На этом всё как-то затихло. Все разбрелись по углам, постреливая друг в друга злыми взглядами и не обращая внимания на беснующуюся за сетью толпу. Минут через пять распорядителям это надоелозаскрипели двери центрального сектора. Угу. Я так и думал. Два льва и четыре леопарда. Разумеется, давно не кормленые и хорошенько раззадоренные. Звери быстро прекратили затянувшуюся передышку и закрутили на арене кровавую свалку. Рычание, рёв, крики ярости, вопли боли и ужасаи всё это под аккомпанемент неистовствующей толпы. В этом бушующем кровавом водовороте остались только два островка спокойствиягерманец и я. Один из львовчто поменьшепопытался было на него наброситься, но получил кулаком в лоб и упал. Германец, однако, не стал его добивать и лев, с заметным трудом поднявшись, мотая головой и пошатываясь, ушел прочь. Больше к германцу никто и не приближался. Ко мне же попробовали сунуться по очереди все четыре леопардано каждому хватало одного взгляда, чтобы они решали пойти поискать добычу в другом месте. Звери не умеют врать и потому не ждут обмана от других. Если во взгляде противника хищник видит явное превосходство, он обычно отступает, не проверяя, стоит за этим взглядом что-то, или нет. То, что в данном случае я и вправду был сильнее, роли не играло.
Ну и вполне естественно вышло, что наши островкидруг к другу прибились. Если раньше внимание толпы как-то рассеивалось, то вот теперь оно почти всё на нас устремлено оказалось. Я уже думал, что научился на людские взгляды не отвлекаться, но тут мне опять неуютно стало. А германец вблизи еще внушительней, чем издалека, смотрится. Гладиус в его руке кинжалом выглядит, выше меня он настолько, что мне уже шагов за пять на него снизу вверх смотреть приходится, а в куртку его двоих меня засунуть можно и еще место останется.
Я тебя сразу заприметил, почти чисто сказал он мне, едва-едва на свой германский манер согласные утяжеляя. Руки развел и слегка вперед наклонилсяпару рогов ему на головувылитый минотаврус получится.
Это хорошо, кивнул я, предусмотрительно держась подальше, хорошо, что ты по-нашему понимаешь, потому что я германский не знаю.
Легкое замешательство мелькнуло в светло-серых, почти белых, глазах. Но в ответ ничего не сказал. Промолчал.
Ты как, твёрдо настроен помереть на потеху местной черни?
А с чего ты взял, что я вообще помирать настроен? Уж не ты ли своим ножичком на ниточке меня убить собрался? но интерес в голосе появился.
Не я, так кто-нибудь другой. Неважно. У меня предложение есть.
Промолчал он опять. Но в глазах его на этот раз я ясно прочитал: 'Говори!'. Продолжая крутить цеп, медленно обошёл его кругом, словно примериваясь к атаке. Остановился.
Видишь, у меня за спиной балкон императорский? А с него штандарт свисает.
Германец подобрался, быстро стрельнул взглядом мне за спину. Снова на меня смотрит. Заинтересованно.
Сам я не допрыгну. Твою задницу туда и баллистой не зашвырнуть. Зато ты вполне мог бы меня до него подбросить. Тогда я б по штандарту на балкон залез и попробовал убедить наместника, что он глубоко не прав, отправляя на смерть таких достойных людей.
Германец стрельнул взглядом в сторону балкона еще раз, потом раскатисто хохотнулкак туча грозовая громыхнула.
Это если он закреплен хорошо. А если слаботогда что?
Хуже не будет.
Это точно, согласился он, согласен. Как действовать будем? Если кто-то догадается
Не догадается. Давай, вроде как сражаемсябалкон у меня за спиной, вот и тесни меня под него. А как под ним окажешься, я на тебя побегуподкинешь.
Он посмотрел на меня, прищурившись, подумал пару секунд, потом кивнул и шагнул вперед, мечом замахиваясь.
Я увернулся. Трибуны затихли, тысячами глаз на нас глядя. Наша схватка на арене не единственная, но на те, такое ощущение, никто уже и не смотрит. Я чувствую себя так, словно меня то струями ледяной воды, то кипятка окачивает попеременно. Очень это меня отвлекает, и, будь наша схватка настоящейтуго бы мне пришлось, потому что движется германец для своей комплекции на удивление быстро. И клинок моего цепа раз за разом отбивать умудряется, хотя я на поражение и не целюсь. А если б целился? Сдается мне, неподходящее у меня оружие для этой схватки. По всему по этому отступать у меня выходит более чем естественно. Вот и балкон надо мнойвижу краем глаза не на шутку заинтересованное лицо наместника над периламину-ну, готов поклясться, финал тебя удивит. А штандарт, кстати, толстыми бронзовыми кольцами насквозь закреплен.
