Не не смешно прохрипел Нэйрос, верю ты герой Тандер Великий подвиг связанного душить
Эродин, прекрати, тихо сказал Глендауэр.
Тандервойс не обратил внимания.
Держи рот на запоре, смерд, рычал он, продолжая сжимать.
О да я смерд А ты благородный лорд Только только что благородного в паршивом клятвопреступнике?!
Лицо Тандервойса перекосилось от ярости, и лязгнувший в ножнах стальной клинок приблизился к устам пленника.
Я тебе сейчас язык отрежу!
Глендауэр схватил Эродина за руку.
Лорд Тандервойс! Я требую, чтобы вы прекратили немедленно!
Молниеносец с явной неохотой разжал пальцы, и Вэйлорд рухнул на пол, судорожно пытаясь отдышаться.
На два слова, кинул барон тайных дел и вывел лорда за дверь. Послушай, Эродин, как только Вэйлорд все выложит, он твой, и делай с ним что пожелаешь. Но до тех порне смей. Ты понял меня?!
Да его за такие слова!..
Словаэто всего лишь слова! И он ответит за каждое сполна! Но позже! А теперь уходи!
Что? изумился Тандервойс.
Глендауэр огляделся и приблизился к лорду на шаг.
Послушай, я хочу, чтобы ты вышел в сад и занял Гильома Блэйда беседой. А еще лучшенайди предлог увести его оттуда. Лишь бы он ничего не слышал. А если уже услышал, постарайся выяснить, что именно.
Хочешь держать меня подальше от возведенного?!
И это тоже! Ты разве не слышал, что я сейчас сказал?
Тандервойс уставился куда-то в сторону, злобно сопя и раздувая ноздри. Затем повернулся к двери.
Чедрик, Говер, за мной!
И решительно зашагал прочь.
Вэйлорд корчился на полу, но заметил, что от троих избавиться удалось. Теперь еще кое-что Он принялся ворочать во рту языком. В горле и так невыносимо саднило, поэтому рвотные позывы он сумел вызвать без труда. Правда, рвать особо было нечем. Он давно не ел. Но все же враги должны были увидеть, насколько ему плохо.
Получилось. Возможно даже, Вэйлорд перестарался. Ему действительно стало плохо.
Проклятье! Глендауэр вернулся в покои. Что с ним?
Задыхается, похоже, барон, ответил один из латников.
Этого еще не хватало. Тринадцатый, он не может задыхаться потише? Развяжите. Пусть потрет шею, это поможет.
«Да-да, это поможет. Развяжите мне руки».
Вэйлорда освободили от пут, и он принялся растирать шею, жадно глотая воздух.
Полегчало? усмехнулся Глендауэр, убедившись, что пленник все же не умрет.
Нэйрос быстро закивал и поднялся на ноги.
Тогда открывай свой тайник, да поскорее.
Тайник у Вэйлорда действительно имелся. В конце концов, так было заведено у всех лордов. А Нэйросу, бывшему простолюдину из волчьего народа, возведенному в лорды и оттого не пользовавшемуся любовью знатных особ, тайник был необходим. Хранил он там деньги, важные бумаги. К примеру, написанную рукой Хлодвига грамоту о даровании ему титула. А ещеписьмо от женщины, которую он безумно любил и которая любила его Когда-то он часто перечитывал его, вспоминая о счастливых мгновениях. Но годы притупили чувства, как вода делает камень гладким
Однако свитка, что так был нужен барону тайных дел, в тайнике не было никогда. Но было кое-что иное
Открыть тайник и правда было непростым делом. Даже для Вэйлорда. Уж очень давно он им не пользовался. Покряхтев, он все же провернул камень.
Ну же, не терпелось Рональду.
Из тайника выкатился свиток и упал на пол. Вэйлорд склонился.
Посветите, тихо попросил пленник.
Латники с факелами шагнули ближе.
Вот она, сказал Вэйлорд и тут же поднялся
* * *
Да, помню тот турнир, проскрипел сир Гильом Блэйд, стараясь, несмотря на хромоту, поспевать за лордом Тандервойсом. Вот только запамятовал, по какому случаю он проводился. Давно это было. Если не ошибаюсь, года за два до войны.
Какая-то годовщина коронации Дэсмонда Третьего, проворчал Эродин.
Да-да, верно-верно. Королевский палач кивнул и поморщился: от кивка в обожженной шее стрельнула боль. Но вас, милорд, помню хорошо. Вы же стали победителем турнира.
