освободившееся место масса желающих найдется. Риск небольшой, работа непыльная, в народе уважение, да и деньги полноводной рекой льютсядесятина дохода от боев гладиаторам идёт. Распорядителям это, понятное дело, не нравится, но поделать они ничего не могутгладиаторы за своими правами следят с тщанием, любому политэсу честь бы сделавшему. Вот пять лет тому распорядители подговорили сенаторов закон принять, по которому гладиатор не процент от дохода, а оговорённую (с самими гладиаторами, между прочим) сумму за бой получает. Так казармы мигом поднялисьперебили утроенную по такому поводу стражу, вырвались за стены и два месяца кровавым вихрем по провинциям кружили, рабов освобождая и винные погреба опустошая. Армияс переменным успехомих долго гоняла, но утих бунт только тогда, когда закон обратно отменили. Многих, конечно, по крестам развешалино в основном всё тех же рабов, к бунту примкнувших. А гладиаторы чуть не все вернулись обратно в свои казармы и до сих пор похваляются, как славно они тогда погуляли.
Всё, началось. Слышен нарастающий волнами гомон толпызрители устали ждать и требуют начала зрелища. Забегали вокруг, затопали сапогамикоманды, шум, тяжелое дыхание. Заскрипели где-то наверху тяжелые деревянные шестерни, скрежетнули, натягиваясь, цепи.
Открывай! донеслась до меня откуда-то команда и, в противоположной от решетки входа стене моей камеры, у самого пола, появилась ослепительная полоса света. Появилась и, сопровождаемая жутким скрипом шестерен, начала расширяться. Пересиливая резь в глазах, я смотрел на эту полосу, пока не начал различать песок арены, полосы от граблей и вкрапления мусора на песке. Первые секунды выскочивший из открывшейся клетки человек практически слеп, и не надо думать, что я тут единственный гладиатор поневоле, хоть понаслышке, да знающий как всё устроено на Арене. Кто порасторопнейможет успеть воспользоваться этим преимуществом и увеличить свой шанс дожить до финала.
Поэтому я вышел только после того, как дверь полностью поднялась и, дежурящий наверху, стражник принялся лениво выталкивать меня наружу длинной палкой. Подавив желание вырвать дрын и хорошенько наподдать им стражнику по яйцам, я осторожно подошел к проёму и ступил на песок арены.
Первое, что я заметилвзгляды.
Егерям почти не приходится выступать перед большой аудиторией. А если и приходится, то частенько с конфузиейстоит егерь, ни разу от звериного взгляда глаз не отводивший, мямлит, краснеет, пыхтит и тужитсяа двух слов связать не может. И дело вовсе не в отсутствии привычки. Дело в том, что у егерей чутье природное сильно развито, не в пример обычному человеку. Интуиции егерь привык доверять чуть ли не больше, чем всем остальным чувствам. И тут проявляется одна интересная особенность людей, когда их количество в одном месте начинает превышать некоторый предел. Тогда они перестают быть обществом разумных существ и превращаются в одно полуразумное существотолпу. И, стоящий перед аудиторией егерь чувствует именно еётысчеглазую, многорукую и многоротую тварь, очень опасную, легко возбудимую, и, в ярости своей, совершенно неуправляемую. Разумом он видит множество людей, которые, скорее всего, даже настроены к нему доброжелательноа интуиция твердит ему: 'Беги, спасайся, не предпринимай ничего, что может её разозлитьсейчас она сыта и добродушна, но если её разозлитьпощады не будет!' И, раздираемый противоречиями, стоит он, бедолага, и не знает, что делать: бежатьлюдей насмешишь, речь говоритьвсё нутро протестует. И это, повторюсь, еще мирная и доброжелательная аудитория.
Не то, что в моем случае.
Похоже, Пларк 'звездой боев' меня еще не объявилмне эта честь, очевидно, предстояла в недалеком будущем. Иначе интереса ко мне было бы намного большеа пока я ощутил десяток заинтересованных взглядов да некоторое количество равнодушныхв целом моя персона толпу не сильно заинтересовала. В этом секторе я был одиностальные девять дверей остались закрыты. Ближайшая от меня пара гладиаторов рыла песок, вцепившись в горла друг другу в пасах в пятнадцати от меня, немедленной схватки с моим участием не ожидалось, поэтому большого внимания я не привлёк. Оно и к лучшемунадо как-то быстренько разобраться с этой неожиданной неприятностью и привыкнуть к ощущению множества взглядов, желающих от меня только одногоувидеть, как я ползаю по песку с выпущенными кишками и блюю кровью.