Ну, всё.
Намеренно подставляю под меч германца не саму пугию, а удерживающую её веревку в дигите от рукоятки. Пугия летит в песок, я с 'испуганным воплем' ныряю за ней, чуя, как по позвоночнику пробегает холодок от пролетевшего впритирку меча. Хватаю пугию, ухожу перекатом в сторону, встаю. Германец ровно под штандартом, скалится лошадиными зубами мне в лицо. Родус, вместе с незнакомым мне легатом вывесились через перила, глаз с нас не сводят. Как и весь остальной амфитеатр. Встряхиваюсь, словно пёс, из воды вылезшийпытаюсь стряхнуть прилипшие ко мне взгляды. Пора!
С громким криком бросаюсь германцу навстречу, в двух шагах от него пугию в зубы вкладывая и руки освобождая. Дальшеодин лишь вопрос доверия. Сейчас ему меня прибитьпроще некудамеч навстречу выставь, я сам на него напорюсь. Но мне терять нечего и ему, надеюсь, тоже. Если он не поверил в сказку о том, что победитель свободу получает. Ну, сейчас узнаю.
Не поверил. Меч бросил, руки замком сцепил и перед собой выставил. Прыгаю, левой ногой от песка отталкиваясь, а правойему в сцепленные ладони целя. Vae! Мать тьма, да он атлант, не иначе! Земля ушла вниз так стремительно, что у меня аж дух захватило. Я чуть момент не упустил, когда в штандарт вцепляться надочуть раньше пора было это сделать, меня уже вниз потащило, когда я опомнился и вцепился в холст обеими руками. Потому сильновато меня дернулозатрещала наверху ткань, штандарт подался и покосился слегка, продолжая рваться и потихоньку двигаться вниз. Но в три рывка я добрался до перил, зацепился левой рукой за балясину и перекинул себя в ложу. Бледное лицо легата, выпученные глаза, рука тянет из ножен мечпоздно! Я хватаю его за фибулу, плащ на груди скрепляющую, тяну на себя, рывком переваливаю тело через перила и отправляю его внизнавстречу песку арены. Родус уже успел через первый ряд скамей перебраться, но там их еще три и все пустые. Спешат от лестницы преторианцы, и опятьпоздно! Ловлю наместника за шкирку, он пытается вырваться, хитон скинув, но, почуяв на горле лезвие пугии, замирает и обмякает.
Стоять! рычу я, хотя преторианцы и без того уже замедляют шаг и останавливаются. Буравят меня ненавидящими взглядами.
Лучникамсложить оружие, говорю я.
Тишина. Вот ведь непонятливый. Легонько провожу пугией вверх-вниз. Побриться не желаете?
Мне терять нечего, говорю тихонько.
Да-да, сдавленно бормочет Родус, пусть лучники сложат оружие.
Ну, теперь-то я точновраг Империи номер один. Чем не повод для гордости?
XI. Sic itur ad astra
Эйнар оказался не германцем, а норманномданом. Хотя, как по мне, так разницы никакой, но Эйнар с этим не согласился категорически. Ну, мне чтомне не жалко: дан так дан. Эйнар Раудфельдарсонтак он представился, и не просите меня повторить его номен. Родом он был из поселения, расположенного на северной границе Верхней Мезы, себя назвал 'одним из воинов конунга Оттара Миротворца' и 'бывшим крестьянином, которому захотелось повидать мир'. А как только я пытался выяснить, каким образом бывшего крестьянина и простого воина занесло в столицу другого государства, и почему он оказался на аренеЭйнар сразу начинал очень плохо понимать имперский. Темнил, конечнонепрост был мой новый знакомыйс закрытыми глазами видно. Незачем крестьянину разговаривать на имперском, да и замашки у него были совсем не крестьянскиекак минимум, хольдар, а то и ярл. Но заострять на этом внимание я не сталне больно-то мне оно и надо. Главноечто Эйнару можно жизнь доверитья уже знал, а остальное побоку.
За стену мы выехали под вечер: самое удачное времяи затеряться проблем не составит и преследователям близко подобраться не выйдет. А то, что они у нас естьпреследователия и не сомневался. Хотя с префектом претория у нас было ясно оговоренонаместник будет убит сразу, как только мы заметим погоню. Ну, так почти сразу и заметилине успели даже и на лошадей влезть (Родуса я перед собой поперек седла, как куль с мукой, уложил). Ну а что тут поделаешьуговор уговором, но наместник нам нужен живым до ворот. Преторианцы это, ясное дело, понимали, и скакали за нами, почти не таясь, лишь на пару стадий оставая. И мы с этим ничего поделать не моглиоставалось только радоваться, что всё ж не вплотную едут. А ведь могли быи что бы мы, опять же, сделали?