В поединке на копьях, уточнил Тандервойс.
Разумеется. Не пристало лордам с лучниками состязаться. Трусливые воины поражают врага на расстоянии. Будто сейчас вижу, как вы выбили из седла победителя предыдущего турнира, сира Рубрука Ариависта. Боги, сколько он пролетел! Еще у него от удара забрало открылось. Каждый раз смех пробирает, как вспомню его образину.
Напыщенный щеголь получил по заслугам.
После того как в беседку явился Тандервойс и пожаловался на бессонницу, королевский палач легко принял приглашение отправиться в покои лорда перекрещенных молний. Особенно когда Эродин упомянул о торнайском вине: мех Блэйда был давно пуст. Теперь они шли через сад в сторону гостевых покоев.
Тандервойс едва слышал, что говорит изуродованный пламенем Блэйд, чья лютня бренчала, ударяясь о прихрамывающую ногу. Внутри у лорда кипела злоба. Ничтожный Вэйлорд изрядно вывел его из себя. Эродин не был склонен прощать подобные дерзости и более знатным особам, а уж терпеть насмешки и оскорбления от простолюдина, возомнившего себя невесть кем по глупости Хлодвига
Более того, Тандервойс позволил помыкать собой Глендауэру. Серого барона недолюбливали. Уж такова была должность заведующего тайными делами королевства. Но любой лорд заискивал перед ним: мало ли какой донос настрочит злопыхатель в ведомство барона. А теперь Глендауэр отдавал ему распоряжения, как какому-то мальчишке-подмастерью. Глендауэр, который ни разу не бывал в бою, не искал себе славы на турнирах, не знал войны. И этот хлыщ помешал Тандервойсу наказать зарвавшегося смерда.
Эродин едва сдерживался, чтобы не сорвать гнев на Блэйде, который бесил его скрипучим голосом, хромотой и уродством. И бренчащей лютней в придачу. От воспоминания, как он выбил Рубрука Ариависта из седла, ему даже не полегчало. Теперь он злился на Ариависта за то, что тот всего лишь ушибся задом, а не свернул себе шею.
Что же привело досточтимого лорда после стольких лет в наш городок? продолжал бормотать палач.
Течение в океане Предела сменилось. Есть дела государственной важности.
Ясно. Стало быть, мерзкие колдуны снова зашевелились в своем змеином гнезде. А что до бессонницы, так мой вам совет: перед сном выпейте чашу теплого белого вина, а ноги в ледяной воде ополосните. Уснете как младенец. Мне-то не помогает. Ожоги ноют. Особливо когда луна полная. Хорошо, что в такие ночи мне компанию, помимо вина, лорд Вэйлорд составляет. С ним занятно поболтать. Это, кстати, он вместе с королем Хлодвигом вытащил меня из огненного ада. Ранами, которые мучают меня вот уж восемнадцать лет, я обязан черному лорду. Что-то не видно его в последние дни. Знать, тоже озабочен, что течение сменилось.
«Проклятье! Если этот хрыч еще раз упомянет мерзкого волка, я за себя не ручаюсь!»
Зубы Тандервойса скрипнули, а рука стиснула рукоять меча.
Впереди послышались голоса. Сир Блэйд умолк. Лорд-молниеносец прислушался. Говорили не таясь. Язык был не гринвельдский! Через несколько шагов голоса стали отчетливее, и лорд узнал мерзкую для его уха речь. Нет, он не понимал, что говорят мужчины (их было двое или трое). Но он хорошо помнил, кто так говорит. Сей язык заставил его запомнить на всю жизнь зимний поход, окончившийся сокрушительным поражением на льду Черного озера, и последующий плен В паре десятков шагов от него говорили скифарии.