И тут меня кольнуло определённо злым взглядомне просто злым, а злым именно на меня. Я зашарил глазами по толпе, ожидая увидеть Пларка: я думаю, на первый бой-то он меня вывел только для того чтобы понять, чего я в своем нынешнем состоянии стою и соответственно последующие бои для меня подобратьтак что он просто обязан следить за мной в оба своих поросячьих глаза. Но обладатель взгляда никак не находился и мне понадобилось секунды, наверное, три, чтобы понять, что я ищу не там. С Императорского балкона, массивным коробом нависающего над противоположным концом арены, свисал вниз штандарт с гербом наместникаперекрещенными топорами в увитом лавровыми листьями круге. А над штандартом виднелись плечи и голова сидящего в ложе человекаседые волосы, широкие залысины и, поблескивающая на солнце, макушка. Так Родус здесь, оказывается. Решил-таки посмотреть бой, несмотря на пропажу вергов? Рядом с наместником замер в полупоклоне немолодой мужчина в кожаной куртке и в сером плаще с алой каймойпохоже, кто-то из легатов. Разговаривают, смотрят оба в мою сторону, а этот, в сером плаще, еще и пальцем для верности тычет. Вот он, дескать, злыдень, прихвостень звериный и предатель рода человеческого. Ну-ну.
Болиголовом опоённым особую инициативу проявлять не положено, и я решил пока этой тактики и придерживаться, тем более она и мне всего удобнее. Встал сразу за дверью, которая уже потихоньку вниз пошла, огляделся вроде как с недоумением во взгляде. На Арену во время боёв случалось мне пару раз заходитьзаносила нелёгкаяно не саму арену, разумеется. Так что вид мне внове. Овальное пространство югера три площадью возвышающимися рядами галерей окружено, так, что я каждому, в амфитеатре находящемуся, могу в глаза заглянуть с того места, где стою. Первый ряд от арены сетью, из толстых пеньковых канатов плётеной и на столбах вокруг арены закреплённой, отделён. Канаты просмоленные, в такой сети и мечом-то за один удар прореху не прорубишь, а второй удар сделать лучники не дадут, парой возле каждого столба стоящие. Дело свое лучники знаютна кровавые зрелища не отвлекаются, я их недоброе внимание постоянно чувствую. А вот толпа меня уже совсем замечать пересталавсё её внимание сейчас устремлено на коренастого заросшего мужика с одним глазом и выжженной буквой 'F' на лбу. Ему удалось оторвать руки противника от своего горла и теперь он сидел на нём верхом и, в такт крикам зрителей ('Бей! Бей!') входя в раж, лупил кулачищами по лицу, уже переставшего сопротивляться, противника. Я поморщился, оценивая, окинул взглядом товарищей по несчастьювпрочем, какие они мне товарищи? Шестнадцать человек, со мнойсемнадцать. Как я и предполагал, в основном, всякое отребье. В драку особо никто не лезетжмутся по углам. Только пятеро могут быть для меня чем-то опасны. Первые троенеприятного вида типчики, что собрались плотной кучкой в противоположном секторе арены. Видимо, договорились вместе быть (до определенного момента, разумеется, причем каждый уверен, что определять этот момент будет именно он). Взгляды прячутпрямо не смотрят, постреливают глазами искоса, но испуганными не выглядят. Наоборот, собраны и к драке готовы. Одежда выглядит ветхой и рваной, но именно чтовыглядит. Крысы это портовые, удавку палача на арену сменившие. Бойцы они, как правило, средние, зато на любую подлость горазды. Буду за ними следить в оба. Одноглазый беглый раб встал с противникаявно тоже раба, не удивлюсь, если того же хозяинапотрясая воздетыми к небу кулаками, покружился на месте, улыбаясь зрителям щербатым ртом. Поверженный остался недвижимо лежать на песке, с лицом, превращенным в кровавую кашу. Ну вот, уже пятнадцать. Толпа поддержала первого победителя торжествующим рёвом. Невысокий, не очень-то мускулистый, нескладный, но при этом крепкий и жилистыйкак дуб, выросший на отвесной скале. Вряд ли он когда держал в руке меч, но близко к себе его лучше не подпускать. Это четвёртый. И пятыйпоследний из примеченных мноювысокий, широкоплечий, грудь стовёдерным бочонком над ногами-колоннами возвышается. Рукис мою ногу толщиной, светлые длинные волосы по плечам раскинуты, широченная русая борода с рыжинкой лопатой грудь накрывает. Германец. Пожалуй, самый опасный для меня противникзаметно по нему, что ситуация его беспокоит, но заметно также, что из всех, кто сейчас на песке стоит, онединственный настоящий боец (ну, не считая меня, разумеется). Рука его правая время от времени бессознательным жестом пустоту за спиной ловитза секирой или мечом тяжелым, несомненно, тянется; да и куртка егоне просто куртка, а гамбезон поддоспешный. Интересно, кто он такой и каким ветром его сюда занесло?