Ворота проехали без проблем, хотя предупрежденные кем-то стражники нам тёплый приём там готовилиоставили проезд пустым, а сами столпились за воротами с луками да арбалетами наизготовку. Разумеется, такой вариант мы предусмотрели, кроме того, удача нас не оставила и стражники это тоже предусмотреличто мы в их ловушку можем и не попасться. Так что, когда Эйнар один выехал через ворота наружу, огляделся и гаркнул (таким голосом, что с надвратных башен пыль посыпалась)'А ну живо все разбежались!'все и разбежались. Видимо, догадался декурион ихний приказать стрелять только тогда, когда мы все вместе выедем, и если шанс будет наместника не зацепить. Ну а дальше уже всё по плану пошлоконей в галоп подняли, в конце улицы Родуса я пинком на землю отправил. Полетел, вереща во весь голос, наместник Священной Империи на брусчатку, грохнулся плашмя, как лягушка, и остался лежать, кричать не переставаяразве что страх в крике болью сменилсяне иначе, сломал себе чего. Оно и к лучшемуавось преследователей наших задержит своими воплямихоть немного да притормозят, выясняя, кому остаться, кому дальше скакать. Мы же задерживаться не сталиналево, потом опять направок Рыбацким кварталамда всё галопом, галопом. Рыбацкие кварталы пролетели окраиной; слышу я шум погони: птицы за спиной галдят, но далеконько покаминут семь форы у нас есть. Боялся я, что Эйнар меня за хвост тянуть будетнорманны больше морем да пехом ходить приучены, лошадьми хоть управлять и умеют, но без сноровки. Однако Эйнар меня и тут обрадовалсидел в седле, как влитой, вровень со мной шёл, на поворотах только на полкорпуса назад сдаваяну так оно и не удивительно: весу-то в нёмне со мной, а самой лошадью впору сравнивать. Доставшаяся ему пегая кобыла, хоть галоп пока держала, но пену ртом ронять уже начала, даром что мы еще и пригороды не проехали. Да, верхом мы никуда не уйдемнадо от лошадей избавляться. За Рыбацкими кварталами сразу направок Гаронне. Чуть недоехав до набережной, свернули влевона пустыри. Начинали тут склады да мастерские судовые строить, но портовые не поделили этот район и стройка заглохлатолько успели мостовые проложить, да времянки поставить. Портовые, насколько я в курсе, до сих пор разбираются, кому отсюда дань стричь, а спорные территории стоят пустые и никто в здравом уме сюда не суётсяпотому что та или иная шайка портовых тут порой пробегаетпроследить, как бы чего тут не начали делать без их ведома. Тут-то я и решил погоню переждать, да и вообщепосидеть пару дней, пока шум не утихнет.
Лошадей убили и спрятали. Случалось мне и до того загнанную лошадь убивать, так всякий раз тяжелей давалось, чем если б человека зарезать пришлось. Человек обычно жизнью за собственную ошибку и расплачивается, так что справедливость кой-какая вроде присутствует. С лошадьмине так, и потому, лошадь загнанную убивая, я всегда предателем себя чувствую, словно полностью доверившемуся и, до последней минуты помогавшему, другу исподтишка пугию в спину втыкаю. Но других вариантов не былоотпусти мы их, они бы мигом погоню на след навели. Лошадки с клеймом 'С'преторианских казармна крупе, да и префект наверняка подсуетился и масть их уже сейчас каждому стражнику известна. Наша одна надеждачтобы лошадей не нашли и потому уверились, что мы успели из города верхом выбраться. Так что лошадок мы убили и скинули их туши в колодецеще один камешек греха в, без того неглубокое, болото моей совести.
Ну а потом мы зашхерились в подвале недостороенного склада и сидели там тихонько два дня, носу не высовывая. Вот тогда Эйнар мне и рассказал про деревушку свою родную; про город Орхуз, возвышающийся над серыми волнами Германского океана; про лабиринты фьордов, окруженных поднимающимися из воды скалами, лесистыми горами и снежными вершинами короче говоря, излишней молчаливостью он не страдал ни в малейшей степени. Но при этом как-то исхитрялся обходить десятой дорогой все скользкие темы. Так что к концу второго дня у меня было отличное представление о красотах природы Верхней Мезы, о суровой северной погоде и о нравах живущих там людей. Но при этом я не услышал ничего, к примеру, о численности, или о составе армии этого государства. Ну и о том, как и зачем он тут оказался, ясное дело, тоже ни пол-слова. Хотя и сам примерно представляю. Ну да, по виду Эйнара я бы и со ста попыток не предположил, что он шпионом может оказатьсятак ведь то-то и оно! Я не предположу и никто другой не подумаета шпиону только то и надо. Не знаю, кто в Мезе за разведку отвечает, но дело свое он знает, похоже.