Желваки заиграли на скулах лорда, и глаза налились кровью, хоть в ночи этого никто и не увидел. Он люто ненавидел варварский народ, не пожелавший покориться восемнадцать лет назад, да еще и ответивший так, что иные участники похода не оправились до сих пор. Все мысли о вшивом волке сдуло шквалом ураганного ветра
* * *
Первое, что почувствовал барон Глендауэр, это изумление. Не боль, не страхизумление. Что произошло? Вэйлорд резко встал, подняв свиток. И что-то пронзило плоть под подбородком и пригвоздило язык к нёбу. Рот быстро заполняла соленая кровь, мешавшая вскрикнуть
Два криса из крепчайшей мамонтовой кости. Древнее оружие жителей Волчьего мыса. Вэйлорд хранил их. Зачем? Старинный обычай его племени. Когда мамонты на континенте исчезли, костяное оружие постепенно превратилось в семейные реликвии. Преимуществом мамонтовой кости было то, что она не выдавала себя звоном и лязгом, как сталь
Доля мгновения понадобилась, чтобы вогнать один крис в Глендауэра, а другим проткнуть насквозь шею одного из латников. Теперь не мешкать, не дать оставшимся латникам опомниться. Следующая доля мгновения, и ребро ладони пленника врезалось в кадык еще одного латника с такой силой, что Вэйлорду показалось, будто он коснулся шейных позвонков. Одновременно другая рука зажала рот последнего солдата Нельзя, чтобы кто-нибудь пикнул! Теперь рука, сломавшая кадык, вывернула руку третьего латника, завладев его ножом. Собственная рука, зажимающая рот врага, мешала Вэйлорду перерезать тому глотку. И тогда он вогнал нож в глаз латника по самую рукоять.
Человек с перебитым кадыком корчился на полу, пытаясь порвать ворот рубахи под кольчугой. Его мучения напоминали агонию выброшенной на сушу рыбы. Нэйрос схватил один из выроненных факелов и воткнул его горящий конец задыхающемуся в рот. Подняв другой факел, Вэйлорд склонился над единственным, кто еще оставался жив, над Глендауэром. Лежавший на полу барон дрожащими руками пытался ухватить костяную рукоять криса. Но судороги и ужас не давали ему это сделать. Глаза, полные животного страха, не мигая смотрели на возведенного, словно то был сам тринадцатый.
Вэйлорд придвинул к себе глиняную урну и поставил в нее факел. Затем обхватил рукоять оружия, торчавшего из головы Рональда.
Ну что, серая крыса, скучал небось? оскалился Нэйрос. Яволк, и в моих жилах течет кровь волчьего народа. Я потомок самих Вэйло и Феролина. А еще я лорд Нэйрос Вэйлорд. Десница короля Хлодвига! Вы убили короля. Но, как видишь, его правая рука еще способна карать изменников.
Сказав это, десница ударил другой ладонью по кулаку, сжимавшему рукоять. Костяное острие пронзило нёбо Глендауэра и, добравшись до содержимого черепа, отправило барона в царство мертвых.
Глава 4Падающая звезда и свобода
Из духоты покоев Инара вышла на террасу. В этот час они обычно расставались. Она и заморский принц медленно отступали в противоположные стороны, не отрывая друг от друга полных страсти и нежности взглядов. Потом она уходила в покои, а он спускался с верхушки башни. А еще позже оба долго не могли уснуть, мечтая, что когда-нибудь между ними не будет пропасти и они смогут соприкоснуться. И предвкушая следующую встречу, ведь минувшая, казалось, была так скоротечна, хоть и длилась долгие часы.
Третью ночь Леона не было в столице. Но только сегодня невыносимая тоска и боль заставили ее выйти на террасу, где совсем недавно она позволяла принцу любоваться собой. Этой ночью она возлегла с его божественным величеством. Ее готовили к этому несколько лет. Ее учили. Внушали, что это не только долг, но и величайшая честь. И она покорно следовала уготованной судьбе. Еще одну луну назад Инара не подозревала, что будет желать иного.
В честь прибытия в Эль-Тассир высоких гостей, посланников мира из Пегасиинаследного принца Леона со спутниками, был устроен роскошный пир.
Наложнице императора было любопытно посмотреть на иноземцев с Севера. И любопытство было единственным чувством. Она даже не могла угадать, кто из четырех пегасийцев принц. Поначалу приняла за него полноватого мужчину с рыжими волосами. Он выглядел богаче других, в его одеждах блестело золото. Но то был лишь один из спутников Леона, Уильям Мортигорн. Быть может, принц вон тот, высокий, самый зрелый из четырех, суровый воин с темно-каштановыми волосами? Нет, это рыцарь и охранитель Леона Харольд Нордвуд. Совсем юный Кристан Брекенридж на принца был совсем не похож: слишком уж растерянным он выглядел. Четвертый же, с темными кудрями и пронзительными черными глазами, казался уставшим и раздраженным. Даже когда выходил к подножию императорского престола, имевшего вид ступенчатой пирамиды, и преподносил Шерегешу меч как знак дружбы и мира А потом он увидел ее. И еще не раз принц смотрел на Инару. Он старался делать это тайком, но она чувствовала его взгляд. И с каждым разом ей все больше казалось, будто не взгляд его касается шелков, а руки скользят под шелками, лаская тело.