Тут шевеление какое-то за сетью вдруг началосьнесколько рабов к сети в разных местах вышли и принялись перекидывать на арену оружие! Гладиусы, баклеры, гастыувидев это, я совсем в своей победе уверилсяа то я уже начинал думать, что нам предстоит голыми руками друг друга убивать, тогда с германцем проблемы у меня могли возникнуть. Тут и возле моих ног какой-то сверток шлёпнулся. Недоумевая, я подобрал егопохоже, просто сеть свёрнутая, под несколькими слоями которой что-то твёрдое нащупывается. Я взял сеть за край, дернул, разворачивая, и на песок выпала пугия. Что за? Я подобрал кинжал, недоумённо оглянулся и увидел надменное лицо Пларка. Вот скотинаи тут напакостилнет бы нормальное оружие дать. Паскуда.
Хотя, может он и ни при чём: этотпервыйбой по-настоящему гладиаторским не считается, но распорядители все же стараются его максимально похожим сделать. Мне, стало быть, выпало ретиария изображать. В настоящем гладиаторском бою ретиарий сетью и трезубцем вооружён, но тяжёлый трезубец запросто за сеть перекинуть можно и насадить на него одного-другого зазевавшегося зрителя. Потому трезубец мне не дали. Да оно и к лучшемуникогда оный в руках не держал и ума не приложу, как им сражаться. Уж лучше пугияпривычней. Сеть я поначалу просто выкинуть собирался, но потом мне в голову одна мысль пришла и яне забывая по сторонам поглядыватьсвернул сеть в длинный жгут и принялся его узлами через каждые два пальма завязывать. Пларку мое поведение явно не понравилось, он мне взглядом чуть дыру между лопаток не прожег. Ну и Сатр с нимвсё равно он ничего сейчас предпринимать не станет, а потомпотом будет всё равно. Если выгорит у меня задуманное, помешать он мне уже не сможет, а если не выгориттогда тем более.
Получилась у меня в итоге тяжелая веревка длиной чуть больше паса, на которой последним узлом я пугию закрепил. Многозвенный цепизлюбленное оружие чекалок, у них мы его и переняли. Не скажу, что оно у нас хорошо прижилось, но упражнения с ним в программу тренировок входят, и большинство егерей с цепом худо-бедно управляются. Я взял своё оружие за пустой конец левой рукой, правой рукой посредине перехватил, крутнул кистьюзакрепленная на конце веревки пугия, гудя, нарисовала в воздухе сверкающий круг. Пойдет.
Пока я с 'цепом' своим возился, ситуация на арене порядком изменилась. Трое крыс быстренько, отлавливая поодиночке и набрасываясь скопом, прирезали четверых рабовбез малейшего трудате, по-моему, даже не были уверены, что оружие за правильный конец держат. Одноглазый схватился с бледного вида юношей, с самого начала жавшимся спиной в закрытую дверь. Несмотря на малохольный вид, юноша оказался неплохим мечником, и, хотя одноглазый его всё-таки достал, пришпилив гастумом к дереву двери, порезал он беглого неплохо. Скорее всего, одноглазого тоже можно со счетов списыватьистечет.
Потом один из портовых, как будто просто проходя за спиной германца, вдруг кинулся ему под ноги, сухожилия подрубить пытаясь. А вот это он зрягерманец даже мечом (совершенно в его лапище потерявшимся) отмахиваться не стал. Пнул того ногой в живот легонько, а потом, согнувшегося и меч выронившего, ударом кулака по затылку добил, да так, что портовый носом себе в грудь уткнулся. Силища, однако, у германцас быком такого сравнивать, так быку польстишь. Кто же он такой, интересно? Иеще интереснейимперский он понимает?
Под конец одинподжарый, но немолодой уже мужчина с затравленным взглядом черных глазпопытался меня гастумом достать, видимо, надеясь на длину своего оружия и на то, что маленький (пальмов трех в диаметре) баклер защитит его. Ну-ну. Я раскрутил свой 'цеп', и, когда противник попытался сделать выпад, разжал правую руку. Пугия коротко свистнула, натянув верёвку, и я дёрнул её обратно. Противник выронил всё свое оружие, закрыл руками выколотый глаз и побежал, громко крича, в противоположную от меня сторону, где и угодил прямехонько в руки к оставшимся двоим портовым. М-да. Не совсем то, что задумывалосьвсе ж с настоящим цепом эту поделку не сравнить. Да и не так уж хорошо я им владею.