Так и сидели. Искали нас в городе или нетне знаю. Наверняка искали, но мы ничего и никого не слышали. Первый раз в жизни я радовался, что верги собак вычистили, иначе отсидеться так у нас не вышло быи гадать нечего.
А в третью ночь выбрались мы из подвала, нашли колодецне тот, в который лошадей скинулинапились (едаладно, потерпим: на второй-третий день голодовки на еду уже не так тянет, как в первый; а вот пить хотелось уже невыносимо) и потопали потихоньку глухими переулками к Гаронне. Переплыли реку, нырнули в нависющие над водой кусты левого берега, иищи тень в ночи. Наверное, следовало бы нам разделиться. Беду нашу общую мы перебедовали, а больше ничего нас и не связывало. Да и мне намного проще было быбороду отпустить, переодеться, и, если только злой случай с кем-нибудь, в лицо меня знающим, не сведёт, то и не заподозрит никто в скромном неряшливом ремесленникебывшего лейтенанта егерей и первого врага Империи. М-да. А вот с Эйнаром о таком и думать нечегос ним, пожалуй, затеряешься. Кем его не переодень и как ни маскируй, всё равно он взгляды всех окружающих с первой секунды привлекать будет. Может, его под быка загримировать? А что, мысль! Я усмехнулся и вслух её озвучил. С намёкомдескать, видишь же, пути наши расходятся. Неловко мне самому разделяться предлагатьпонятно же, что без меня сложней ему будет до имперской границы добраться. А Эйнар посмеялся добродушно, почесал лапищей затылок и спросил как бы невзначай:
Куда подашься, чем займешься, решил уже? явно не просто так спросил, задумал что-то. Даже догадываюсь, что.
Нет, не решил, а я и в самом деле еще не решил. В город, наверное, какой-нибудь подамся, в селах всё же каждый новый человек слишком много внимания вызывает. В городе остаться незамеченным легче. От границ подальшекуда-нибудь, где бестий сто лет не видели. Там шанс встретить кого знакомого будет минимален, а милиции и розыскникам местным я не по зубам. Так чтов город, пока, правда, не решил, в какой. Чем занятьсяэто еще сложнее, тут я вообще ничего пока не придумал.
Так если не решил, то, может, к нам, в Мезу, пойдешь? я нахмурился, и Эйнар заговорил быстрее, сам смотри: тут тебе нормальной жизни уже не будет. Всю жизнь прятаться, каждого шороха пугаясь? По тебе ли это? У нас же ты новую жизнь начать сможешьни мне, ни кому другому, дела нету, что у тебя с твоими бывшими господами не сложилось. Не хочешь рассказыватьникто и не спросит. А Оттар тебя не обидит, такие люди, как ты, ему очень нужны.
Нужны? удивился я, зачем вам егеря? Вы ж со своими бестиями в мире живете? Или подраться собрались?
Эйнар вздохнул. Ну, я так решил, что шум кузнечного меха и небольшой порыв ветра означают именно вздох.
Нет. Не собрались. Мирдело хорошее, но всё ж меняется. Климат у нас суровый, хороших пастбищ и полей для посева мало. А народу прибывает. Засылали мы послов в леса и не раз, с дарами и новыми условиями договоровникак. Дары не берут, послов взашей гонят, договора пересматривать отказываются. Народ ропщет. Уже и до беды недалекопару раз крестьяне самовольно деревья рубить начинали, так еле-еле до войны не дошло оба раза. Оттар повелел ярлам людей лесовых набиратьчтобы и поговорить с бестиями могли убедительно, да и подраться, если до этого дойдет, но откуда ж их набирать? Нет таких.
Я хмыкнул.
И не говори, кивнул Эйнар, размягчел народ, жирком оброс. Во времена Ульрика каждый бонд знал, как на какую бестию управу найти, да и сами твари сильно не наглелипобаивались. А теперьне раз уже задумывался, что договора те с бестиями, хоть и не дают крестьянам леса вырубать, но всё ж нам самим больше во благо, чем во вред. Поскольку они же не дают и бестиям на людей нападатьслово свое они держат крепко, уж сколько поколений сменилось, а с их стороны ни одной попытки договор нарушить не было. Право же, кое в чем людям у них поучиться бы стоило.