Инара не могла прогнать из мыслей его молодое, покрытое юношеским пушком, но уже мужественное лицо. Она не понимала, что с ней. И там, в загородной императорской резиденции, когда Леон стал биться с одним из пленников, она испугалась за принца не на шутку. Почему?
Не сразу она догадалась, что в ее сердце поселилась любовь. Не долг и преклонение, что взращивали в будущей наложнице богоподобного императора. Нет. То было чувство, над которым не властен никто и которое, стоит ему появиться, само властвует безраздельно. И поняла Инара, что сердце ее теперь бьется во имя этого чувства. И солнце встает на востоке и садится на западе только ради любви. И потому сегодня, когда Инара взошла на ложе императора, она была не той, кем ее воспитывали. Инара не видела ни долга, ни чести в том, чтобы отдаться властелину. Нескольких лет обучения будто не бывало. Инара точно позабыла, что должна ублажать императора.
Шерегеш овладел ею, причинив боль. Ее готовили к этому. Но ее не готовили к тому, что она будет мечтать отдать невинность кому-то другому. Далекому. Недосягаемому. И невыносимо желанному. Пусть бы эту боль доставил Леон. Может, и боль была бы тогда сладка. А если нет, он бы взял Инару на руки, крепко прижал к себе и утешил поцелуями и нежным шепотом.
Инара никогда не задумывалась, насколько несправедлив мир, пока не ощутила опустошающее душу отчаяние из-за непреодолимой пропасти между любящими сердцами.
Сквозь слезы она смотрела сейчас на звезды. Как грустно любоваться ими одной, без него. Сегодня и звезды казались одинокими.
Черное небо на миг перечеркнула яркая полоска. Инара подняла руку и провела пальцем по небу, там, где только что сверкнул след падающей звезды.
Чуть в стороне блеснула еще одна.
Леон, где бы ты ни был сейчас, подними глаза и посмотри на то, что вижу я. Пусть наши взгляды встретятся среди мерцающих и падающих звезд. Пусть далеко-далеко, на этом небосклоне, мы будем вместе, уж если не можем быть вместе здесь, на Земле Леон. Знай, что в помыслах своих я с тобой
* * *
Император Тассирии ступал в своих сандалиях почти беззвучно. Просторная даже для тучного тела Шерегеша Двенадцатого белая туника с красными орнаментами слегка покачивалась с каждым шагом. Корона в виде золотого обруча с посеребренными зубами самых свирепых пеших драконов плотно прижимала к голове густой парик из волоса священного черного единорога.
За императором вошли два «безмолвных», держа перед грудью чуть наискось бирганымечи с двумя клинками и двуручной рукоятью между ними. Шерегеш слегка обернулся и поднял руку, дав знак, что дальше идти не следует, и воины встали у двери. Инара, печально наблюдающая за звездами, не сразу заметила, что в покоях появился сам богоподобный властелин империи. Когда он отдернул шелк, коим был занавешен выход на террасу, наложница вздрогнула и обернулась. Увидев, кто к ней явился, она тут же опустилась на колени и склонилась перед своим господином и хозяином всей Тассирии.
Ваше божественное величество, смертная благодарит вас за эту честь.
Так должен был говорить любой низкорожденный, к которому приблизился владыка.
Император задумчиво смотрел на нее сверху вниз. Похоже, он хотел ей что-то сказать. Причем так много, что долго решал, с чего же начать.
Отчего ты не спишь? тихо спросил он.
Простите, ваше божественное величество, но сон не приходит ко мне сегодня, отозвалась наложница, не смея поднять взгляд.
Вот как? И что же тревожит твой разум, не давая ему отдыха и сна? Может, ты наконец поняла, насколько неподобающей была твоя инициация?
В его голосе не было и тени гнева. Пугала сама мысль, что наложница могла не угодить повелителю.
Ваше божественное величество, я я не хотела
Инара пыталась найти слова оправдания, но ум тонул в мыслях об одиноких звездах, в мечтах о Леоне.
То, что ты не хотела, мы сумели заметить. В голосе императора появилась нотка недовольства.
Простите, владыка, я желала сказать иное. Боюсь, я недостаточно хороша для вас
Шерегеш скривил лицо и закачал головой:
Тебе, дитя, была уготована несказанная честь. Тебя с детства посвятили служению. Тебя обучали искусству, которое ты должна была нам показать. Но сколь велика была честь, оказанная тебе, столь же велико и наше разочарование